– Похоже на то...
– По ножу ходит. Поставь себя на место этого маньяка... Пока она жива, ему не будет спокойной жизни. Убирать ему надо твою Светку. Согласен?
– Я ей вчера замки поменял.
– Знаю. Но я вот что тебе скажу... Меня бы эти замки не остановили. Судя по тому, что он с девочкой проделал... Его тоже не остановят эти твои запоры. Одно слово – маньяк. Не наш он, не местный. Если бы он был коктебельский, давно бы засветился.
– Но чужаки тоже на виду?
– Да не так, чтобы очень... Люди разбогатели, дома строят, строители понаехали разные... Сегодня Коктебель – это совсем не то, что было хотя бы пять лет назад... Ты же ведь не каждый год здесь бываешь.
– Не кати на меня бочку, Сергей... Когда могу, бываю... Никого не кинул, ни от кого не отрекся.
– Не все так думают, Андрюша.
– А если я тебе скажу, что не я, а Света меня кинула?
– Не поверю, – твердо сказал Воеводин. – Баба не может кинуть мужика, если он сам того не захочет. Если она тебя кинула, значит, ты этого хотел. Могу сказать иначе – ты не возражал. Подожди, не перебивай. – Сергей выставил вперед крупную, жаркую ладонь. – Я знаю коктебельских девочек. Еще по прежней своей работе. У них есть недостатки, они легкомысленны и жизнелюбивы... Видишь, какие щадящие слова я подбираю, чтобы не зацепить тебя ненароком... Ты все знаешь о Свете?
– Как я могу все знать... Она сама не знает о себе все.
– Хорошие слова. Но это только слова. Она ведь сидела некоторое время... В наших казематах.
– Некоторое время – это сколько?
– Год. Ее попросту выкупили добрые люди. И я принимал в этом участие. Переписали некоторые протоколы, заменили свидетелей... Поговорили, плотно так поговорили со слишком уж принципиальными очевидцами... В общем, вытащили девочку. За отсутствием состава преступления.
– А по какой статье она проходила?
– Разбой.
– Ни фига себе! – вырвалось у Андрея.
– Это статья звучит страшновато... А можно все подать как глупые шалости...
– Но с оружием?
– Оружие было, как мне помнится, но не в ее руках.
– А что было в ее руках?
– Если сказать красиво... Судьбы людские были в ее руках. Она ведь красивая девочка даже по нашим, коктебельским понятиям... А уж мы тут так избалованы... Ей и сейчас достаточно чуть шевельнуть мизинцем, сделать такое маленькое, почти неуловимое движение пальчиком...
– И что произойдет?
– Завтра утром этого маньяка будут находить по частям в самых неожиданных местах. Ты мне вот что скажи, Андрей... Только ты можешь мне ответить на этот вопрос...
– Кажется, я догадываюсь, о чем идет речь.
– Не надо догадываться. Я спрашиваю в лоб, как говорится... Леночка – твоя дочь?
– Не знаю. Я спрашивал у Светы... У нее тоже нет твердого ответа. Колеблется.
– Тогда я тебе дам твердый ответ. Это твоя дочь. И перестань терзать этим вопросом Свету. Она не колеблется, она знает точно. Но бережет тебя, дурака. Щадит. Я слова подбираю помягче, она делает то же самое. Не буду говорить о том, что Лена была на тебя похожа, об этом тебе скажет каждый, кто знал ее... Про ушки-конопушки знает каждая бабка на нашем рынке... Я скажу о другом. Света ведь не избавилась от ребенка. Она родила. Если бы она не знала, от кого дите... Она бы избавилась от него, не задумываясь. У вас все пошло всерьез. Сказал ты ей какие-то слова, в которые она поверила, сказал... И она поверила.
– Когда я позвонил ей весной... Она меня послала.
– И правильно сделала. Это была проверка. Она дала тебе шанс слинять. И ты этим шансом воспользовался. Слинял. С чувством правоты и легкой обиды. Света великодушно взяла вину на себя. Освободила тебя от тяжких раздумий, колебаний, решений.
Воеводин помолчал, подвигал по столу опустевшие кружки, потом сходил к холодильнику и принес еще две бутылки. Не торопясь, откупорил.
– Ты на меня не обижайся, мы говорим, понимая друг друга...
– Да нет, все нормально, Сергей. Наверно, все, что ты сказал... Ты имел право сказать. Но я ведь не знал всех подробностей, не знал о ребенке... И потом, чего дурака валять... Меня послали – я пошел. Да, я мог прыгнуть в самолет и через три часа быть здесь.
– Ну и прилетел бы... – усмехнулся Воеводин. – Другая жизнь была бы и у тебя, и у Светы.
– Это сейчас все выглядит иначе... На фоне смерти. На фоне смерти все меняется. Я жив, значит, виноват. И любые слова, любой телефонный звоночек, самый невинный поступок вдруг наливается тяжестью, значением, а то и подлостью... На фоне смерти.
– Остановись, Андрей... Не надо так круто... Жизнь продолжается. Светит солнце, в пяти минутах отсюда плещется море, у нас в кружках холодное пиво, а мы с тобой полны решимости найти эту сволочь и оторвать яйца.
– Яйцами он не отделается. Ему голову оторвать надо.
– Я имел в виду очередность, с чего начать... Не кати на меня бочку... Я должен был тебе это сказать... Чтобы ты правильно воспринимал слова, которые еще услышишь здесь. А ты их услышишь. Пиво нагревается, Андрей, не забывай про пиво. Ментовское чутье подсказывает мне – отловим. Он где-то рядом.
