– Тебе эта порнуха о чем-нибудь говорит? – спросил меня Серега, вытаскивая из зубов полковника сигарету «Давидоff» и затягиваясь ею.
Я вытащил из зубов Сереги сигарету «Давидоff», высадил ее в одну затяжку и сказал:
– Давайте рассуждать логически. Полковник, что это за таджик?
– Это резидент ЦРУ на станции метро «Партизанская». Посредник между разведкой движения «Талибан» и нами. Через него мы получаем афганский героин для внедрения наших агентов в сеть торговцев колумбийским кокаином, ставим под контроль наркотрафик в ночные клубы Москвы и получаем оборотные средства для борьбы с этим самым наркотрафиком. Потому что госфинансирования, как всегда, на всех не хватает.
– Так, – подытожил я, – эти сведения нам ничего в смысле отзыва не дают. Попробуем абстрагироваться от таджика. Разберем причинно-следственные связи в отсутствии секса с шилом и гвоздем. Почему, – спрашиваю я всех присутствующих, – в пароле сделан акцент на шило и гвоздь, а не, скажем, на табуретку или, скажем, велосипедное колесо?
Окружающие дружно пожали плечами, с надеждой глядя на меня.
– А потому, – продолжал размышлять я, – что табуретку и велосипедное колесо е...ать все-таки можно. При известном старании.
Окружающие с интересом посмотрели на меня. Я устремил глаз в прошлое.
– В старых образцах табуреток в сиденье была дырка. Для перетаскивания табуреток. Поняли?..
– Ну а, товарищ Федорыч, – наклонился ко мне Пантюхин, – как насчет велосипедного колеса?..
– Пока не знаю, – честно признался я.
– Да-а-а, Мишка, – сказал Серега, – с велосипедным колесом ты перегнул...
– Ну почему же, – встрепенулся полковник, – если всунуть его между спицами и крутануть колесо, то...
– Все! – заорали мы хором. – Можно!.. – И снова нырнули в эротические загадки пароля-отзыва.
Вдруг меня как молнией шарахнуло.
– Полковник! – закричал я. – Вы в пятидесятые с таким Вовкой Мишиным не встречались?
– А как же! – вскочил полковник. – Наш аналитик. У него еще поговорка любимая была: «Мы е...али все на свете, кроме шила и гвоздя...» А дальше не помню...
– Зато я помню! – победно заорал я. – Я с Вовкой в школе учился! «Шило острое такое, гвоздь вообще е...ать нельзя!»
– Молодец, Федорыч! Так что иди, Пантюхин. Получив отзыв, дай ему франклина и возьми взамен литр «Немирофф» и закуски. Время пошло. Да не пешком, а на катке!
– А почему на катке, полковник? – поинтересовался я.
– ЧТОБЫ НЕ ОСТАВЛЯТЬ СЛЕДОВ! – веско заявил полковник. – А насчет гвоздя – это тонко подмечено.
Глава двенадцатая
Пантюхин вернулся через две минуты с пустыми руками, Которыми и развел в ответ на вопросительные взгляды:
– Товарищ полковник, очень какая-то хитрая хитрость получилась. Остановка на Балашиху есть. Таджик есть. Журналы «Плейбой» есть. Венгерская версия есть. Только обнаженной сумоистки Исики Мори нет.
– А что есть?
– Обнаженная сумоистка Танака Накамура.
Полковник хлопнул себя по лбу и от удара опрокинулся на спину:
– Мой прокол, Пантюхин. Пароль сменился. Подходишь к таджику и даешь ему по морде.
– Так он же мне ответит!
– Правильно. Это и есть отзыв. А дальше по старой схеме.
Пантюхин исчез.
– Вот, Федорыч, как тяжело приходится работать, – и полковник внушительно замолчал, вперив государственный взгляд в асфальт.
