— Уже четыре месяца, — ответила Настасья, ощутив в груди недобрый холодок беспокойства.
— Не говори об этом господину, а то… — прошептала татарка, глянув в глаза Настасье, и осеклась. Затем торопливо дополнила: — В общем, не говори, и все!
Служанки удалились, оставив Настасью в полном одиночестве среди ковров и разбросанных подушек, в полумраке, который с трудом рассеивали оранжевые язычки двух светильников на высоких подставках из зеленоватого самшита. Вся обстановка юрты состояла из широкого низкого ложа, сплетенной из тростника ширмы, скамьи и двух сундуков. Очага в юрте не было.
Усталость, навалившаяся на Настасью, вынудила ее прилечь на ложе. Она не заметила, как уснула.
Пробудилась Настасья от тяжести, которая давила на нее. Открыв глаза, она увидела прямо перед собой улыбающееся хмельной улыбкой угреватое лицо Салджидая. Ее новый господин был обнажен и, устроившись между раздвинутыми ногами Настасьи, сильно и резко таранил ее лоно своим твердым жезлом. Каждое движение Салджидая отзывалось во чреве Настасьи тупой болью.
Иногда Салджидай замирал и тянулся своими влажными губами к накрашенным устам Настасьи, впиваясь в них жадным неумелым поцелуем. Он не столько целовал Настасью, сколько кусал ее. Настасье было больно и противно.
Мучительное для Настасьи совокупление было прервано появлением в юрте Лейлы и Галимы. Увидев Настасью, обе с трудом скрыли свое изумление. Они принесли подносы с яствами. Их волосы были собраны на голове в два пышных хвоста, а из одежды были только короткие набедренные повязки с бахромой. Обе были также густо накрашены и увешаны золотыми украшениями. К золотому поясу на Галиме были припаяны маленькие колокольчики, издававшие мелодичный тонкий звон при каждом движении.
— А ну-ка, красотка, станцуй для меня! — вскочив с ложа, воскликнул Салджидай, обращаясь к Галиме. — Покрути передо мной своей попкой! А ты играй, да погромче! — Салджидай нашарил под ложем трехструнный дутар и небрежно швырнул его в руки Лейле.
Персиянка, присев на скамью, заиграла восточный танцевальный мотив, уже знакомый Настасье после ее пребывания в ханском дворце.
Галима, делая плавные движения округлыми бедрами и вскинутыми над головой руками, шла изящными шажками по кругу то в одну сторону, то в другую. Ее круглая головка с милым улыбающимся лицом тоже была в движении, будто катаясь взад-вперед вдоль линии обнаженных плеч.
Салджидай таращился на танцующую Галиму и хохотал от переполняющего его восторга. Он то хлопал в ладоши, то подскакивал к девушке и с грубоватой лаской шлепал ее по бедрам и ягодицам.
Когда Галима закончила танцевать, Салджидай с каким-то безумным смехом сорвал с нее набедренную повязку и дважды вцепился зубами в ее белые пухлые округлости пониже спины. Галима вскрикнула от боли, но не посмела оттолкнуть Салджидая.
Настасья увидела на месте укусов кровавые следы от зубов.
Салджидай между тем опять возжелал соединиться на ложе со своей новой наложницей. Он тискал руками грудь Настасьи, гладил и ощупывал ее гибкую спину, стройные бедра, округлые колени. Во всех его движениях и в выражении глаз чувствовалось какое-то непонятное безумство, словно некая злая сила грызла сына Мамая изнутри, изводя его мучительным томлением.
Запустив пальцы в детородную щель Настасьи, Салджидай вдруг испустил блаженный стон и семя брызнуло из него прямо на постель.
В следующий миг Салджидай с утробным воплем впился зубами Настасье в плечо, прокусив кожу до крови. Настасья закричала и стала в ужасе вырываться. Это только подзадорило безумца. Он снова укусил Настасью, дотянувшись зубами до ее груди. Еще один вскрик девушки вызвал в Салджидае приступ нервного смеха.
Не помня себя от ярости, Настасья с размаху влепила Салджидаю одну пощечину, потом другую. Оторопевший Салджидай скатился с ложа на ковер, его глаза расширились и засверкали бешеной злобой. Он с такой свирепой стремительностью вскочил на ноги, сделав движение в сторону Настасьи, словно собирался задушить ее собственными руками.
Настасья не растерялась и с силой запустила в своего мучителя подвернувшейся под руку подушкой. Тугая шелковая подушка ударила Салджидая прямо в лоб. Это осадило его.
Длинно выругавшись, Салджидай накинул на себя халат и выбежал из юрты.
Все это произошло в течение одной минуты.
