— Что для себя?..
— Ну, для себя что?..
А я, что ж, на чужого дядю работаю? Чудак ты, Виктор!
— Да... Верно, согласился Виктор. — Но вот ты говоришь: счастье! А слава? Разве счастье не в славе? Ты о славе мечтал. Андрей?
— О чем? — удивился тот.
— Ну, например, о славе!..
— Мы не летчики!
— А все-таки?
— Чудак ты, Виктор! — пожал плечами Андрей. — Какая ж может быть у шахтера слава! Наша с тобой слава под землей ходит, ей на люди и выходить-то неудобно. Она ж чумазая, черная...
— Д-да... Конечно, какая это слава? — опять согласился Виктор. — Вот наши с тобой портреты который год висят, а где нас, кроме «Марии», знают?..
Главное, чтоб совесть перед людьми была чистая, — назидательно сказал Андрей, — а слава — бог с ней!..
— Ну, а любовь?
— Любовь?..
— Ну, хотя бы любовь...
— Любовь... — задумчиво повторил Андрей. — Любовь — это да... Это, говорят, счастье...
— А ты откуда знаешь?..
— Так я ж сказал: говорят...
— Ой, Андрей! — лукаво засмеялся Виктор. — Подозреваю я, что ты влюблен.
— Я?! В кого?!
— А это тебе видней, в кого...
— Та, ей-богу ж. Виктор... Та провалиться мне на месте... — заволновался Андрей.
— Ладно, ладно! Выдавай свой секрет.
— Та какие ж у меня от тебя секреты?
— Черт тебя разберет. Ты хитрый!
— Я?!
— Ты.
Я?! — Андрей чуть не заплакал от обиды. — Бессовестный ты! — сказал он дрожащим голосом. — Если ты на Веру намекаешь, так я ж тут при чем?
— А кто ж при чем? — посмеивался Виктор.
— Я ж ею ни капельки не интересуюсь...
— Развратный ты человек. Андрей! — смеясь, сказал Виктор. — Вскрутил девочке голову, а теперь — в кусты... Так когда же я ей вскрутил? — взмолился совсем расстроенный Андрей. — Я ж с нею и слова не сказал ни разу. И не целовались мы никогда...
— Ладно, ладно! — поддразнивал Виктор, зная, что попадает в больное место. Андрей нежданно-негаданно, себе на беду, покорил хрупкое сердечко Веры, дочери старика соседа. Он долго даже не подозревал об этом, а когда ему сказали ребята, вспыхнул, покраснел и разозлился на «кучерявую дуру», как он ее тут же назвал. Скромный и честный, он не мог не почувствовать, как легла теперь на его душу ответственность за эту чужую, ненужную ему любовь. И не знал, что делать.
— А вот я ее оттягаю за косы, — мрачно сказал он, — сразу вся дурь пройдет.
Они уже подходили к вокзалу.
— Где тебе! — смеясь, сказал Виктор. — Вот увидишь, она еще тебя на себе женит...
Та ни в жизнь! — вскричал в ужасе Андрей и испуганно оглянулся.
— Женит, женит! Пойдем лучше, пока ты еще холост, в буфет, пива выпьем. А то потом жена не даст.
Они зашли в буфет и спросили пива. На вокзале было оживленно — ждали скорого Москва — Минеральные Воды.
— Поедем на Минеральные Воды, Андрей, а?..
— Нет. Я к морю хочу, — задумчиво отозвался тот, вытирая с губ пену.
— Ну, к морю так к морю. Все одно минеральные воды не полезны для шахтерских желудков. Я так считаю, а?..
Наконец, пришел скорый. Ребята вышли на перрон. Поезд стоял здесь всего минуту. Они проводили его спокойным, чуть-чуть насмешливым взглядом, без тоски и зависти. В чем дело? Они и сами могли поехать на курорт в Минеральные Воды! Но Андрей хочет к морю.
Поезд прошел, оставив за собой облако пара и дыма, и перрон опустел. Только одна девушка, вероятно пассажирка скорого, осталась на перроне. Она стояла спиной к ребятам, стройная, молодая, в строгом черном костюмчике; пикейный беленький воротничок кокетливо высовывался из-под пиджачка.
