Директор школы предложила муровцу подождать окончания экзамена в его кабинете, а потом собрать всех девушек в классе. Но Коля отказался, не зря же его наставляли Кочергин и Синигин.
– Ты их лучше по одной растаскивай и с шутками-прибаутками по домам разводи, – советовал Синигин. – Девки, они только с виду такие неприступные, а на самом деле легкомысленные глупехи. Смазливого парня увидят – и все, пиши пропало, секреты хранить не умеют. Улыбнешься, подмигнешь, они и растают. Дело-то молодое, чего я тебя учить буду? – озорно, многозначительно подмигивал Тимофей Григорьевич, и Коле от этого подмигивания аж в животе тошно становилось.
– Ты пойми, – гнул свое Кочергин, – если они до сих пор молчали, значит, или боятся, что им влетит, что раньше взрослым не рассказали, или подругу выгораживают, хоть и покойную. Дурехи. В любом случае на откровенность только тет-а-тет пойдут, как говорят французы. Так что действуй. И не робей. Помни, ты сотрудник уголовного розыска, твое дело преступника найти, а уж их хи-хи да ха-ха мимо уха пропускай и не тушуйся, – проявил завидное понимание капитан.
Коля нетерпеливо посмотрел на часы. Время тянулось медленно. Можно было еще у директора посидеть, там как-то прохладнее, окна все распахнуты, и сторона теневая. Николай принялся бродить вокруг дерева, стараясь не выходить за неровное пятно тени. Упустить из виду школьные двери он опасался – вдруг пропустит окончание экзамена.
Как ни тянулось медленно время, а распахнулись наконец тяжелые дубовые двери, и на крыльцо школы высыпали нарядные девушки с белыми бантами. Размахивали счастливо портфелями, галдели, смеялись, перекрикивались друг с дружкой.
«С богом», – пожелал сам себе Коля, натянул на лицо сияющую улыбку и двинулся им навстречу, пытаясь унять сердцебиение.
– Добрый день, девушки! Поздравляю! – с искусственной бодростью крикнул им издали Коля, разыгрывая из себя солидного мужчину. Сегодня он специально оделся в штатское, чтобы по совету Синигина, расслабить интересующий его контингент.
– Здравствуйте. Спасибо, – разноголосым хором ответили ему девушки. Кто весело и беззаботно, кто настороженно и сдержанно, кто с любопытством, а кто и с испугом.
«Плохо», – не переставая улыбаться, заметил Коля.
– Что, страшно было? Перетрусили? – попытался разрядить обстановку Коля, скользя взглядом по лицам и соображая, кого из девушек стоит выбрать для беседы. – Двоек небось нахватали!
– Чепуха! Вот еще! Ужасно! Немного страшно! – обрадовавшись, что их не спрашивают о Лиде, зашумели девушки, подходя поближе. – Какие двойки? У нас на двойки никто не учится! А вот и не угадали!
– Вот и молодцы. Вот это по-комсомольски!
Кажется, перешучиваться с молодым и симпатичным лейтенантом девицам нравилось. Во всяком случае ни одна из них не спешила уйти, все окружили его и хихикают, строят глазки.
Хотя нет, одна все же ушла. Невысокая, худенькая. Коля силился вспомнить ее фамилию и не смог. Но что-то в девице его зацепило. Взгляд – колючий, испуганный.
– Девчонки, а эта девушка из вашего класса? Что-то я ее не помню, – указал он в спину спешащей прочь невысокой брюнетке.
– Это Мира Вайдман, – пояснила пухленькая девица с огромным бантом на затылке и толстой длинной косой. – Она всегда так. Сразу после школы убегает и не дружит ни с кем.
– Это потому, что у нее отец и дед – враги народа, – шикнула на нее другая девица, построже, посерьезнее. – Их еще до войны арестовали. С тех пор она ни с кем не дружит. И правильно, – сверкнув зелеными решительными глазами, заключила девушка.
