Вот и сейчас он стоят перед “залётчиками”, слегка покачиваясь на пятках.
— Ну и что мне с вами делать? — задал попаданец риторический вопрос. Те, как и и было положено по уставу, вид имели лихой и придурковатый, но выглядели виновато. От них ощутимо тянуло раскаянием, желанием продолжить веселье и опасением — Игорь успел заслужить славу человека с фантазией.
Физических наказаний он избегал, хотя применял, чего уж там… Всякое бывало — и иногда проще обломать палку, показательно (и очень болезненно) гоняя виновника по расположению, чем оформлять всё официально, с бумагами — формально оставляя человека целым, но ломая судьбу.
— Ну что ж, сами напросились, — несколько зловеще протянул экстремал и уланы поёжились, — за мной.
Подойдя к расположению пехотного полка и пройдя опознавание “свой-чужой” у знакомого поручика, к этому поручику он и подошёл с предложением.
— Никита (после нескольких серьёзных дел они были на ты), тут я своим залётчикам хочу устроить показательную порку.
Поручик морщится слегка:
— Не узнаю тебя — показательную-то зачем?
— Аа! Нет, я не правильно выразился, — засмеялся сержант, — в смысле — морально их выпороть.
— Забавное выражение, — хмыкнул приятель, — говори, зачем я тебе нужен.
Игорь говорил негромко и с каждой новой фразой выражение лица егеря становилось всё более и более странным. Наконец он не выдержал и откровенно заржал. Через несколько минут можно было наблюдать необычную картину — улан, опытных уже ветеранов, гонял егерский капрал, муштруя их как пехотинцев-новобранцев:
— Сено-солома, левой-правой! Шевелись, вахлаки деревенские!
Красные от стыда уланы “шевелились”, подстёгиваемые комментариями.
— Ить они совсем из берлоги вылезли, раз с сеном-соломой гонять приходится, — раздавались нечастые, но весьма едкие комментарии. Капрал, взявший на себя функции их наставников, командовал с багровой рожей, стараясь не сорваться в смех. Попаданец же с поручиком сидели на чурбачках и наблюдали за импровизированным спектаклем.
— Поняли хоть, почему я вас ТАК наказал, — спросил их спортсмен на обратном пути. Видя полное отсутствие понимая, вздохнул и пояснил:
— Сперва вы меня ослушались, а потом ещё и попасться умудрились — как дети! Ну а раз так, то и наказание соответствующее вашему… возрасту, — ехидно закончил он. От такой проповеди лица подчинённых были красными от стыда.
— Боярин, — взмолился один из залётчиков, — ты в другой раз лучше палками.
— Э, нет. Палками — больно, но пару дней отлежишься, да друзья сочувствовать будут. А такое… такое на всю жизнь запомнится!
Несмотря на нелюбовь попаданца к пьянкам, гулянки и “симпосиумы”[42] он всё-таки посещал — скучно всё-таки. Из-за “подвешенного” состояния и двойственного положения, бывал как у Румянцева и Салтыкова, так и у своих сержантов. Везде он чувствовал себя спокойно и вольготно — как из-за воспитания, так и из-за свойственного большинству современников попаданца пренебрежения к чинопочитанию.
* * *— Гляди-ка, Пётр Семёнович, — негромко говорил Румянцев командующему Салтыкову, — эвон как держится — видно, что не впервой.
— Мда, правы были те, кто…, — начал было Салтыков и резко замолчал, наблюдая за уланским сержантом. Тот и вправду чувствовал себя свободно — подходил к разным группам офицеров и гвардейцев[43], свободно общался на нескольких языках, уверенно отвечал на вопросы и вообще — было видно, что такой вот симпосиум для него — явление совершенно привычное. Подойдя к столу, сержант уверенно (!) выбрал ананас — диковинку, которую большинство офицеров разве что пробовали один-два раза.
Он же выбирал с видом знатока и на лице было едва ли не написано, что ананаса ему захотелось, но вот от качества продукта он не в восторге. Военачальники переглянулись многозначительно — ну точно из знати.
* * *Правда, на таких пирушках бывал он не часто — обычно ранг был заметно попроще. Вот и сегодня их пригласили казаки, прикомандированные к дивизии Чернышёва.
— Кто приглашал-то?