Взиравшие на это Лейла и Галима просто оцепенели от увиденного. Персиянка застыла с прижатыми к щекам руками. Галима побледнела от страха.
— Что ты наделала, Настжай?! — после долгой паузы пролепетала Лейла. — Что ты наделала!
— Салджидай убьет тебя! — трясущимися губами промолвила Галима. — А заодно и нас!
Настасья только теперь осознала случившееся, гнев, ударивший ей в голову, мигом растворился в ледяном страхе перед жестоким и неизбежным наказанием. Она бессильно опустилась на постель, поджав ноги и зажимая ладонью кровоточащее после укуса плечо.
Салджидай вернулся в юрту с плетью в руке. Следом за ним вошли два угрюмых узкоглазых нукера в кожаных рубашках с нашитыми на них металлическими бляшками, в плоских половецких шлемах, с саблями у пояса. Нукеры встали у двери, завешанной циновкой, тупо взирая на то, как Салджидай истязает плетью русскую рабыню, что-то злобно приговаривая при этом.
Двухвостая плеть со свистом впивалась в нагое тело Настасьи, оставляя у нее на руках, спине и плечах синие и багровые полосы. Настасья не кричала, молча уворачиваясь и заслоняясь руками от кружившего вокруг нее Салджидая, размахивающего камчой. От боли ее глаза были полны слез, и все же она не позволяла себе кричать, решив своею стойкостью ответить на жестокость Салджидая.
Не в силах смотреть на это, Лейла и Галима отвернулись, прижавшись друг к другу.
Голос, прозвучавший за спиной у Салджидая, остановил его руку на очередном замахе:
— О светлейший, тебя кличет к себе твой славный отец. Поспеши, дело срочное!
— Что случилось? — Салджидай обернулся, тяжело дыша.
В дверном проеме из-за циновки торчала голова слуги в тюбетейке.
— Эмир Челубей наткнулся на войско русов, — прозвучал ответ. — Твой мудрый отец созывает военачальников на совет.
— Хорошо. Я иду. — Салджидай отшвырнул плеть.
Голова слуги исчезла.
* * *
Совет у Мамая был недолог. Мурзы и эмиры, настроенные на то, что московский князь, скорее всего, бежал в северные леса, а те из русских князей, что решатся воевать с Ордой, должны собрать свои полки на окском речном рубеже, не желали верить донесениям эмира Челубея.
Но Мамай доверял Челубею. Был отдан приказ двигаться в путь, туда, где расположился станом передовой тумен Мамаевой орды.
Сумерки быстро сгущались, пока не погасли на западе последние отблески заката. Темноту ночи наполнили звуки идущего по густому травостою конного и пешего войска, скрип повозок, пофыркивание лошадей, окрики погонщиков.
Лейла и Галима ехали в повозке.
Настасья же, нагая и исхлестанная плетью, шла пешком за одной из телег. Ее руки были связаны спереди на запястьях, а конец веревки был привязан к повозке.
К походному лагерю передового тумена орда Мамая добралась около полуночи.
Опять собрался совет в шатре Мамая, куда пришел и Челубей. Оказалось, что в стане Челубея побывал гонец от рязанского князя, который сообщил о том, что полки московского князя, перейдя Оку близ Лопасни, ушли к Дону.
— По словам гонца, войско князя Дмитрия очень велико! — сказал Челубей. — Если московская рать переправилась через Оку еще в конце августа, значит, теперь полки князя Дмитрия где-то неподалеку от нас.
— Почему князь Олег не сообщил об этом раньше? — нахмурился Мамай.
— Князь Олег рассчитывал, что наше войско окажется у Оки еще в середине августа, — ответил Челубей.
— Где сейчас войско Ягайлы? — спросил Мамай.
— Где-то возле Одоева, — сказал Челубей, — в суточном переходе от Дона.
— Ждать ли нам Ягайлу или ударить на полки московского князя своими силами? — обратился к собравшимся эмирам Мамай.
— Пусть Челубей разыщет московскую рать, а уж мы растопчем ее копытами нашей конницы! — с азартом воскликнул Салджидай.
Эту реплику Салджидая дружно подхватили прочие ордынские военачальники, уверенные в мощи и непобедимости Мамаевой орды. Чем может им грозить московский князь, если у Мамая одной конницы больше шестидесяти тысяч!
Мамай распустил совет, повелев Челубею с рассветом разослать во все стороны караулы на быстрых конях, чтобы обнаружить войско князя Дмитрия. Караулом в монголо-татарском войске назывался передовой дозор. Однако утро выдалось столь туманное, что татарские дозорные никуда не выехали. А когда туман рассеялся, возле стана Челубея оказались русские конники, затеявшие перестрелку из луков с воинами Челубея.