– А вы сейчас куда? По домам или гулять? – весело спросил Коля, делая в уме заметку побеседовать с нелюдимой Мирой Вайдман. Такие вот одиночки бывают очень приметливы к чужой жизни.
– Мы сейчас в Сокольники собираемся. Хотите с нами? А что, действительно! Товарищ лейтенант, поехали! Погода какая! – Девушки выглядели такими юными, счастливыми, беззаботными. У Коли даже глаза слепило от их сияющих глаз и улыбок. Он вдруг почувствовал такой прилив удали и веселья, что ему захотелось на руках пройтись. Эх, а что, в самом деле? Поехать, что ли? Просто махнуть на все рукой и поехать?
– Поехали, правда поехали, товарищ лейтенант! – звали девушки, заглядывая ему в глаза. – Здорово будет! С нами еще мальчики собирались. А? – И крылышки у них на фартуках колыхались от ветра, словно крылышки у маленьких нетерпеливых птичек, рвущихся в полет.
Коля почувствовал, что он тоже молод, полон сил, и ему захотелось в Сокольники. Ему захотелось со смехом и гиканьем слететь вниз по эскалатору в метро и дружной толпой вбиться в отходящий вагон. Хотелось бежать по дорожкам парка, играть в догонялки, вдыхать полной грудью запахи сирени и трав, смеяться до упаду без всякого повода, просто от счастья и молодости. Но он вспомнил короткий настороженный взгляд Миры Вайдман и то, зачем он здесь, и порыв его угас, а на лицо легла тень. Он сразу стал старше. Не бегать по аллеям, а со свидетелями беседовать, одернул себя лейтенант, но тут же вновь расплылся в улыбке.
– А что, может, и правда махнуть на все рукой и поехать? – озорно прищурив глаза, спросил Коля. – Точно берете меня с собой, не пожалеете?
– Конечно! Не пожалеем! Поехали! Сейчас мороженое у метро купим и айда! – радостно загалдели девушки, а две из них, самые бойкие, подхватили лейтенанта под руки.
Одну он уже знал, звали ее Оля. Вторая, с уложенными во взрослую прическу волосами и в туфлях на каблуках, представилась Зиной.
До метро шли веселой гурьбой, там встретились с мальчиками из мужской школы, с которыми девушки учились вместе еще до войны. Мальчишки с лейтенантом здоровались сдержанно, солидно пожимая руку, а некоторые недовольно косились на девчонок – мол, зачем его притащили? Оля и девушка Катя, с толстой косой и строгими глазами, пожимали плечами и делали знаки глазами, дескать, неудобно было не взять. Зато Зина и еще несколько девушек посмелее откровенно с Колей кокетничали и не обращали на мальчишек внимания, видно, считали их еще зелеными. Коля улыбался, шутил, старался понравиться всем сразу, потел и думал о том, не зря ли он согласился.
Купили мороженое, слопали его за минуту – и в метро, а там бегом по эскалатору. Тетенька-дежурная по громкоговорителю замечание им делала, а они бегом-бегом – и всей кучей в последний вагон, со смехом и шумом. Коля радовался, что не надел форму, и чувствовал себя таким же выпускником, и смеялся громко, и мальчишки уже перестали коситься, а приняли, как своего. И про Лиду Артемьеву Алексеев почти забыл. Вспомнил только через три остановки, потому что из-за стука колес разговаривать всей компанией стало сложно и все разбились на кучки. Кто-то сел, кто-то продвинулся в глубь вагона. Рядом с Николаем по-прежнему вертелась Зина, посмеивалась и строила глазки.
– Зина, а вы давно с ребятами дружите? – завел Коля издалека беседу.
– Мы раньше в одном классе учились, а потом нас в разные школы развели. Ужасно грустно! Я, например, с Витей Тарасовым за одной партой сидела. И, вообще, мы в одном дворе живем, а Толя Бобров вообще со мной в одном доме, – показывала на ребят общительная Зиночка.
– Они, наверное, в вас влюблены и в школу провожают, – с лукавой улыбкой глядя на девушку, предположил Николай.
