Русская Швейцария - Михаил Шишкин 30 стр.

Берн уже хорошо знаком Ленину. Летом 1913 года он приезжал сюда с Крупской для лечения базедовой болезни жены. Необходима была сложная операция, и Берн был выбран неслучайно. Здесь жил виднейший специалист того времени по заболеваниям щитовидной железы – хирург и профессор Бернского университета, первый хирург – лауреат Нобелевской премии Теодор Кохер. Его бюст можно увидеть перед городской больницей Инзельшпиталь (Inselspital). Кстати, оперировать больных из России в то время не было диковинкой для швейцарских хирургов. Некогда Кохер оперировал, например, русского поэта Семена Надсона. Лекции Кохера слушали многие русские студенты-медики, например, Вера Фигнер характеризовала их как «чистейшее наслаждение».

По приезде с началом войны в Берн Ленин и Крупская селятся сперва на Доннербюльвег (Donnerbühlweg), потом переезжают на Дистельвег (Distelweg, 11). Здесь они снимают две комнаты на втором этаже. На выбор квартиры влияет соседство – почти напротив живет Инесса Арманд, а в нескольких минутах ходьбы поселился Зиновьев. Здесь же, в Берне, на улице Песталоцци во время войны живет ближайший сотрудник Ленина Карл Радек.

На этой квартире, на Дистельвег, 11, умирает в марте 1915 года мать Крупской, Елизавета Васильевна, неразлучно сопровождавшая революционную чету по всем сибирским и эмигрантским странствиям. Все мемуаристы отмечают, что вождь большевиков был хорошим зятем, хотя и позволял себе подтрунивать над старушкой. Елизавету Крупскую хоронят на Бремгартенском кладбище. В 1969 году урну и надгробную плиту перевезут в Ленинград и закопают вместе с ее мужем, К.И. Крупским.

Неподалеку от Ленггассе находится Бремгартенский лес – излюбленное место гуляний русской колонии. Ленина с Инессой Арманд и Крупской товарищи называют «партией прогулистов» за пристрастие к долгим прогулкам по бернскому лесу. В этом удивительном революционном браке втроем чувствуется влияние семейных отношений «новых людей» из «Что делать?» Чернышевского. Тройка любит подниматься на лесистый холм Малый Шанц, у подножия которого лежит Берн. В январе 1916-го Ленин напишет Инессе: «В последнее воскресенье мы предприняли великолепную прогулку на “нашу” маленькую гору. Вид на Альпы был необычайно красивым; я жалел, что Вас не было с нами».

Посещают «новые люди» и Городской театр (Stadttheater), однако швейцарская сцена не пользуется у них любовью. «Обычно пойдем в театр, – вспоминает Крупская, – и после первого действия уходим. Над нами смеялись товарищи: зря деньги переводим». Исключение составила постановка «Живого трупа». Поклонник Толстого на этот раз досидел до конца представления.

Но для прогулок у эмигрантов времени немного – надо готовить революцию. Местом для проведения совещаний, встреч, собраний, конференций социал-демократам служит кафе «Швайцербунд» (“Schweizerbund”, Länggasse, 44). Здесь встречаются будущие диктаторы величайшей империи, а в то время мечтательные чудаки-эмигранты Ленин, Зиновьев, Бухарин, Радек, Пятаков, Крыленко.

Еще одним бернским местом, где часто слышится в годы Первой мировой войны русская речь, является Народный дом (“Volkshaus”). Построенное в 1914 году, это здание служит прежде всего для собраний и проведения конференций швейцарских социал-демократов. Здесь устраиваются весной 1915 года международные социалистические конференции – женская и молодежная, на обеих активную роль играет Ленин, хотя и не выступает сам на заседаниях. Так, в марте, во время женской конференции, поскольку мужчин в зал не пускают, Ленин сидит во время прений внизу в ресторане, и к нему по очереди спускаются из зала рассказать о ходе событий и узнать, что говорить и делать, то Крупская, то Арманд, то жена Зиновьева Лилина. Тон на конференции в соответствии с ленинскими директивами задают русская представительница итальянских социалистов Ангелика Балабанова и немецкая вдова российского еврея Клара Цеткин.