— Э-э! — восхищенно прошептал Виктор. — Обратите внимание! — Он подмигнул приятелю и вдруг беглым шагом подошел к девушке. Андрей за ним.
— Поднесем, барышня? — крикнул на ходу Виктор, подражая носильщикам.
Девушка обернулась и радостно вскрикнула:
— Виктор!
Он остолбенел.
— Даша, ты? — не то удивленно, не то разочарованно произнес он. Так это только Даша, дочь дяди Прокопа! Но как она изменилась! Действительно, стала городской барышней, совсем киноактриса, красивая, стройная — и чужая. И все-таки это только Даша — девчонка, которую они когда-то чуть не оттаскали за косы в полутемном штреке.
А она стояла перед ними веселая, возбужденная, даже уши от волнения порозовели, и улыбалась обоим. Так всегда бывает, когда после долгой разлуки возвращаешься домой, к родным местам; первый встретившийся знакомый кажется тебе самым родным, самым близким человеком на земле.
— Какие вы оба здоровые стали, черти! — говорила она, тряся их руки.
— А ты? Совсем дама!
Они говорили теперь наперебой, почти не слушая друг друга. Только Андрей молчал, он вдруг оробел.
— Так ты на каникулы?
— Ой, так соскучилась!
— А мы и не думали, не гадали. И дядя Прокоп ничего...
— Я так соскучилась, так соскучилась...
— Ты б хоть телеграммой предупредила...
— А зачем? Я взрослая! И потом, я думала — трамвай...
— Трамвай скоро пустят! — сказал вдруг низким басом Андрей и смутился. Он был совсем подавлен. Нет, это не Даша, какую некогда знал он смешной, чумазой девчонкой-лампоносом, с русыми тощими косичками. Теперь это барышня, студентка Горного института. Вот какой у нее крутой и высокий лоб! Андрею казалось, что никогда еще не видел он девушек с таким умным лбом. А глаза?! И глядит она смело, открыто, весело, прямо в лицо человеку, не то что та «кучерявая дура». Нет, никогда еще не встречал Андрей столь прелестной и столь недоступной девушки, как эта Даша. Он смотрел на нее исподлобья, украдкой, но уже не отрываясь. И сам на себя злился, что смотрит: «вот уставился, как баран на новые ворота», а не смотреть не мог. «Светик!» — вдруг вспомнил он, как звали ее шахтеры когда-то.
— Что ж мы стоим тут, як дурни на свадьбе? — спохватился Виктор. Он взял чемодан Даши и приподнял его: чемодан был нелегкий. — Ого! — сказал он. — Меньше як за трояк не понесу!
Он чувствовал себя с Дашей так же легко и свободно, как с любой рудничной девушкой. В конце концов это ведь только Даша, вот и носик у нее смешной, курносый, и веснушки, и волосы растрепались из-под берета, и вообще ничего особенного, просто милая, хорошенькая девочка, он и не таких видал!
— Ну, пошли, что ли! — громко сказал он. — По дороге чи навпростец?
Решили идти «навпростец», через степь в Гремячую балку, — так ближе, а тропинки все известны наперечет. Сразу же и двинулись, и Даша, уже на ходу, нетерпеливо стала расспрашивать, что нового на «Крутой Марии», какие новости. Новости? Виктор только удивленно пожал плечами. Какие ж могут быть новости па шахте! Работаем...
— Сейчас мы на новом горизонте работаем, — сказал он. — На горизонте шестьсот сорок. Недавно подготовили.
— Знаю, — отозвалась Даша. — Мой батя тоже там.
— Как же! Он як раз у нас начальником участка.
— А что батя? Постарел? Да? Сильно постарел?
— Так как же он может постареть? — удивился и даже обиделся Виктор. — Нет, постареть он никак не может! — прибавил он с суровой нежностью, с какой всегда говорил о старике, о своем учителе.
— Все-таки! — озабоченно вздохнула Даша. — Ему как-никак уже пятьдесят семь...
— Он нас сам пригласил к себе на участок работать, — гордо сказал Виктор. — Правда ж, Андрей?
— Правда... — пробурчал тот.