– Ой, вот еще глупости, – отмахнулась от такого предположения Зина. – Они же еще совсем мальчишки.
– А вот я уверен, что не все ваши подруги так думают, – Коля окинул стоявших рядом ребят и девушек. – Вот, например, Оля – сразу видно, ей нравится вон тот мальчик с вихрами.
– Петька? Да, она влюблена в него еще с седьмого класса. А ему раньше Лидка нравилась, – беспечно болтала Зиночка. Разговор ей нравился, даже воспоминание о погибшей подруге не насторожило.
– А Лиде кто нравился? – как ни в чем не бывало спросил Николай.
– А ей сперва Алексей Парфенов нравился, вон тот, высокий, он у мальчишек комсорг, а потом Сашка Дмитриев, он самый спортивный, – показывала Зиночка то на одного, то на другого мальчика. – А потом она повзрослела и с мальчишками встречаться перестала. За ней даже студенты ухаживали, – с завистью вздохнула Зиночка. – Один из медицинского, другой из политехнического. Она с ними в театре познакомилась.
– А я слышал, за ней даже военные ухаживали, какой-то командир, летчик, кажется, – импровизировал на ходу Коля, стараясь навести Зиночку на интересующую его тему.
– Летчик! – фыркнула презрительно Зиночка. – И кто вам это наболтал? Соня?
– А что, это не правда? – недоверчиво прищурил глаза Николай.
– Чепуха! Никакие военные за ней не ухаживали, тем более летчики. Уж Лидка бы похвасталась. – Ни сочувствия, не симпатии к погибшей Лиде в голосе Зины не было. Только пустое тщеславие и зависть.
Коле стало противно и очень захотелось отойти от Зины подальше, но так просто это ему не удалось. Пришлось до ближайшей станции слушать ее язвительную болтовню.
Коле стало противно и очень захотелось отойти от Зины подальше, но так просто это ему не удалось. Пришлось до ближайшей станции слушать ее язвительную болтовню.
К счастью, на следующей остановке в вагон вошло много народу, и Коля ловким маневром переместился к строгой девушке с косой и бантом на макушке, Кате, старосте класса. Эта сплетничать точно не будет, решил про себя Коля. Зато как староста наверняка много чего обо всех знает.
– Что это вы, товарищ лейтенант, так быстро от нашей Зиночки сбежали? – насмешливо глядя Николаю в глаза, спросила Катя.
– А что, так заметно? – решил не отпираться Николай.
– Очень. Но я вас не осуждаю. Зину у нас мало кто долго вытерпеть может, легкомысленная личность, в голове одни глупости, – осуждающе глядя на подругу, сказала Катя. Зина поймала ее взгляд и, вздернув подбородок, отвернулась. Антипатия девушек была взаимной.
– А у вас? – улыбаясь, спросил Коля.
– У меня учеба и работа, – с подчеркнутой взрослой строгостью ответила Катя. – Мне сплетничать и по Тверской гулять некогда. Я в университет на химический факультет поступать собираюсь. Знаете, какой там конкурс?
– Честно говоря, нет, – признался Коля, с уважением глядя на девушку. На химический, да еще и в университет! Он, Коля, еле-еле в школу милиции поступил. Наука давалась ему с трудом, да еще такая сложная, как химия, а уж о физике с математикой и говорить нечего. Лучше всего у Коли шли история и география. А еще лучше – физкультура.
– Десять человек на место! Но я все равно поступлю, я настырная, – решительно пообещала Катя.
– А кто из девочек еще собирается в институт поступать? – зашел с этой стороны Коля.
– Да почти все, – охотно ответила Катя. – Оля хоть и легкомысленная, но пойдет в педагогический, Соня – в архитектурный, Наташа с Валей – в медицинский.
– А Лида куда собиралась? – перебил девушку Коля.
– Лида хотела в театральный, но ей мама не разрешила, и, по-моему, правильно. Что это за профессия такая, артистка? Она собиралась в педагогический поступать вместе с Олей, туда поступить несложно, а уже потом в театральный.
