Крепыш-сибиряк грозным окриком заставил японцев притихнуть. Они, казалось, не поняли вопроса, и переводчик терпеливо его повторил.
Маленький скуластый офицер пронзительно взвизгнул, крутнулся на каблуке и, вскинув над головой сабли, шагнул к Хвостову. Командир отшвырнул его и, не оглядываясь, неторопливо зашагал к строениям.
За новыми просторными домами и складами он увидел с десяток чёрных, крытых камышом лачуг. У одной из этих нищенских хижин, будто пытаясь оградить собою сбившихся в кучу, притихших детей, тесной молчаливой толпой стояли оборванные, босые люди, с грязными язвами на ногах, с кровоподтёками и шрамами на лицах. Это были коренные жители острова — айны, о которых Хвостов уже слышал от моряков «Надежды».
Он хотел сказать этим людям, что отныне они свободны, что никто не давал захватчикам права заставлять их работать на японских купцов, что запасы этих складов теперь принадлежат им, айнам, потому что они — подданные России, а это русская земля…
Но айны не понимали ни единого его слова. Как будто обреченные на гибель, опустив головы, недвижно стояли они перед лейтенантом, и слезы текли по их впалым щекам…
Матрос-переводчик спросил по-японски:
— Кто у вас старший?.. Русский начальник пришёл к вам, как друг…
Два молодых айна, прикрытые рваными тюленьими шкурами, тотчас заслонили дряхлого белобородого старика. Но старик вышёл вперёд, на секунду закрыл руками лицо, прикоснулся к груди и поклонился лейтенанту.
Хвостов взял его за руку и повёл с собой в сторону складов.
Толпа айнов откликнулась глухим, заунывным стоном. В этом сдержанном стоне прорвался одинокий пронзительный женский крик, и матрос-переводчик, вздрогнув, остановился. Он понял какое-то слово.
— Послушайте, Николай Александрович… Что эта женщина кричит? Она провожает старика на смерть…
— Мне уже все понятно, — ответил Хвостов строго. — Это японцы внушили айнам, будто мы их враги. Но сейчас мы в прах развеем эту клевету. Ну-ка потребуйте, чтобы открыли склад.
Под навесом амбара, окружённый военными, стоял подбоченясь упитанный японский купец. Два чёрных дракона, вышитых на его дорогом шёлковом халате, повидимому, олицетворяли власть. Ещё издали он гневно крикнул:
— Не смейте сюда приближаться! Я вам приказываю, и вы должны подчиниться.
— Этот бродяга вздумал командовать в нашем собственном доме! — заметил переводчик и строго приказал: — Подавай-ка скорее ключи!
Украшенный драконами толстяк повелительно кивнул своим охранникам. Те схватились за рукоятки ножей.
— Я знаю, кто вы, — проговорил японец, полуобернувшись. — Вы прибыли из русской страны и хотите бесчинствовать здесь, на моем острове. Мне жаль вас, но я не могу поступить иначе. Я прикажу отрубить вам головы и бросить их в залив…
Выслушав переводчика, Хвостов сказал:
— Этак с ним долго придётся любезничать! Кликните матросов. Купчину взять! Всех остальных обезоружить!
Матросы с нетерпением ждали этого приказа. Через несколько минут на широкой полоске рогожи, разостланной у амбара, выросла целая груда японских копий, ружей, сабель, ножей. Окружённые дюжими моряками, неузнаваемо смирные и вежливые, самураи с опаской поглядывали на Хвостова, а толстый купец, угодливо кланяясь и улыбаясь, говорил:
— Но ведь мы просто не поняли друг друга!.. Я считал этот остров своей собственностью. Я не знал, что он принадлежит русским… Какое печальное недоразумение! А во всем виноваты эти дикие айны, — они не сказали мне, чья это земля…
— Если бы они сказали тебе об этом, — заметил Хвостов, — ты приказал бы рубить им головы. Открывай-ка амбар!..
Изумлённые айны попрежнему безмолвно толпились у своего ветхого жилища. Хвостов распахнул двери склада и указал старику на огромные штабеля сушёной рыбы:
— Скажи своим людям, что все это ваше. Вы добывали, — значит, вы и хозяева.
В заливе Анива корабль простоял почти неделю. За это время откуда-то из таёжных дебрей острова прибыло ещё несколько айнских семей. Добродушные и приветливые люди, айны, казалось, были готовы подарить морякам «Юноны» все своё скромное богатство. С утра и до вечера дежурили они на берегу, ожидая прибытия шлюпки, и матросам не так-то легко было уклониться от настойчивых, ласковых просьб принять на память ещё и ещё какой-нибудь подарок.