— Ну, а еще что нового? — спросила Даша.
— Ну, новую подъемную машину установили.
— Мощную?
— Та хватает! Абы было чего качать...
— А с добычей как?
— План выполняем...
— И звезда горит?
— Та горит!
— Еще вентилятор у нас теперь новый... — негромко напомнил Андрей.
— Да! — засмеялся Виктор. — Поставили-таки. Там такая музыка! Оркестр.
— Осевой вентилятор? — заинтересовалась Даша.
— Та какой же еще, осевой!.. Там така музыка!.. Его за шахтой поставили, в Шубинском лесу. Он за сто верст воет, як домовой. Вот послушай. Мабуть, и тут слышно.
Они остановились и прислушались. Вокруг них все гудело, пело и выло на все лады. Где-то лязгало железо, ухал паровой молот, можно было различить и резкий, крикливый голос станционной «кукушки» и стрекот электросварочного аппарата, но все эти разнообразные звуки все же сливались в один басовитый, многотонный и общий гул, и в нем невозможно было разыскать и выделить ровное, заунывное гудение вентилятора «Крутой Марии».
— Нет, тихо. Не слыхать, — с сожалением сказал Виктор. Ему и в самом деле казалось, что над степью висит нерушимая тишина: к обычному же привокзальному и рудничному гулу он давным-давно привык и просто не замечал его, не слышал.
Андрей взвалил Дашин чемодан на плечо. Двинулись. И Даша снова начала жадно выспрашивать новости.
— А правда, что вентиляционный ствол проходить начали? — спросила она.
— Та начали понемногу...
— А где, где?.. — встрепенулась Даша. Она интересовалась этим не только как студентка Горного института. Она с детства привыкла жить жизнью шахты. И с детства же привыкла радоваться при словах «новая проходка».
Вообще новостей на «Крутой Марии» оказалось неожиданно много, особенно когда стали перебирать людей: кто умер, кто уехал, кто пошел на выдвижение, а кто и загремел вниз, а этот женился, а другого ваяли в армию, а тот справил себе собственный домик в три окна и даже корову купил...
— А вы не женились, ребята? — лукаво спросила Даша.
— Для нас еще невесты не родились! — гордо ответил Виктор. — А ты?
— Я? Вот еще глупости!
— А то в Москве женихов много. За артиста хочешь пойти?
— Почему ж за артиста? — удивилась Даша.
— Та вы все ж с ума по артистам сходите и карточки собираете! — презрительно сплюнул Виктор. — Я ж вас знаю! Много у тебя карточек?
— А вот ни одной нет!..
— И правильно! Разве ж артист тебя возьмет? Ты ж у нас курносая да конопатая... — Виктор всегда так ухаживал за девушками, и чем больше девушка ему нравилась, тем больше дерзостей и грубостей он ей говорил. Но Даша нисколько не обиделась на него, только презрительно хмыкнула, — она эту манеру коногонского «кавалерничанья» знала!
— Ничего, — сказала она, беспечно тряхнув головой. — Найдутся такие, которые и конопатую засватают.
— Вполне возможно! — подхватил Виктор. — Как говорится, на всякую кривую невесту есть свой слепой жених.
Они спустились уже в Гремячую балку и шли по тропинке среди зеленой веселой ольхи и молодого орешника...
— А что Митя Закорко еще тут, на шахте? — будто невзначай спросила Даша.
— Тут! А куда ж он денется? — отозвался Виктор и тотчас же подозрительно остановился, — А тебе Митя зачем?
— А он писал мне, что будто берут его во флот.
— А-а! — с неожиданной для самого себя и непонятной ревностью воскликнул Виктор. — Так вы в переписке?
— Ну и что с того? — чуть смутилась Даша, но тотчас же гордо вскинула голову и прямо в глаза посмотрела Виктору.
— Ну, не знал я, что ты в Митю Закорко влюблена! — усмехнулся он. — Что ж, Митя хлопец хоть куда. Только рыжий.
— Да ты знаешь ли, какой Митя парень? — вдруг горячо сказала Даша. — Ты по виду не суди. Он всю семью кормит и тянет. А знаешь, какая у них семья? Мал мала меньше. А отца нет...