— Пугачёв Емельян, — отозвался Никифор, перебрасывая с натугой бочонок рома на другое плечо. Такой же бочонок тащил и сержант, но ему вес казался “детским”.
— Трофеи притащил, вот и гуляет по случаю.
— Что-то слышал о нём, — наморщил лоб спортсмен.
— Да мог и слышать, — согласился каптенармус, — казак добрый, не раз в боях отличался. Молодой ещё — твой ровесник, а вот тоже молодец.
Вообще, отношения с казаками поначалу не слишком складывались, но постепенно улан начали воспринимать как равных — и это с учётом того, что уланский полк успел завоевать славу одного из лучших полков русской армии. Во многом этому поспособствовал попаданец, гонявший подчинённых “в хвост и в гриву”. Но и результат — теперь “его” уланы считались лучшими кулачными бойцами, лучшими фехтовальщиками и лучшими плясунами в русской армии.
— Проходите, гости дорогие, — поприветствовал их пожилой казак, — да вы никак со своей выпивкой?
— Ну дык, — важно ответил Трифон, — командир (тут он покосился на сержанта) разрешает пить только на отдыхе, вот и накопилось.
— По казачьи[44], значит, — как-то неопределённо выразился встречающий, остро глянув на попаданца.
Казаки Игоря впечатлили — это были не те… ряженые с медалями “за возрождение снохачества” во всю грудь[45]. Эти были такие волчары, что отчётливо повеяло воспоминанием из детства — похожее было, когда к отцу приходили друзья-“афганцы”. Сейчас вроде и сам вояка не из последних, а вот поди ж ты…
Пели, пили, танцевали — и постоянно прощупывали друг-друга. Любое действие или фраза могли иметь двойное и тройное дно.
— А какого-то роду-племени? — достаточно грамотно вплёл вопрос один из хорунжих, обратившись к Игорю.
— Русского, — лениво ответил тот. Затем вспомнил бабушку-немку и добавил, — и немного немецкого.
Снова надоевшие переглядывания Старшины[46] — они явно строили насчёт него какие-то домыслы и замыслы. Пусть спортсмен и не был детективом-любителем, но таких вот взглядов было слишком много, чтобы их игнорировать.
Офицеры в полку и не только, сам Салтыков, теперь вот казаки. Судя по всему, они уже как-то “определили” статус попаданца и вполне возможно — семью.
Экстремала иногда аж прорывает — настолько хочется в такие моменты подойти, взять “многозначительных” за грудки и спросить:
“ — Да за кого же вы меня принимаете?!”
К превеликому своему сожалению, парень не то чтобы совсем не разбирался в истории… Попади он во времена Великой Отечественной — тут да… Петра Первого? Похуже, но основные даты помнил. А вот дальше… До начала Крымской войны — сплошное “белое пятно”, да и потом — не сказать, чтобы великий знаток. Увы, но как раз по истории он получил тройку в аттестат, да и то — следовало признать, что большая часть его исторических знаний появилась не благодаря чтению книг.
Увлечение музыкой — и знание основных композиторов, их произведений и — в какое время, в каких государствах и при каких правителях они работали. Аналогично и с художниками… Более поздняя, современная история и вовсе — обрывки “срачей” на соответствующих форумах.
Наконец, когда ему надоели многозначительные взгляды и недомолвки, попаданец сделал решительный жест рукой от себя:
— Хватит играть словами. Хотите что-то сказать — говорите прямо — и не сегодня, сегодня мы пришли пить, петь и плясать.
Старшина, не сговариваясь, склонила головы и парень потихонечку запел:
Пели долго и нельзя сказать, чтобы многие песни понравились Игорю. Пусть он и пробыл здесь достаточно долго, но некоторые вещи отказывался воспринимать в принципе.
Пели долго и нельзя сказать, чтобы многие песни понравились Игорю. Пусть он и пробыл здесь достаточно долго, но некоторые вещи отказывался воспринимать в принципе.
Затем, когда обстановка стал слишком уж “минорной”, Андрей вышел в круг и начал танцевать. Поскольку за его движениями была школа, то казаки оживились.
— Давай-давай, — орали они, хлопая в ладоши. Вскоре загудел барабан, послышались нежные звуки свирели — и между хозяевами и гостями развернулось соревнование — кто спляшет лучше.
— Емелька, давай-ка в круг, Пугачёв! — заорал немолодой есаул.