Перед выходом в море Хвостов снова созвал японцев и сказал:
— Торгашам, прибывшим сюда грабить айнов, и тем, кто явился на остров с оружием, чтобы грабителей охранять, приказываю идти со мной, в Петропавловск. Наш, русский суд каждому воздаст по заслугам. А вы, наёмные люди, свободны. Вы такие же, как и айны, — бедняки. Ступайте и рассказывайте всем, что здесь, на русской земле, мы не потерпим разбойников с Мацмая.
Он обернулся к айнам и кивнул старшине. Одетый в новую брезентовую одежду, взятую из японского склада, старик неторопливо подошёл к лейтенанту и с поклоном подал ему ивовую палочку, расщеплённую в виде метёлки.
Хвостов уже знал, что у айнов это было знаком самой искренней дружбы. Он снял свою серебряную медаль и укрепил её на груди старшины. Над толпой айнов пронёсся дружный радостный гул.
Лейтенант развернул бумагу и стал читать. Переводчик повторял вслед за ним каждое слово:
«…1806 года октября 12-го российский фрегат „Юнона“ под начальством флота лейтенанта Хвостова, в знак принятия острова Сахалина и жителей оного под Всемилостивейшее покровительство Российского императора Александра Первого, старшине селения на западном берегу губы Анива пожаловал серебряную медаль на владимирской ленте. Всякое другое приходящее судно, как российское, так и иностранное, просим старшину сего принимать за российского подданного.
Российского флота лейтенант Хвостов.
У сего приложена герба фимилии моей печать».
Затем Хвостов торжественно передал бумагу старшине. Старый айн поклонился и бережно спрятал её в кожаный мешочек, где хранилась самая сокровенная его драгоценность — маленький костяной амулет.
В тот день «Юнона» уходила на север. Оглядываясь с палубы корабля на низкий, ограждённый прибоем берег, матросы ещё долго видели широкое полотнище русского флага, развёрнутое ветром над тёмными глыбами скал.
А тендер «Авось» уже давно находился в Петропавловске. Неповоротливое это судно, расшатанное и разбитое океанскими штормами, едва добралось до тихой бухты. Но Давыдов, встретив Хвостова, закричал радостно:
— А каков мой корабль-красавец?! Выстоял!.. Волна сплошь его накрывает, и вот уже кажется — аминь! — однако он движется вперёд, вопреки всем законам физики, движется, невзирая ни на что!
Радуясь смелым делам Хвостова на Сахалине, Давыдов очень сожалел, что не смог принять участия в экспедиции против нарушителей границы. Покончив с расспросами, он сказал озабоченно:
— А ведь твой сахалинский поход, Николай Александрович, — только начало!.. Тут, на Камчатке, новые известия есть. Нахальные самураи стали захватывать наши Курильские острова. Пора бы указать им на дверь. Мы, Николай Александрович, продолжим славное дело наших открывателей, если отстоим для родины Курильскую гряду…
— Поскорей ремонтируй свой ковчег, — улыбнулся Хвостов, с интересом рассматривая растрёпанный тендер. — Весною — в путь!
Давыдов при этих словах подумал, что ждать до весны — дело не такое уж простое. Он знал Хвостова не хуже самого себя.
Когда перед ними вставала какая-нибудь новая задача, друзья особым терпением не отличались.
Зима показалась им слишком затяжной. Ещё в феврале были закончены все ремонтные работы. Если бы не лёд, прочно сковавший Авачинскую губу, Хвостов и Давыдов сразу по окончании ремонта рискнули бы отправиться на острова. Старые шкиперы теперь уже не решались давать им наставлений.
И вот, выполняя приказ своих командиров, вооружённые пилами, ломами, топорами, матросы спустились на лёд. Хвостов объявил аврал, и уже через два дня корабли двинулись к океану, медленно пробираясь узким, прорубленным во льдах каналом. В такую раннюю пору из Петропавловска в дальнее плавание ещё не выходили суда.
У мыса Лопатка друзьям снова предстояло расстаться: чтобы точнее описать берега и исправить карты, они решили идти на юг по обеим сторонам гряды.
Радостно встречали курилы русских моряков. Старшины торжественно преподносили им ивовые веточки дружбы. На берегу загорались большие костры, и курилы расстилали перед гостями искусно плетённые циновки, подавали огромные деревянные блюда, полные жареных птиц, рыбы, приправ из морской капусты, морковника, кипрея, называли русских моряков братьями.
В одну из этих дружественных встреч Хвостов узнал о высадке японцев на девятнадцатом острове Итурупе. Он тут же простился с гостеприимными курилами и возвратился на судно. Лейтенант не медля отправился в Охотское море на поиски своего спутника «Авось». Он был уверен, что японцы не рискнули бы высадиться без оружия на чужой земле так далеко от Мацмая. Планы их, видимо, шли далеко. Острова Кунашир и Шикотан уже оставались у них в тылу. Будто по цепочке, звено за звеном, самураи могли постепенно подобраться к югу Камчатки.