– Да, Зина и то говорила, что Лида была девушка несерьезная, одни мальчики в голове, – решил свернуть на интересующую его тему Николай.
– Глупости, – горячо возразила Катя и стрельнула недобрым взглядом в затылок легкомысленной Зинаиды. – Лида была серьезная, умная, очень начитанная девушка, и в театральном кружке она не какие-нибудь стишки про любовь читала, а в серьезных постановках участвовала. На Новый год мы «Грозу» Островского ставили, а на выпускном она должна была в сценке из «Молодой гвардии» Любу Шевцову играть. Еще она была членом учебного комитета школы, заместителем комсорга школы по культурной работе. И училась очень хорошо.
– А я слышал, что у нее поклонники были студенты, военные, даже у школы ее встречали, – гнул свою линию Коля.
– Кто вам это наболтал, Зина опять? – неодобрительно глядя на Николая, спросила Катя. – Да, за Лидой ухаживали, и, кажется, даже студенты. Но ничего такого, – не объясняя, какого именно, гнула свое девушка, – не было. Она просто была очень интересным, содержательным человеком. Хотя Лида была красивой девушкой, даже, наверное, самой красивой в классе, она была серьезной и ответственной. Да, ее иногда приглашали в театр или на выставку. И больше ничего. Я знаю, потому что моя мама работает с Лидиной мамой. И то, что Лиду убили, – тут Катя запнулась, но потом продолжила с прежней горячностью, – это очень несправедливо. Наверняка это сделал какой-нибудь бандит, а уж никак не знакомый. А Зина гадости про Лиду сочиняет от зависти.
«Пора перемещаться дальше», – заключил Коля после пламенной Катиной речи.
Например, к девушке Оле. Лида собиралась вместе с ней в институт поступать, наверное, они дружили. А потом к Соне Орловой, с ней они точно дружили, и, возможно, сегодня девушка будет разговорчивей, чем во время их первой встречи в кабинете директора.
Девушки разговаривали охотно, и еще до Сокольников Коля успел переговорить с тремя из них. С остальными он изловчился побеседовать в парке. К концу дня он вымотался так, что работа в три смены на заводе показалась ему синекурой.
«И зачем я в уголовный розыск пошел?» – думал он, клюя носом под стук колес. Поезд убаюкивал, мягкое пружинистое сиденье ровно покачивалось. Устал сегодня лейтенант Алексеев. Надышался свежим воздухом, набегался в пятнашки. Смеялся так, как уже лет пять не смеялся, беззаботно и весело, катал девушек на лодке, пел под гитару, бегал с ребятами в мешках, участвовал в викторине, танцевал. А самое главное – говорил и слушал, а потом прятался за деревьями и павильонами, заметки делал в блокноте, чтобы ничего не перепутать, не забыть, кто из девушек что говорил и кто как относился к покойной. Вымотался ужасно и теперь только и мечтал о том, как бы прийти домой и завалиться в родную постель, даже ужина не надо.
Но воплотить мечту в жизнь Коле не удалось. Когда он, устало переставляя ноги и зевая во весь рот, поднялся на четвертый этаж по украшенной облупившимися вензелями и лепниной лестнице, из родной квартиры доносился приглушенный рокот скандала.
– Та-ак… – выдохнул Коля. Эх, убраться бы отсюда куда подальше, да некуда. И бабушку жалко. Интересно, из-за чего Тарас сегодня так разошелся.
– Убери отсюдова своих щенят, – гудел как иерихонская труба Тарас, весь красный, со сжатыми кулаками. – Пока не удавил, убери! У-у, сукины дити!
– Не смей, не смей на маму кричать! Не смей! – Напротив него стоял худенький, стриженный под ноль Ленька. Голос его, хриплый и тонкий, срывался, а по щекам текли злые бессильные слезы. Леньке было двенадцать, и он едва дотягивал Тарасу до подмышек. Рядом с Тарасом он выглядел, как Давид рядом с Голиафом. Мать его, тетя Маруся, пыталась оттащить Леньку от Тараса и спрятать за собой. Другой рукой она хватала выворачивающегося и рвущегося на помощь брату Сережку. Сережке было десять, и он как две капли воды походил на брата.