Выскочил молоденький, отчаянного вида казак и показал класс — уровень был бы хорош даже для двадцать первого века.
— Боярин, покажи им! — раздались крики улан — и Игорь не выдержал. Скинув мундир и перевязь с саблей, он вышел в круг и начал плясать русскую.
Глава четвёртая
— Простите, сержант — это вы написали песню “Выйду в поле с конём”? — обратился к Игорю подошедший молоденький семёновец, недавно прибывший в лагерь с компанией таких же новичков.
— Я, — невозмутимо ответил попаданец (он уже давно решил для себя проблему с авторскими правами — в свою пользу, разумеется), — с кем имею честь?
— Ох, простите, — засмущался парень, — Волков, Александ Иванович, капрал семёновского полка.
— Тимохин, Семён Иванов, рядовой семёновского полка — представился второй.
— Алексев, Михаил Трофимов, рядовой семёновского полка.
Парни были как на подбор — рослые, белобрысые, румяные — типичнейшие русаки.
— Русин, Игорь Владимирович, — представился сержант.
— Мы знаем, — ляпнул Михаил и смутился, — извините.
— Бывает, — пожал плечами спортсмен.
— Может, без чинов? — предложил капрал-семёновец. Попаданец согласился и потекла неторопливая беседа “ни о чём”. Нет, это не было тратой времени или чем-то подобным — этикет…
Положено вот проговорить определённый минимум “о погоде” — так говори. Обсудили новости военные и новости Петербурга, затем перешли на тему военных подвигов, пытаясь выпытать у уланы какие-то подробности.
— Извините, господа — о себе говорю, только когда начальству докладываю, по другому не приучен, — чуточку резковато отозвался парень. Взгляды гвардейцев стали ещё более уважительными — такое здесь встречалось нечасто.
— Извините, сударь, — начал было капрал.
— Игорь. И не извиняйтесь — я прекрасно понимаю, что мы пока не знакомы толком и какие-то шероховатости — это норма.
— Хорошо. Понимаете, информация о войне очень уж противоречивая, вот и хочется выяснить что-то поподробней. А то сослуживцы нам столько баек понарассказывали… Поняли только, что главный местный герой — Григорий Орлов из Измайловского.
Добродушно хмыкнув, улан весело произнёс, — ну для измайловцев — возможно.
— А так? — жадно спросил Семён.
— А так… Понимаете, есть разные формы героизма. Есть — полезные для дела. Вот — казачки недавно подорвали у пруссаков пороховой склад. Имущества повредили, да народу побили… Страсть! И что? Ну, отметили приказом — и всё. Дескать — неблагородно воевали, как тати в ночи… А Григорий? Героически отличился при Цорндорфе — воевал лихо, да с ранами потом в строю стоял. Герой?
— Конечно! — вырвалось у капрала.
— Согласен, — кивнул Игорь, — вот только какой прок от его героизма? Пролом в стене захватывал или шеренги пехотные у врага прорывал? Нет — просто сабелькой помахать захотелось[47]. Да и с ранениями… Ну много ли навоюет человек, которого саблей резанули или штыком? Его ж если не перевязать побыстрее, то он кровью за несколько минут истечёт… Так что сильно подозреваю — его товарищам от такого геройства было одно расстройство — не самим воевать, а за Орловым присматривать. А так да — герой!
Разговаривали достаточно долго и откровенно — свою точку зрения он не скрывал и скрывать не собирался. Отношения между армией и гвардией всегда были натянутыми, вот и… Ну в самом деле — через кампанию прошла уже большая часть армии — кроме вовсе уж далёких гарнизонов где-нибудь в Сибири, да престарелых ветеранов.
А гвардия? Выборочно, мать их — рота от каждого полка. Да и рота — только по названию… Зато обоз![48] И нужно ещё учесть, что большая часть гвардейцев не собиралась нести повседневные тяготы войны — то есть мелкие стычки, караулы, работы по благоустройству лагеря и прочее. Они готовы были воевать, но — только во время больших битв, где можно отличится под взглядами начальства.
Исключения? А как же — были. Некоторые гвардейцы были в своеобразных “командировках” в каких-то армейских полках и нужно сказать, что воевали они вполне грамотно — в большинстве. Но откровенно говоря — были их немного… А зачем? В Петербурге как-то уютней, да и возможностей сделать карьеру — при дворе как-то больше.