Мы с Серегой сели на бордюр (для питерских – поребрик) и тоже вперили свои взгляды. А то что ж, полковнику можно, а мы, получается... Нет, так не пойдет... У нас тоже самолюбие есть. И взгляд не хуже полковничьего. Мы так можем вперить, что мало не покажется. Я как-то осенью восемьдесят второго на Остоженке так вперил взгляд, когда выходил из подъезда, что сразу червонец нашел. А Серега вообще!.. Ведущий репортер передачи «Особый взгляд». Ему достаточно одного взгляда, чтобы увидеть, на чье имя записан дом депутата и кто из членов правительства спи...дил тысячу двести тонн нефти по пути из пункта А в пункт Б. И все это знали. Поэтому, когда он входил в кабинет какого-нибудь депутата или члена правительства, те сразу открывали сейфы. Чтобы, кроме Сереги, никто не знал, на чье имя записан дом депутата и кто спи...дил тысячу двести тонн нефти по пути из пункта А в пункт Б. Башли он клал на счет в банке «Ослябя и Пересвет» в городе Замудонске, которые (банк «Ослябя и Пересвет» и город Замудонск) принадлежали Теймуразу Гочишвили и являлись дочерним банком банка «Братья Маккавеи» и дочерним городом города Москвы, что в штате Висконсин Северо-Американских Соединенных Штатов. И башлей в банке «Ослябя и Пересвет» города Замудонска скопилось!.. Я даже не знаю, с чем сравнить. Достаточно сказать, что только на проценты с этих башлей грелись шестнадцать зон строгого режима, за что Серега и получал эксклюзивную информацию для передачи «Особый взгляд». Другая часть процентов шла множеству сержантов Пантюхиных и полковников Котов – также за эксклюзивную информацию для передачи «Особый взгляд». И такая вот раздвоенность Серегиного меценатства объяснялась стремлением получить информацию из разных источников, обеспечивающих полнейшую объективность.
Основные же башли на счету банка «Ослябя и Пересвет» в городе Замудонске были поделены на две части. Одна хранилась на тот случай, чтобы, когда «эти суки так всех достанут», купить у Теймураза Гочишвили город Замудонск, учредить там телекомпанию и запустить передачу «Особый взгляд из-за бугра»...
А вторая часть шла на содержание детских домов в нескольких небольших городишках России от имени известного криминального авторитета. Потому что если перечислять деньги из Замудонска, то бабцы из Госдумы поднимут базл о евреях, подкупающих русский генофонд нации. Почему евреи?..
Господи!.. Я же забыл вам сказать, что город Замудонск был построен Теймуразом Гочишвили на западном берегу Иордана. Этот Гочишвили был грузинским евреем, эмигрировавшим из Кутаиси и принявшим ислам. Таким образом, и евреи и палестинцы относились к нему весьма лояльно. И в кнессете он представлял одновременно евреев, выходцев из России, и палестинцев города Замудонска. Имел весьма внушительный вид. Пейсы, торчащие из-под чалмы... Дважды обрезанный... Очень красиво для тех, кто понимает! Две жены. Одна – еврейка из Европы, вторая – палестинка, сами понимаете, из местных. После выступлений в кнессете в качестве еврея он пользовал жену-палестинку с криками «Замудонск – исконный еврейский город!». А когда, наоборот, от лица палестинцев, то пользовал жену-еврейку под портретом Осамы Бен Ладена. Эти контрапункты его очень возбуждали.
Вот такие планы были у Сереги. А так денег для себя он имел не много, потому что много ему было не надо. Деньги ему, как я уже говорили, были нужны для разных дел. Для каких, я уже сказал. Но все его считали продажным журналистом. А какие еще в России бывают?!
Тут как раз явился сержант Пантюхин с опухшей мордой в качестве отзыва на пароль. В руках – полиэтиленовая сумка с тем, что нужно. Для того чтобы мир засиял радужными красками. Чтобы каждый ребенок имел по велосипеду. Чтобы даже в хмурые дни всегда было солнце. Чтобы кузнечики запиликали на скрипке «Zwei Guitarren». Чтобы бумажный солдатик был красивым и отважным. Чтобы любо было, братцы, жить. Чтобы атаман был такой, сука, чтобы с ним не приходилось тужить. И чтобы в песне «Мурка» Мурка осталась живой. Вот такая вот была полиэтиленовая сумка.