Из того же ресторана руководит Ленин и конференцией молодежных организаций в апреле 1915 года. Здесь немец Вилли Мюнценберг, один из будущих вождей Коминтерна, становится яростным поклонником Ленина. Через полгода он начинает издавать в Цюрихе журнал «Интернационал молодежи» (“Jugend-Internationale”), в котором сотрудничают Ленин, Троцкий, Бухарин, Радек.

Революционная литература издается и в Берне. В предместье Бюмплиц (Bümplizstrasse, 101) в типографии «Бентели» (“Benteli”) печатается нелегальная большевистская пресса: «Социал-демократ», «Коммунист», сборник «Социал-демократа».

Ленин с другими партийными публицистами печатается и в «Бернер Тагвахт» (“Berner Tagwacht”), органе швейцарских социал-демократов. В типографии этого издания на Капелленштрассе (Kapellenstrasse, 6) выходит и основанный «циммервальдскими левыми» журнал «Форботе» (“Vorbote”).

Идея провести антивоенную международную социалистическую конференцию витает в воздухе, ее излагают и Троцкий, и Мартов. С конкретным предложением взять на себя организацию этой встречи социал-демократов из воюющих стран Мартов обращается к секретарю Швейцарской социал-демократической партии Роберту Гримму весной 1915 года.

Квартира женатого на революционерке из России Гримма, расположенная на Брайтенрайнштрассе (Breitenrainstrasse, 37) в районе Лоррейн, на другом берегу Аары, хорошо известна русским эмигрантам. Они частенько захаживают сюда. Именно по этому адресу отправился Ленин в первые же дни своего приезда в Берн в 1914 году. Здесь гость из России учил швейцарца, как напишет в своих воспоминаниях Гримм, что «есть только один лозунг, который вы должны немедленно распространять в Швейцарии, как и во всех других странах: вооруженное восстание!».

Расскажем коротко о Розе Гримм. В шестнадцать лет девушка из Одессы приезжает учиться в Берн. Гримм – второй ее муж. Первый, Йовель Рейхесберг, также выходец из России, был братом профессора Бернского университета Наума Рейхесберга, лекции которого по политической экономии были особенно привлекательны для русского юношества. После развода Роза выходит замуж в 1908 году за швейцарского социалиста. Будучи на шесть лет его старше, более опытной и несравнимо более образованной, она играет в его политической карьере определяющую роль.

Швейцарский социалист Пауль Тальман так описывает «товарища Розу» в своих воспоминаниях: «Эта маленькая женщина, хрупкое тело которой, казалось, пожирал изнутри горевший в ней огонь, оказывала огромное влияние на левый фланг партии и на коммунистов. Весь ее облик отличался спартанской простотой, и даже в том, как она одевалась – всегда в застегнутом до подбородка строгом платье, – она была достойной представительницей русской интеллигенции, боровшейся с царизмом. Роза Гримм обладала не только солидным запасом знаний во всех областях, но всегда была готова поделиться своими знаниями…Когда эта странная фигура появлялась на трибуне, начинался шепот и даже смех, но зал в мгновение замирал, как только раздавался низкий голос Розы. Она была выдающимся оратором, сама заражалась от собственного темперамента и умела бросать в толпу волнующие, зовущие к борьбе лозунги, которые понимал каждый».

Роза Гримм постоянно выступает на митингах и собраниях, но часто отталкивает швейцарцев своим радикализмом. Русская революционерка оказывается намного левее своего супруга по политическим взглядам, что приводит к конфликтам в семье. В 1916 году супруги разводятся, детей суд решает оставить швейцарцу-отцу.

Роза Гримм находится среди инициаторов раскола социал-демократической партии и вступает в новообразовавшуюся коммунистическую партию Швейцарии, работает в ее газете «Форвертс» (“Vorwärts”). В двадцатые годы она неоднократно приезжает в Советскую Россию, но скоро и в коммунизме ее постигает разочарование.