— Ладно, ладно! — обиженно проворчал Виктор. Он терпеть не мог, когда при нем кого-нибудь хвалили, тем более Митю Закорко, вечного соперника. — Целуйся со своим Митенькой, не прекословлю. — И он замолчал, надувшись.
Молчал и Андрей. Он совсем вспотел под своей ношей, но виду не подавал. Чемодан был тяжелый, парни несли его по очереди. Но Андрей неохотно уступал очередь товарищу: если б ему позволили, он и Дашу понес бы на руках в поселок.
Но Даша уже заметила, что парень устал.
— Давай я теперь понесу! — предложила она и взялась за чемодан.
— Что вы, что вы! — вскричал Андрей, сам не замечая, что называет Дашу на «вы». — Как можно? — Он рывком переложил чемодан с плеча на спину, согнулся и побежал вперед, словно боялся, что у него отнимут драгоценную ношу.
Виктор уже заметил это «вы» и тотчас же подхватил его.
— Что вы, товарищ горный инженер? — с усмешкой сказал он Даше. — Не извольте беспокоиться, товарищ горный инженер! Чего вам утруждаться? Он мужик черный, шахтер, мурло — он и донесет! Эй, ты, ходу! — крикнул он приятелю и, вложив пальцы в рот, дико, по-коногонски свистнул.
— Как хотите! — презрительно пожала Даша плечами. — Кавалерничаете? А я б и сама донесла... Подумаешь!
— Да нет, что вы, товарищ горный инженер. Зачем же? — продолжал ломаться Виктор. — Вы ж, простите за выражение, девушка. Существо хрупкое, душистое, як монпасье... Ручки у вас тоненькие, ледащенькие; косички, як мышиные хвостики. Та куда вам в шахту! Вас и Митенька не пустит...
Даша не выдержала и рассердилась.
— Ну ты, легче! — сказала она в сердцах. — Ты-то сам кто? На шахте без году неделя, а туда же!.. А я родилась тут, — гордо сказала она. — Я еще помню, ты, как заяц, бегал по штреку...
— Ка-ак? — с хорошо разыгранным удивлением вскричал Виктор. — Так вы здешняя?! А я-то, дурень, думал... Так ты шахтерка?! Тю! — И он, вполне довольный собой, свистнул. Андрею внезапно захотелось поставить чемодан наземь и в первый раз в жизни от всей души избить друга.
Но Виктор, уже считавший, что спектакль удачно закончен, снял свою капитанку, чтобы вытереть потный лоб, и из кепки, как желтые бабочки, полетели билетики.
— Счастье, счастье летит! — закричал он. — Эй, держи! Лови счастье! — и сам стал ловить листки на лету. — Даша! Хочешь свою судьбу узнать? — весело обратился он к девушке. — Ну, Даша?
— Отстань! — отмахнулась от него еще сердитая Даша. — Ты меня лучше не затрагивай!
— Ты чего? — искренно удивился он. — Обиделась?
Он сказал это так простодушно, что Даша невольно засмеялась. Действительно, на кого обижаться-то?
— Ну, давай свое счастье! — снисходительно сказала она. — Эх, ты...
Виктор засуетился.
— Эй, попка, попочка! — подмигнул он Андрею. — А ну, вытащи-ка милой барышне ихнее счастье... Самое наилучшее...
— Нет, нет, я сама! — живо сказала Даша. — Какой рукой брать, левой? — и она взяла билетик левой рукой.
— Вслух, вслух читай! — нетерпеливо закричал Виктор. — Так не годится.
— Боже, глупость какая! — передернула плечиками Даша, прочитав билетик. — Ну, изволь! «Вы родились под знаком Козерога. Вас ожидает удача во всем, кроме семейного счастья. Остерегайтесь черных глаз. Окончательное счастье найдете с серыми». Вот чепуха-то. — И она, сердито скомкав бумажку, швырнула ее в траву.
Виктор расхохотался.
— Ты не расстраивайся, Даша, береги здоровье! Ну, что такое семейное счастье? Трын-трава! Ты и старой девой проживешь, вполне свободно...