– Прекратите кричать на детей! – тихим отчаянным голосом говорила тетя Маруся. – Леня, марш в комнату! Сережа!
Тут же стояла, пугливо прижав ко рту полотенце, тетя Валя и огромными испуганными глазами смотрела на мужа. Тараса она ужасно боялась, чем вызывала осуждение всех соседок. Сестра Тараса Надежда висла на руках у брата и трещала скороговоркой:
– Да плюнь ты на них, Тараско, плюнь, чего с беспризорной голытьбой связываться, эти еще ночью подожгуть! Плюнь, пошли, я горилки налью, успокоишься. У мини еще сало не кочилось, что Гарпина прислала. Пошли. Валька, помоги мне, что ли! – взвизгивая, обращалась она к застывшей невестке.
Супругов Решетников видно не было.
В стороне стояла, сложив руки на груди, Клавдия и зло похохатывала.
– Ага, горилки ему! Поленом ему по башке, а не горилки! Чтоб он подавился твоей горилкой! Ты смотри, как, наглая морда, распоясался! – Но ни Тарас, ни Надежда, похоже, ее не слышали.
– Отстань, Надюха, – ревел Тарас, стараясь стряхнуть с себя сестру. – Пока их не научу старших уважать, я никуды отсюдова не двинусь! Ишь, щенки, распустились! Грубить мне будут! Воровское племя!
– Не смейте детей оскорблять! Я на вас в милицию напишу! – храбро расправив худенькие плечи, выступила вперед тетя Маруся, кое-как сумевшая заслонить спиной мальчишек. Тарас уже рвал на штанах ремень.
– Коленька! – радостно кинулась к Коле бабуля. – Коленька, уйми ты его, ирода! – заплакала бабушка. – Он же, нехристь, чуть ребенка не убил за свой керосин поганый. Хорошо, Клавдия из таза окатила! Марусю с детками пожалей, ты же власть! Ты же милиция!
– Ба, ты не волнуйся, – гладя бабушку по плечу, успокаивал Николай, размышляя, что ж ему делать и как унять Тараса. Не кулаком же в морду, в самом деле? Да и здоровый Тарас. Неизвестно еще, кто кому даст.
– Да ты что ж стоишь-то? – оторвалась от его руки бабушка и, грозно сводя седые пушистые брови, требовательно прикрикнула: – Ты чего стоишь? Я для чего тебя, лба здорового, растила? Ты милиция или кто? Долго он нас всех будет терроризировать, нехристь толстомордый? А ну-ка! – И бабушка подтолкнула Колю кулачком в бок.
Коля от неожиданности вылетел на середину кухни, как раз между враждующими сторонами.
– А ну, прекратить безобразие! – гаркнул он во всю силу молодых здоровых легких на манер их участкового дяди Вани, приземистого, ширококостного мужика, про таких еще говорят – косая сажень в плечах. И голос у дяди Вани был гулкий, раскатистый.
Тарас от неожиданности замер. Надежда захлопнула рот, а Клава с интересом уставилась на Николая.
– Гражданин Злагодух, официально предупреждаю как лицо уполномоченное: в случае пропажи в квартире у жильцов керосина, – тут Николай запнулся, не зная, как продолжить так хорошо начатую казенную фразу, покраснел, но потом взглянул на грозно хмурящуюся бабулю. Расправил плечи, вспомнил дядьку в метро и уроненную им старушку, почувствовал, как разгорается в его груди пламя, и, глядя в глаза криво усмехнувшемуся Тарасу, сказал гулким, грозным голосом: – Еще раз ты рот свой откроешь или руку на кого поднимешь, или чужое возьмешь, я тебя из Москвы вон выкину – в родную деревню на вечное поселение в двадцать четыре часа! Это я тебе как лицо уполномоченное заявляю. Если…