Головной татарский тумен, повинуясь приказу Челубея, занял вершину Красного холма.
Утро разгоралось. Русское войско было с высоты как на ладони. Челубей отрядил гонца к Мамаю, торопя его поскорее выдвигать все татарское войско к Красному холму. А сам повел свой конный тумен вниз, в долину, горя нетерпеливым желанием первым скрестить оружие с воинами князя Дмитрия, осмелившегося на открытое противостояние с Золотой Ордой.
Десять тысяч всадников Челубея растянулись широким полумесяцем напротив стройных шеренг русского войска, укрытых овальными красными щитами. Челубей в сопровождении знаменосца и группы младших военачальников дважды проехал туда и обратно вдоль густых рядов своих конников в островерхих аварских шлемах и мохнатых шапках. Челубей медлил давать сигнал к началу атаки, слегка смущенный неколебимым спокойствием русских полков, над которыми реяли стяги с ликами святых угодников.
«Если князь Дмитрий столь смел, что вывел свою рать в глубь степей навстречу Мамаю, тогда, может, он отважится на поединок со мной!» — мелькнуло в голове у Челубея.
Гибель князя Дмитрия, несомненно, подорвет боевой дух русичей.
Огрев коня плетью, Челубей выехал на середину пространства, разделяющего русскую и татарскую рати. Словно пушинку, он вскинул над головой тяжелое боевое копье, вызывая на единоборство витязя из русских полков.
Вороной длинногривый жеребец Челубея грыз удила, нетерпеливо перебирая ногами и помахивая густым длинным хвостом. Сильная рука эмира удерживала его на месте, но горячему скакуну это не нравилось, и он с хрипением тряс головой.
Темно-карие узкие глаза Челубея настороженно вглядывались из-под козырька бухарского шлема в плотные массы русских конников и пешцев, доспехи которых блистали на солнце. Там, в этих грозных шеренгах с поднятыми кверху копьями, не было заметно ни смятения, ни шевеления, как будто стоящие перед Челубеем многие тысячи русских латников разом онемели и обездвижели. За спиной у Челубея в рядах татарской конницы зазвучали презрительные выкрики и насмешки.
Утекали минуты одна за другой. Нетерпение коня стало передаваться и Челубею.
Наконец, раздвигая пехоту грудью коня, из гущи русских ратников выехал всадник и двинулся прямиком к Челубею. Это был богатырь, могучий и широкоплечий, с темной окладистой бородой. Казалось, блестящая кольчуга, облегающая его торс, немного тесновата и сковывает витязю движения. Темно-русые волосы русского великана густыми прядями свешивались ему на плечи из-под островерхого шлема. Русич поднял вверх свое копье, показывая тем самым, что принимает вызов ордынского наездника.
Разъехавшись в разные стороны, Челубей и русский богатырь развернули коней и поскакали навстречу друг другу. Русский витязь уверенно держался в седле, прикрывая свою грудь овальным заостренным книзу щитом, его склоненное копье хищно поблескивало на солнце острым наконечником. Челубей птицей летел по густой траве широкого луга, чуть пригнувшись к лошадиной гриве, держа край своего круглого щита на уровне подбородка и зажав под мышкой длинное копье. Это был не первый его поединок, во всех предыдущих он неизменно выходил победителем!
Обе рати, тысячи воинов с обеих сторон, замерли, затаив дыхание. Над притихшим полем звучал лишь топот копыт двух всадников, несущихся друг на друга со склоненными копьями.
Вот всадники сшиблись так, что их кони вздыбились. Конь ордынца завалился на бок вместе со своим седоком. Русский витязь вывалился из седла и остался лежать в траве. Его гнедой конь, взбрыкнув задними ногами, понесся обратно к русским полкам. Жеребец Челубея тоже поднялся на ноги и, издав короткое ржание, зарысил к рядам татарской конницы. Его грозный хозяин неподвижно лежал на примятой траве в нескольких шагах от русского богатыря.
Это случилось в один миг, и воины с обеих сторон сначала опешили от неожиданности происшедшего. Затем несколько конных татар стремительно подлетели к упавшему Челубею, положили его на древки копий и осторожно унесли куда-то к задним рядам стоящего в боевом порядке тумена.
От русских полков тоже прискакали всадники. Спешившись, они осмотрели бездыханное тело своего витязя, после чего увезли его в глубь русского боевого строя.
Было раннее утро 8 сентября 1380 года.