Во время Второй мировой войны Роза Гримм снова вступает в партию «оппортунистов» и «предателей рабочего класса». Остаток жизни она проведет в Цюрихе и умрет, всеми забытая, в клинике «Шлёссли» (“Schlössli”) в местечке Этвиль (Oetwil) рядом с Цюрихским озером в 1954 году в восьмидесятилетнем возрасте.

Во время Второй мировой войны Роза Гримм снова вступает в партию «оппортунистов» и «предателей рабочего класса». Остаток жизни она проведет в Цюрихе и умрет, всеми забытая, в клинике «Шлёссли» (“Schlössli”) в местечке Этвиль (Oetwil) рядом с Цюрихским озером в 1954 году в восьмидесятилетнем возрасте.

Возвращаемся в весну 1915 года. Роберт Гримм берет на себя организацию международной конференции социалистов-интернационалистов и держит место ее проведения до последней минуты в тайне. Делегаты собираются 5 сентября 1915 года в бернском Народном доме. Добрая треть участников – эмигранты из России. Они представлены несколькими фракциями. От большевиков – Ленин и Зиновьев. Меньшевиков представляют Аксельрод и Мартов. Эсеров – Натансон, Чернов и Камков. Троцкий и Рязанов выступают от группы «Наше слово». Радек – от польских социал-демократов. Раковский – от Балканской рабочей конфедерации. Ян Берзин – от латышей. Ангелика Балабанова – от итальянцев.

Соблюдая все правила конспирации, под видом научной экспедиции «ученые» отправляются из города в направлении, которое знает только сам Гримм. «Он подготовил для конференции, – напишет в своих мемуарах Троцкий, – помещение в десяти километрах над Берном, в небольшой деревушке Циммервальд (Zimmerwald), высоко в горах. Делегаты плотно уселись на четырех линейках и отправились в горы. Прохожие с любопытством глядели на необычный обоз. Сами делегаты шутили по поводу того, что полвека спустя после основания Первого Интернационала оказалось возможным всех интернационалистов усадить на четыре повозки».

Прибыв на место, участники конференции устраиваются в единственной гостинице деревушки – «Бо-Сежур» (“Beau Se´jour”). Ленин занимает вместе с Зиновьевым комнату № 8. Заседания проходят до 8 сентября. О положении в России от русских делегатов выступает Павел Борисович Аксельрод. Ленин большей частью отмалчивается – за все дни выступлений вождь русских радикалов только пять раз просит слово всего на несколько минут. За большевиков говорят Радек и Зиновьев. Ленин и его сторонники оказываются в меньшинстве – из сорока пяти участников их проект резолюции получает только восемь голосов. Заключительный манифест составляют совместно Троцкий и Гримм.

Еще одно «русское» место на карте города, как это ни покажется странным, – германское посольство. Через германских дипломатических представителей тянутся связи между воюющей Германией и русскими революционными партиями. Немецкие деньги на русскую революцию идут по самым разным каналам.

Один путь идет через Александра Кескулу – эстонца, российского подданного, учившегося, кстати, в Бернском университете. Через Кескулу и ряд доверенных лиц немецкие деньги поступают в кассы социалистических партий, прежде всего большевиков – как сторонников поражения России. Контакт проходит по линии Ромберг, немецкий посланник в Швейцарии, – Кескула – Зильфельд, еще один эстонский социалист, близкий к большевикам, – Харитонов, секретарь цюрихской большевистской организации, – Ленин. Средства идут на издание революционной пропаганды и на поддержание ведущих деятелей партии. Германский генеральный штаб действует в интересах германской победы, Кескула – в интересах эстонской независимости, Ленин – в интересах диктатуры пролетариата, но все сходятся в общем интересе – поражении России.

Другим важным каналом является Александр Парвус, один из основателей «Искры», герой первой русской революции.