И к этому времени спецназ уже воздвиг палатку с большой надписью «ШТАБ», и мы в нее вошли. В центре стоял стол, раскладные стулья. На столе – карта метро «Партизанская» с грифом «Сов. секретно». По бокам карты – пластиковые стаканчики.
Пантюхин вынул из сумки-самобранки два пузыря «Немировки», баллон «Очаковского» кваса, две курицы (куры для питерских), блюдо шаурмы (шавермы для питерских), длинный батон, круг сыра сулугуни (не знаю, как сулугуни будет по-питерски), помидоры цвета лица застыдившейся курсистки, банку корнишонов, распластанную чьими-то заботливыми руками тихоокеанскую сельдь спецпосола, маринованный чеснок, шесть тарелок и девицу Татьяну, чтобы все это дело не абы как. Ну и на всякий случай. Вдруг кому-нибудь что-нибудь и зачем.
Девица Татьяна устроила все вылитый Снайдерс, расплескала по стаканам что положено и села в углу палатки ожидать на всякий случай. Вдруг кому-нибудь что-нибудь и зачем. Мы приняли, закусили и откинулись на спинки раскладных стульев.
– Ну, – приступил к делу Серега, – давайте, полковник, ваш эксклюзив.
Он присобачил к отвороту пиджака полковника микрофон, разбудил оператора, и тот включил камеру.
– Итак, в одна тысяча девятьсот первом году я состоял во фракции большевиков московского отделения РСДРП, куда был распределен после окончания Московского университета на должность штатного провокатора разведывательного отделения Отдельного корпуса жандармов. С окладом в две тысячи рублей годовых. Плюс премиальные за каждого разоблаченного большевика. Набегало прилично. Подкидывала и фракция большевиков. Но немного. Потому что основные деньги партии шли на содержание наших товарищей, томящихся в изгнании в Праге, Париже и Цюрихе. И на носки для посылки в поселок Курейка Туруханского края ссыльному Иосифу Джугашвили. А то будущий товарищ Свердлов зае...ался их стирать.
Работал я во фракции до четырнадцатогого года. Особых достижений не было, обычное рутинное стукачество. Разве что в пятом году пристрелил некоего Николая Баумана. Я как раз вернулся из Санкт-Петербурга, где решал кое-какие дела со священнослужителем Гапоном. Ну так это по работе. Этот Бауман мне благодарен должен быть. Иначе кто б его именем станцию метро назвал. Кстати, револьвер Канегиссеру для Войкова тоже я дал. Я там живу. В Первом Войковском проезде. Сразу после того, как он выныривает из Пятого, перетекает в Третью Радиаторную улицу и опять выворачивается на Первый около станции Ленинградская Рижской железной дороги. Этот Первый Войковский чем интересен? В нем только четная сторона. А нечетной нет вовсе. А есть полотно этой самой Рижской железной дороги. А за ней – лес. Один гражданский малый, который шел встречать Новый двухтысячный год в дом № 16, корпус 1, перепутал корпус с домом. И стал искать дом № 1. Первые сведения об этом бедолаге были получены в 2006 году из поселка Курейка Туруханского района, где он пытался вручную воздвигнуть памятник товарищу Свердлову, склонившемуся над тазом с носками товарища Сталина, бывшего Джугашвили. Или Кобы, как его называл товарищ Ворошилов, у которого по причине пролетарского происхождения фамилия была всего одна.