— В общем, господа, решать вам и только вам, — подытожил Игорь, — Просто… Если вы пройдёте даже не всю, а только часть кампании “от и до”, как и вся армия, то поверьте — уважения вы добьётесь. Да и в дальнейшем… Не скажу, что это скажется на карьере — тут уж вилами на воде писано. Но вот если вы будете понимать возможности солдат, то и задачи будете ставить намного более грамотные. Да и сами солдаты будут знать, что вы приказываете выполнять только то, что некогда выполняли сами.
Пришёл приказ перебазироваться в Силезию и как шепнули знакомцы из ставки — ожидаются не очередные маневры, с “покусыванием” друг-друга, а “нормальная” битва. Звучит дико, но Игорь обрадовался такому известию. Не из-за кровожадности, просто русская армия имела больше мирных потерь чем военных.
Снабжением частично занимались союзники и нужно сказать — занимались отвратительно. Ну как обычно — австрийцы в своём репертуаре… Так что крупная схватка, после которой в любом случае будет длительный отдых (пусть даже не сразу), гораздо лучше, чем постоянные манёвры и рейды.
Проблема была ещё и в том, что уланы оказались слишком хорошим и универсальным видом кавалерии и потому полк был востребован — даже чрезмерно. Как-то так вышло, что он выполнял как драгунские, так и казачьи виды “работы”, плюс свои собственные — и уланы работали буквально на износ. Пока потери были приемлемыми, да и пополнение неплохим, но было ясно, что долго так продолжаться не сможет.
Остановились около Кунерсдорфа — и снова уланам нашлась работа. Пока пехота возводила укрепления, тяжёлая кавалерия и большая часть драгун отдыхала. Лёгкая же кавалерия, уланы и несколько драгунских полков конной службы[49] начали заниматься разведкой и тревожить тылы пруссаков.
Выглядело это следующим образом: лёгкая кавалерия вела разведку, а наткнувшись на что-то серьёзное, звала “старших товарищей”. Так и ездили — эскадрон драгун/улан в центре и разъезды лёгкой кавалерии по сторонам.
Бой начался с утра и доминировали в нём пруссаки, умело расставив артиллерию. В русской же армии — увы, всё обстояло решительно наоборот… Наша артиллерия за каким-то чёртом расположилась в низине, да так “удачно”, что большая часть пушек не успели выстрелить хотя бы по разу, как орудийная прислуга была уничтожена прусскими артиллеристами. Хуже того — после обстрела немца налетели на батареи и утащили к себе больше ста пятидесяти пушек![50]
Левый фланг в результате просел и нашим войскам пришлось тяжело. Досталось и уланам — они уже больше десятка раз ходили в “тревожащие” вылазки и здорово вымотались.
— Паршиво, — флегматично заметил Игорь, врачуя товарищей после боя. Ну как врачуя… Как умел. Курсы медбратьев дали свой результат и все ветераны в его эскадроне разбирались теперь в медицине не хуже санитаров времён Великой Отечественной. Смешно? Да не очень — по здешним временам это очень продвинутый уровень…
— Ишшо как паршиво, — поддержал его Никифор, — ети паршивцы разместили пушки без мозгов, а из-за нескольких дурней нам теперь…
Тут каптенармус выругался — очень грязно, затрагивая родителей, скотину, пушки, домашнюю утварь и христианских святых. Кстати — мата в привычном понимании здесь не было. Мат здесь — обычные слова, обозначающие соответствующие части тела и действия — и ругательными они не были. А вот “голова куриная” — эт да, обидно…
Спешенные уланы сидели сейчас вперемешку с пехотой на еврейском кладбище — именно здесь неожиданно оказался центр схватки.
— Опять пошли, — прокомментировал Андрей, выглянув из-за надгробия. Выглянул и попаданец — да, шли пехотинцы… Стоп, а за ними-то гренадёры!
— Ребята, глядеть в оба, за пехотой гренадеры, — скомандовал спортсмен, — зуб даю, в рукопашную придётся схватываться.
— Етическая сила, — сплюнул один из пехотинцев, выразительно вытянув перевязанную ногу. Так уж вышло, что немалая часть солдат, засевших на кладбище, были ограниченно боеспособные…