— Я не расстраиваюсь, вот еще!.. — фыркнула Даша. — Кто это сказал, что я хочу замуж? Еще попадется такой охломон... — Она посмотрела на Виктора и вдруг вскрикнула.
— Что ты? — испугался Андрей.
А она только показывала пальцем на Виктора и хохотала; смех у нее был звонкий, мальчишеский, во все горло; так коногоны хохочут в шахте — кровля дрожит; горожане так смеяться не умеют! И Андрей радостно засмеялся вслед за нею, сам еще не зная, чему смеется.
— Смотри, смотри!.. — восклицала она сквозь смех и все показывая пальцем на Виктора. — Вот они, черные глаза!.. Ой, страшно!..
Виктор смутился.
— Ну и что ж, что черные? — пробормотал он. — Вот ерунда какая!
Теперь он рассердился. Он не любил, когда смеялись над его внешностью или костюмом. Он считал себя красивым парнем и гордился этим. Особенно глазами. Их действительно боялись рудничные девчата. «Огненные у меня глаза!» — любил по-мальчишески думать про себя Виктор.
— Эй, черноглазый! Куда же ты? — крикнула Даша и насмешливо запела: — «Очи черные, очи страстные... Как боюсь я вас, в мой последний час...»
Он вдруг круто обернулся к ней.
— А то не боишься? — хрипло спросил он, прищуриваясь. — Будто?
— Видали мы таких! — немедленно ответила ему со смехом Даша. Она ничьих глаз не боялась. Она была истая шахтерка и дочь шахтера, девчонка смелая, независимая, гордая; она часто повторяла любимую поговорку отца: «У шахтера спина гнется только под пластом, а перед людьми никогда не гнется!»
— Ну-ну, посмотрим! — протянул Виктор и недобро усмехнулся. — Подумаешь — цаца московская!
Но тут вдруг Андрей рывком свалил чемодан с плеча наземь и подвинул его Виктору.
— Неси! — хрипло приказал он.
— Что? — не понял тот.
— Неси, черт! — яростно заорал Андрей, да так, что даже Даша вздрогнула.
Никого на свете не боялся Виктор, сам первый драчун, а кроткого и смирного друга своего боялся. Он уже знал, что бывают такие минуты, когда Андрея лучше не трогать. Послушно взял он чемодан на плечо и молча пошел вперед. Удивленная Даша чуть ли не со страхом уставилась на Андрея. «Да он бешеный какой-то!» — испуганно подумала она. Но ничего не сказала. Ей еще трудно было разобраться в характерах обоих своих неожиданных «кавалеров» и в их странной дружбе.
Да и разбираться-то было некогда! Они уже входили в поселок, и от шахты, садов и огородов уже пахнуло на Дашу знакомым и милым дыханием, той странной смесью запахов зелени и гари, жилья и степи, разгоряченной земли и тихого, стоячего ставка, сожженной зноем травы и влажного пара над кочегаркой, жужелицы и полыни, пыли на дороге и бесстрашных цветов в палисадниках, дикой маслины в балке, чебреца на кладбище, угля, курившегося на сортировке, — тем неповторимым, терпким и для чужого непривычным букетом, какой только шахте одной присущ, а для каждого шахтера только одно и означает: запах родного дома.
Дома... «Вот я и дома! Дома!» — и удивляясь, и ликуя, и чуть не плача от радости и умиления, думала Даша. И уже не шла, а бежала по улицам. Вот школа, где когда-то, да нет, совсем недавно училась она. Вот парк. Сейчас будет сухая, неглубокая балка... вон она... и тропинка вот... И крутая круча над яром. Милая круча — Гималаи детства!.. Теперь — Собачевка. Постой, где же она? Собачевки нет. Как же? Но это после, после... Вот зеленая Конторская улица, директорский сад... Потом — улица Ударников, беленькие каменные домики, все одинаковые, с палисадниками, и анютины глазки, и гвоздики, и ночные фиалки — шахтерская услада. И вот, наконец, вот — как стучит сердце! — вот знакомая калитка... Дома!
Даша остановилась.
— Ну, спасибо вам, ребятки, что помогли! — торопливо сказала она, протягивая обе руки своим кавалерам.