…В конце мая, тихим ясным днём, когда, будто утомившись перекатывать тяжёлые валы, мирно спал океан, с высоких круч берега, с брустверов японского редута были замечены два корабля.
Тотчас прогремел сигнал тревоги, у пушек засуетилась прислуга, стрелки заняли свои места. Начальник японского гарнизона, потомок древнего рода самураев Тода Матадаюу уже по контурам парусов без труда определил, что корабли, приближавшиеся к Итурупу, были не японские. Кто же мог плавать в этих широтах, кроме русских? А уж если прибыли русские, то они, конечно, спросят у Тода о правах японцев на этот остров.
Самурай с удовольствием осматривал укрепления. Мощные пушки — вот право самураев! Пусть русские попробуют взобраться на скалы Итурупа! Не важно, что остров открыли их деды. Закон самураев гласит: сильный всегда прав.
Два корабля развернулись у мыса и сразу уверенно направились к берегу. Маленький Тода взбежал на бруствер, взглядом прикинул расстояние, поднял руку.
— Огонь!..
Тяжёлые ядра со свистом разрезали воздух, и синяя гладь бухты вспыхнула радугой брызг. Тода ни на минуту не сомневался, что корабли сейчас же уйдут из бухты, и потому, яростно топая ногами, кричал на солдат:
— Быстрее заряжайте! Добыча уходит у вас из-под носа. Мы должны обязательно потопить хотя бы один корабль!..
Однако суда, как видно, не собирались покидать бухту. Они попрежнему уверенно подвигались к берегу, роняя лёгкие, белые шлюпки, которые сразу же устремлялись вперёд. И вот уже на отмели поднялась и двинулась к высотам цепочка русских стрелков.
Тода выхватил саблю.
— За мной!..
Солдаты выбежали из редута и, стреляя, стали спускаться по крутому склону горы.
Сибирские стрелки били наверняка и без промаха. Японские солдаты поминутно падали и больше не поднимались. Бой продолжался больше часа, и за это время Тода потерял почти половину гарнизона.
Но вот у стрелков Хвостова кончились патроны. На малом клочке земли, занятом русскими, все чаще ложились ядра, все гуще поднималась пыль. Единственным укреплением, где можно было укрыть раненых, был захваченный в первой атаке прочный бревенчатый амбар. В минуту передышки у этого амбара лейтенант успел оценить серьёзное положение своего отряда. Возвратиться на корабли — значит понести новые потери, признать неудачу десанта. Оставаться же на этой узкой полоске берега, не имея возможности отвечать на огонь врага, было ещё опаснее.
Со своей отлично укреплённой на высоте позиции японцы могли бы перебить весь отряд. «Нужна ещё одна стремительная атака, — решил Хвостов. — Пусть даже не удастся захватить редут, обрывы и скалы берега будут служить прикрытием для атакующих. А ночью против штыковой атаки русских японцы, конечно, не устоят».
Тода видел, как от амбара на открытую площадь спокойно, неторопливо вышел плечистый русский офицер и как взмахнул он саблей, зовя за собой моряков.
— Цельтесь в него!.. Стреляйте! — завизжал Тода. — Мои глаза готовы радоваться смерти этого дьявола! Цельтесь же верней!..
Но под градом пуль, в поднятой ядрами пыли офицер, а за ним и матросы шли к совсем уже недалёкому крутому подъёму.
Десантники заняли новую позицию у подножия сопки, вдоль чёрных базальтовых скал. Здесь отряд Хвостова и застала ночь.
Северный ветер вскоре завесил звезды чёрным пологом туч; сырой и холодный туман окутал низины острова.
В полночь, когда японцы притихли, Хвостов отослал на берег трех моряков: они должны были доставить с кораблей боеприпасы. Другая группа направилась в разведку, в обход японских редутов. Разведчикам предстояло обследовать возведённые японцами валы и отыскать наиболее удобные подступы для штурма.
Тревожной и необычно долгой была эта ночь. Дозорные, разместившиеся по склону сопки, напряжённо всматривались в темень. Время от времени слышался их условный свист. Где-то у самых редутов иногда раздавались одиночные выстрелы.
Давыдов находился в одном из передовых дозоров. С первой и до последней минуты боя он появлялся на самых опасных участках этого малого фронта.
Теперь, в непроглядной темени ночи, Хвостов тревожился за своего друга ещё больше, чем в те бесконечные минуты, когда оба они лежали под огнём вражеской батареи, когда поднимали в атаку стрелков. Возможно, многочисленный гарнизон японцев готовил ночную вылазку, чтобы отсечь отряду путь к морю?.. Уж очень подозрительной была эта немая, напряжённая тишина.