Взгляд у полковника затуманился. Он выпил сепаратно, Серегин оператор попросил полковника повторить. Потому что у него кончилась кассета. Полковник послушался. Ну и мы с ним заодно. Сглодав окорочок курицы (куры), Кот вытер губы и пальцы о мундир сержанта Пантюхина и продолжил рассказ:
– И тут началась война с германцем, австрийцем и турком. За Дарданеллы, Босфор, болгарских, сербских, чешских братушек. Ну и, конечно, за святую Русь. Потому что для русского народа любая война, даже гражданская, всегда за святую Русь. И меня с борьбы с врагом унутренним откомандировали на борьбу с врагом унешним. Устроился я неплохо. В отдел перлюстрации почтового ведомства при администрации германского кайзера Вильгельма Второго. Благодаря письмам германских солдат с фронта наше командование всегда знало, где и какие части германских войск намеревались. И пребывало всегда наготове. Была только небольшая неувязочка. Мои доклады из-за отсутствия радиосвязи в принципе несколько запаздывали. Так что наши части не всегда находили врага там, где он был два месяца назад, и получали от него пи...дюлей за два месяца до то того, как должны были их получить. Вот почему георгиевские кресты, которыми меня награждали, не могли меня догнать. КАК И ЖАЛОВАНЬЕ ЗА ТРИ ГОДА ВОЙНЫ. Мое начальство постоянно приносило мне извинения, но они тоже не могли меня найти из-за отсутствия радиосвязи. Но я-то этого не знал! Поэтому обиделся, а обидевшись, связался с товарищами по большевистской фракции РСДРП и с немецкими социалдемократами на предмет «штыки в землю» и внедрения в солдатские массы Российской армии лозунга «Превратим империалистическую в гражданскую». Ну а уж достать деньги на бронированный вагон – это как два пальца... Кстати, мужики... Кто-нибудь из вас пробовал?..
– Что «пробовал»? – ошалели мы с Серегой.
– Два пальца?
Мы с Серегой переглянулись...
– Нет, – ответил я, – а зачем?..
– Ну как «зачем»? – пожал плечами полковник и выпил. – Чтобы узнать, насколько это просто...
Я задумался. Мне никогда не приходила идея такого научного эксперимента. Просто иногда это получалось само. Но не часто. Я глянул на Серегу. Судя по напряженно-тупому взгляду на ширинку, он вспоминал такие же случаи. Очевидно, у него комбинация из двух пальцев тоже случалась не часто. И полковник Кот это понял.
– Вот видите, что непросто. Ой, как непросто. Пришлось связать Старика – так я шутливо звал одного большевика – с неким швейцарским социал-демократом Парвусом, у которого была ниточка к генералу Людендорфу, и убедить генерала, что в России верхи уже не могут, а низы не хотят. И под это дело срубить бабла на бронированный вагон. А броневичок у Финляндского вокзала его водитель оставил на время посещения вокзального туалета. Потому что в броневиках туалеты не предусмотрены. И грех было им не воспользоваться. Так, из-за отсутствия радиосвязи во время Первой мировой войны и туалетов в броневиках и произошла Великая Октябрьская революция. – Полковник выпил под шаурму (шаверму).
– Это все, полковник? – спросил Серега, передавая тому заслуженный гонорар. И выпил. Под курицу (куру).
Я, сами понимаете, тоже выпил. В этом деле без меня не обойтись. И без сержанта Пантюхина. Под помидоры (помидоры) и корнишоны (корнишоны).
– Ну почему же все? – загадочно произнес полковник. – Есть бонус... – и он замолчал, уставившись в стенку палатки.
– Ну, полковник?! – нетерпеливо дохнул маринованным чесноком Серега, готовясь дать знак оператору.
– За бонус к гонорару, – менее загадочно произнес полковник, оторвав взгляд от стенки.
Серега сунул руку в карман.
– Пятьсот баксов. Гони.
Полковник пересчитал деньги, спрятал их в карман, выпил, понюхал батон, закурил сигарету «Давидоff» и, откинувшись на спинку стула, спросил:
– Помните встречу взглядами Штирлица с женой в кафе «Элефант»?
– Еще бы! – хором ответили Серега, оператор, Пантюхин и я.
– Так вот, – бесстрастно произнес полковник, – третьим взглядом жены был я.
Глава тринадцатая
Когда я пришел в себя, первая мысль была удивительно банальной: «Где я?»
Очевидно, я ее озвучил, потому что получил ответ:
– Тут ты, Федорович, у меня...