* * *
Ночью в юрту, где спала Настасья, пробралась Лейла. Персиянка смазала рубцы на теле своей русской подруги гусиным жиром для лучшего заживления. Одновременно Лейла делилась с Настасьей последними новостями. Уже не оставалось никаких сомнений, что русское войско где-то поблизости. Передовые татарские отряды непрерывно вступают в стычки с дозорами русичей.
— Ты еще не передумала бежать из неволи? — шептала персиянка на ухо Настасье, дабы не разбудить служанок-татарок, спавших в этой же юрте. — Я думаю, тебе нужно непременно бежать к своим, иначе Салджидай убьет тебя за твое своеволие. Но сначала он всласть поиздевается над тобой.
— Я готова бежать, — прошептала в ответ Настасья. — Принеси мне какую-нибудь одежду. Лейла, ты-то побежишь со мной?
— Побегу, милая, — еле слышно промолвила персиянка.
Утром стан Мамая окутал плотный туман, который долго не рассеивался. Солнце было уже довольно высоко, когда поднявшийся ветер развеял туманные клочья. Примчавшийся от Челубея гонец известил Мамая, что русское войско не просто неподалеку, оно уже изготовилось к битве. Челубей намерен ввязаться в сражение, дабы не позволить русам ускользнуть в овраги и лесные дебри.
Становище татарской орды в спешке зашевелилось, как растревоженный муравейник. Нужно было как можно скорее выдвигаться на помощь Челубею, отчаянная храбрость которого могла погубить и его самого, и вверенный ему тумен. Пока слуги и рабы разбирали юрты, складывали походный скарб в повозки, запрягали в возы мулов и лошадей, Мамай выслал на подмогу Челубею тумен эмира Акбуги.
Обгоняя вереницы скрипящих повозок, мимо шли колонны пехоты, набранной Мамаем среди многих оседлых и полукочевых племен, скакала конница, разливаясь буро-рыжей рекой по равнине.
Лейла и Настасья ехали верхом на муле рядом с татарками-служанками, для которых верховая езда была самым обычным делом. В отличие от двух подружек-рабынь татарки гарцевали на резвых низкорослых лошадках.
— Гляди, какое множество войск собрал Мамай! — негромко молвила Лейла, оборачиваясь назад к сидящей позади нее Настасье. — Совладает ли князь Дмитрий с такими полчищами?
— Бог ему поможет! — уверенно проговорила Настасья, обнимая персиянку за талию. — Запомни: как начнется битва, прыгаем на лошадей и скачем прочь из стана татарского.
Обозы татарской орды остановились на берегу речки Курцы, протекающей у южного подножия Красного холма. Засвистели костяные дудки обозных старшин-юртчи — то был сигнал для разбивки стана. Эти старшины имелись в курене каждого эмира и бека, в их обязанности входили выбор места для стоянки и распределение в становище шатров и повозок. Более знатные кочевники всегда располагали свои шатры в середине лагеря, менее знатные ставили свои юрты по краям стана.
Едва курень сына Мамая поставил на отведенном ему месте свои юрты, а слуги отогнали выпряженных из телег мулов и лошадей к речному берегу на водопой, как по всему становищу разлетелась весть — убит Челубей!
Салджидай сидел у костра, раскаляя на огне металлические клейма, которыми в кочевых племенах метят скот и лошадей. Он собирался заклеймить тавром своего рода Настасью, которая лежала тут же на траве голая, связанная по рукам и ногам.
— Я научу тебя покорности, мерзкая тварь! — злобно приговаривал Салджидай, обращаясь к Настасье. — Я заклеймлю тебя, как объезженную кобылицу. Одно тавро я поставлю тебе на лбу, другое на спине. Пусть все видят, чья ты рабыня!
Лейла и Галима, собиравшие и подносившие хворост для костра, старались не поднимать глаз, чтобы не рассердить Салджидая. Обеих трясло от одного вида металлических клейм на длинных тонких рукоятках, разложенных Салджидаем над огнем.
Внезапно завыли боевые трубы.
Из большого белого шатра вышел Мамай в панцире и шлеме, с красным плащом на плечах, с саблей на поясе. Большая свита Мамая уже стояла возле лошадей, готовая вскочить верхом и следовать за своим повелителем на битву.
Слуги подвели к Мамаю белого арабского скакуна, укрытого попоной, расшитой золотыми нитками, с золотой бахромой.
Мамай сунул было ногу в стремя, но, увидев сына, сидящего у костра, он решительно направился к нему.
— Салджидай, ты разве не слышал сигнал к сражению? — недовольно промолвил Мамай. — В сече с русами пал эмир Челубей. Все наши тумены выступают на битву, а ты все развлекаешься с рабынями! Тебе не стыдно, сын мой?