В марте 1915 года в обширном меморандуме он излагает германскому правительству проект разгрома России путем разложения ее революционерами на немецкие деньги, с тем чтобы Германия могла сэкономить усилия и жизни своих солдат на полях сражений. С этой целью он приезжает в конце мая 1915 года в Швейцарию для встречи с Лениным, от которого получает громкий прилюдный отказ и тихое тайное согласие. Деньги в большевистскую кассу идут через Скандинавию под прикрытием торговли. Этот щекотливый вопрос Ленин поручает своему близкому сотруднику, с которым он находился вместе в Кракове, а с начала войны – в Швейцарии, Якову Ганецкому. В 1915 году Ганецкий из Швейцарии переезжает к Парвусу и устраивается сотрудником его конторы. После Февральской революции, когда все устремятся в Россию, Ганецкий будет оставлен в Стокгольме как представитель Заграничного Бюро ЦК для осуществления передачи денежных средств от Парвуса большевикам в Россию. После октябрьского переворота Ганецкого назначат главным комиссаром банков, затем он примет участие в дипломатических переговорах с Германией. В дальнейшем Ганецкий делает карьеру в Советской России, занимает пост наркомвнешторга. В 1937 году он разделит участь других ленинских соратников – его расстреляют вместе с женой и сыном.

Не только большевики, но и другие революционные партии активно черпают из немецких банков. В августе 1916 года с немецким посольством в Берне вступает в контакт эсер Евгений Цивин. Через него поток немецких денег устремляется в карманы социалистов-революционеров – самой массовой тогда социалистической партии. Разумеется, товарищам по партии Цивин не открывает источников «пожертвований».

Известие о революции в России встряхивает библиотечную рутину бернской эмиграции. «Весть о Февральской революции застала пишущего эти строки в Берне, – читаем в воспоминаниях Зиновьева. – Помню, я возвращался из библиотеки, ничего не подозревая. Вдруг вижу на улице большое смятение. Нарасхват берут какой-то экстренный выпуск газеты. “Революция в России”. Голова кружится на весеннем солнце. С листком с еще не обсохшей типографской краской спешу домой. Там застаю уже телеграмму от В.И., зовущую “немедленно” приехать в Цюрих».

15 марта газеты печатают телеграммы о событиях в Петербурге, а уже 17-го становится известно об объявленной политической амнистии. Вся русская колония приходит в движение, всех охватывает одна мысль – в Россию!

19 марта в Берне проходит совещание всех русских революционных партий и организаций, посвященное вопросу о возвращении на родину. С предложением ехать через Германию выступает Мартов. Тон задают циммервальдцы – Мартов, Натансон и Зиновьев. Для прикрытия сомнительного проезда через территорию противника предлагается обмен русских революционеров на пленных немцев и австрийцев. Русские снова обращаются за содействием к Гримму как председателю циммервальдского движения. Швейцарец уполномочен русской политической эмиграцией вести переговоры с немецким послом в Берне Ромбергом. Для немца подобное предложение – пропустить русских революционеров через Германию – во всяком случае не является неожиданностью.

Препятствие план эмигрантов встречает не со стороны Германии, но со стороны России. Комитет по возвращению, объединивший враждующие партии и фракции, ждет официального разрешения на подобную акцию от Временного правительства. Разрешение всё не поступает. Ленин больше всего боится упустить время и решает рискнуть репутацией. Он настаивает на том, чтобы ехать одним большевикам, не дожидаясь разрешения из России. Гримм отказывается вести переговоры от имени не всех социалистов, но только одной фракции. На это Ленин ангажирует 3 апреля в Цюрихе послушного Фрица Платтена. Так или иначе остается обсудить с немцами лишь пустые формальности. В тот же день из Цюриха в Берн отправляются вместе с Платтеном Ленин, Крупская, Радек и Зиновьевы. В Народном доме происходит встреча с Гриммом. «Объяснение с Гриммом было короткое и решительное, – описывает события Платтен. – Разговаривали стоя в Народном доме в Берне. Гримм заявил, что он считает вмешательство Платтена нежелательным. Хотя Фриц и искренний революционер, однако плохой дипломат».

Особого дипломатического искусства от Платтена не требуется, только хорошая память. Всю ночь перед визитом в германское посольство его инструктирует Ленин. Большевики останавливаются ночевать здесь же, в гостинице Народного дома. «В комнате Ленина, – вспоминает Платтен, – в номерах при Народном доме в Берне, вопрос о поездке подвергся основательному и детальному обсуждению».