Я открыл глаза. Надо мной был потолок. Скосил глаза вправо – стенка. Скосил глаза влево – в инвалидном кресле сидел владелец мини-конюшни при дельфинарии Сергей Никитич. А сам я был внутри ея. Конюшни то есть. Хотя называть конюшней помещение, где обитают ослик, пони, две девочки, инвалид и нет ни одного коня, несколько неуместно. В конюшне стояли две кровати, на которых посапывали две девочки. Очень даже ничего. Я это давно заприметил. Когда выпивал на карусели с директором муниципальной булочной. В инвалидке сидел инвалид. А кто ж еще должен сидеть в инвалидке, как не инвалид! Вот он и сидел. А когда мы с директором муниципальной булочной выпивали на карусели, то он принимал в этом посильное участие. Тоже выпивал, но не на карусели. Зачем ему карусель, когда он на кресле может кататься? Сергеем Никитичем кличут. Может быть, его как-нибудь по-другому зовут, но откликается он именно на Сергея Никитича. Моего возраста. Так что какая на хрен педофилия. Тут бы с мочеиспусканием разобраться. Ох, злобен наш народ... Но добр! В другой стране девочек у него давно бы какой-нибудь местный собес отобрал: мол, приемные семьи, мол, учеба, мол, домашнее тепло. А у нас живут себе телки молочно-восковой спелости с инвалидом, осликом и пони, и всем хоть бы хрен. Вот где настоящая свобода личности! Вот где настоящая privacy! То-то и оно... Только вот как я в эту privacy попал, я однозначно ответить не могу. И двузначно тоже. Я поднялся в загоне, где спал вместе с осликом и пони, потому что больше спать мне было негде. Только ослик и пони спали стоя, а я – лежа. Вообще человеку спать стоя значительно выгоднее, чем ослику с пони лежа. Спящий стоя человек занимает значительно меньше места. И таким образом можно уменьшить минимальную жилую площадь на одного человека и значительно быстрее решить жилищную проблему. Надо бы обратиться в Думу. Интересно, есть ли у ослика и пони право законодательной инициативы. А почему бы и нет? Почему (сейчас я пи...дану сатирой) ослы в Думе имеют, а ослики в конюшне при дельфинарии – нет. Вот как я им! С похмелья наш народ и не на такое способен! Особенно когда стоит в загоне для ослика и пони в конюшне при дельфинарии. И не вслух.
– Ну и что я здесь делаю? – спросил я Никитича.
– Стоишь, – ответил Никитич.
– А почему я здесь стою?
– Привезли тебя, Федорыч, ко мне. Как сказали, по твоей собственной просьбе.
– Кто привез?
– Передвижная телевизионная станция в сопровождении «Ламборджини» и автобуса со спецназом.
Я задумался, вспоминая, что действительно общался с древним опером на «Ламборджини», моим относительным корешем-репортером стрингерских поползновений Серегой, сержантом Пантюхиным и со спецназом ФСБ.
– Припоминаю. Но смутно. А для чего они меня сюда привезли, не сказали?
– Как не сказали. Еще как сказали. Сказали, что ты сказал, что когда-то был артистом и давно не выходил на сцену. Огни рампы, аплодисменты публики, лучи славы... Вот тебя сюда и привезли. Потому что, как сказал директору дельфинария ментовской сержант Пантюхин, другой сцены в окрестностях нет. Есть недалече кинотеатр имени Моссовета, но там сейчас выступает шансонье Кемеровский, а не Елена Камбурова.
– Ничего не понимаю. При чем здесь Кемеровский и моя давняя приятельница Ленка Камбурова?
– А при том, что публика у Кемеровского не совсем такая, как у Камбуровой. И имеющегося спецназа могло не хватить для сохранности района Соколиная Гора в случае твоего, параллельного с Кемеровским, выхода на сцену кинотеатра имени Моссовета. Вот так вот Пантюхин все и объяснил директору дельфинария. Пока древний мент и телевизионщик тебя раздевали.