К рассвету матросы, посланные на корабли, возвратились. Хвостов услышал весёлые возгласы, смех. С жадностью разбирали стрелки патроны, и некоторые уже нетерпеливо поглядывали на командира.
Хвостов ждал донесения разведки. Что случилось на сопке с четырьмя смельчаками? Неужели японцы схватили их? Вглядываясь в смутные очертания редута, Хвостов заметил вдруг на валу несколько человеческих фигур. Они спускались с укреплений.
— К бою! — скомандовал он. — Японцы идут в атаку.
Но сверху, со стороны редутов, донёсся радостный крик, и Хвостов отчётливо расслышал одно слово:
— … бежали!
Запыхавшийся разведчик доложил:
— Они бежали ночью! Бросили все и бежали. В складах полно оружия, товаров, одежды…
Осматривая крепость и трофеи, Хвостов удивлённо заметил:
— А ведь здесь можно было бы целый год выдержать осаду! Как видно, жгла им подошвы чужая земля…
В середине июля «Авось» и «Юнона» прибыли в Охотск. Первыми на берег были доставлены раненые солдаты и моряки. Взволнованная толпа бережно подхватила носилки. Промышленники, охотники, солдаты, корабельщики, рыбаки в молчании обнажили головы…
А ещё через несколько минут со шлюпки на борт «Юноны» тяжело взобрался дородный медлительный начальник порта, господин Бухарин. Не спросив командира, он с трудом протиснулся в дверь офицерского салона и небрежно развалился на диване, едва ответив на приветствие Хвостова.
— Итак, молодой человек, — проговорил он, отдуваясь и щуря маленькие водянистые глаза, — кажется, вас можно поздравить с победой?
— Мы выполнили свой долг и предписание камергера, господина Резанова, — ответил Хвостов.
— Эти мортиры, конечно, трофеи?..
— Да, мы их взяли в бою.
Толстый сановник хитро усмехнулся:
— Кажется, в трюмах имеется и ещё кое-какой груз?
— У берегов Сахалина, возвращаясь в Охотск, — докладывал Хвостов, — мы встретили четыре японских корабля. Они шли на Итуруп с боеприпасами и подкреплениями для японского гарнизона. Мы отобрали у этих пиратов оружие и порох, японцев высадили на берег, а корабли сожгли.
— Отличная работа! — воскликнул Бухарин, попрежнему чему-то усмехаясь. — На этих японских кораблях нашлось, конечно, и золотишко?..
Хвостов расслышал в этих словах оскорбительный намёк.
— Мы не искали золота, господин начальник. Тем более, чужого. Мы выполняли приказ камергера, — ответил Хвостов. — Я с гордостью могу сказать: мы отстояли наши острова.
Бухарин хихикнул и подмигнул:
— Я спрашиваю, понимаете ли, секретно… Все это останется между нами. Не так-то вы просты, чтобы вернуться с голыми руками! Но я-то ведь не собираюсь доносить. Надеюсь, мы понимаем друг друга?
Так вот что интересовало Бухарина! Этот хабарник рассчитывал поживиться… На чем? На крови матросов и солдат?.. С каким удовольствием Хвостов немедля вышвырнул бы его с корабля! Однако он помнил, что перед ним начальник порта — лицо, облечённое в этих краях почти губернаторской властью. Сдержавшись, он сказал:
— На корабле, где ещё не смыта кровь героев, я прошу вас не вести со мной подобных разговоров.
Вздрогнув, Бухарин решительно встал. Дряблое лицо его покрылось багровыми пятнами. Водянистые, рыбьи глаза смотрели с нескрываемой злобой.
— Итак, закончим. Вы действовали по предписанию господина Резанова? Покажите мне это предписание!
— Согласно приказа господина Резанова оно было мной уничтожено после выхода в море…
— Вот как! — яростно прошипел Бухарин. — «Согласно предписания»… А предписания-то и нет! Да и как стал бы Резанов предписывать вам такие преступные дела? Шутка ли, — поссорить Россию с могущественной соседней страной? Из-за каких-то никому не нужных островов, из-за голых скал вы учиняете целую баталию? Нет, голубчики, довольно! Здесь, в Охотске, твёрдая государева власть и она направит вас куда следует…
Сановник выбежал на палубу и почти скатился по трапу. Хвостов провожал его насмешливой улыбкой:
— Ну и тупица! «Какие-то никому не нужные острова»… Да ведь эти острова прикрывают Охотское море, это форпосты родины на востоке!..
Он возвратился к себе в каюту и принялся писать отчёт об экспедиции.
Через полчаса, громыхая по палубе каблуками, в каюту вошёл полицейский.
— Именем государя-императора вы, лейтенант Хвостов, подлежите аресту, как государственный преступник.
Хвостов поднялся, отложил незаконченный отчёт и молча одел фуражку.