– Света сказала, что он заглядывал в «Ветерок», когда мы с ней были там.
– Ну, вот видишь... – Воеводин поднял свою кружку, и Андрею ничего не оставалось, как чокнуться. – Только ты, это... За Светой-то приглядывай... Пореже бы ей из дома выходить... Рискует девочка.
– Я знаю. И она знает.
– Все знают, и все за ней приглядывают. – Воеводин нажал кнопку зазвонившего телефона, молча выслушал кого-то и обронил одно только слово «понял». Отложив телефон, повернулся к Андрею: – Света на набережной. Заглянула в ресторан к Славе.
– Ничего, – проговорил Андрей, – разберемся. Как там у вас говорят... Следы всегда остаются.
– Следы-то остаются... Но наши сыскари, кроме отпечатков, ничего не нашли. А отпечатков там... Достаточно.
– Расскажи, как там все случилось...
– Как случилось... Средь бела дня Света отлучилась в Феодосию. Какие-то дела там у нее были. Лена оставалась дома. Выходила во двор, заглянула в магазин, в школу... Света вернулась часа через три-четыре. Дверь была закрыта, на звонок никто не отвечал.
– Значит, этот придурок ушел и закрыл за собой дверь на ключ?
– Да. И это была его ошибка. Он дал понять, что у него был ключ.
– Могло быть иначе, – заметил Андрей. – Ключ он взял уже дома. Лена пустила его, когда он позвонил... А уходя, взял ключ со стола. И пустил ваших ребят по ложному следу. И еще... Света сказала мне, что ключ он оставил, уходя. В дверях. И еще... В квартиру он впустил Свету, а не она его. Он дожидался Лену в квартире. Так что никакой ошибки он не сделал, у него был свой ключ. Постоянно. И в этой квартире он был своим человеком.
– Не исключено, – согласился Воеводин. – Продолжаю. Света вернулась... Заглянула на кухню, прошла в комнату. Что она увидела, описывать не буду. Можешь себе представить. После этого она вернулась на кухню, достала из холодильника бутылку водки, боюсь, что она всю ее и выпила. Позвонила мне. Я первым пришел. Вызвал наших ребят... Они были в квартире уже через десять минут. И все завертелось.
– Я могу посмотреть уголовное дело?
– Похлопочу, – кивнул Воеводин.
– И поговорить бы с патологоанатомом.
– Тяжелый будет разговор.
– Стерплю.
– Я смотрю, у тебя серьезные намерения?
– Пройдусь по полному кругу.
– Зачем, Андрей?
– Следы всегда остаются.
– Не доверяешь нашим ребятам?
– Хочу на все посмотреть с другой колокольни. Я же не отказываюсь от их поисков и находок. Ты говоришь, что собрана целая коллекция отпечатков? Гостеприимный дом был у Светы?
– Значит, так, Андрюша... Я понял смысл твоего вопроса. Да, у нее был гостеприимный дом. И я в этом доме тоже бывал. Возможно, и мои отпечатки есть в той коллекции, о которой ты упомянул. Хочешь пройтись по нашему, ментовскому кругу... Отчего ж, пройдись. Дело хорошее. Тебя везде примут и покажут все, что захочешь посмотреть. Снимки, экспертизы, заключение о вскрытии... Да, ведь он нож оставил в теле... Это уже чистое зверство... Хотел сделать побольнее... Сделал. Знаешь... Я его найду. Я уже работаю.
– Значит, наши шансы удвоились. – Андрей допил пиво, подошел к краю террасы и некоторое время смотрел сквозь листву на проносящиеся по улице машины. Наконец, вернулся к столу. – Ей, видимо, приятно знать, что он как бы в ее власти. Вообразила, что он переживает, мается, не знает, как ему поступить.
– Она заблуждается. Если у нее и была власть над ним, над маньяком, то эта власть испарилась. Следы исчезают.
– Какие следы, Сергей!?
– Он был в шоке, в панике, в истерике... А сейчас уже спокоен. Два месяца назад он мог проговориться, что-то сказать по неосторожности... Сейчас его трудно будет расколоть.
– А зачем нам его раскалывать? – удивился Андрей.
– Но хотя бы для себя, не для суда. Сами-то мы должны быть уверены, что взяли того, кого искали. Андрей, мы не суд, а потому ошибаться не можем.
– Хорошие слова, – улыбнулся Андрей. – Опять же мораторий об отмене смертной казни мы не подписывали.
– Нужны признательные показания, – напомнил Воеводин.
– Будут, – заверил Андрей. – Яйца в дверь – заговорит. Похоже, они у него повышенной чувствительности, отзывчивые на нежные прикосновения.
– Ну-ну, – с сомнением протянул Воеводин.
– Я слышал, сегодня утром возле Чертова Пальца девочку нашли... Десяти примерно лет... Это правда?
– Хорошо работаешь, – озадаченно протянул Воеводин. – С тобой можно сотрудничать... Докладываю... Действительно обнаружен труп девочки. Возраст – около десяти лет. Хотя как знать... В десять лет наши девочки уже достаточно шустры... Три ножевые раны.
– Похожие? – спросил Андрей.
– Хороший вопрос, – кивнул Воеводин, разливая пиво по кружкам. – Грамотный. Отвечаю... В данный момент наши ребята этим и занимаются. Сличают. Следы, конечно, остаются, но дорого достаются. Чувствую, у тебя могут появиться зацепки... Появятся – не скупись, поделись. Договорились?
Странное все-таки место этот Коктебель. Вроде бы ничем не отличается от других на крымском побережье, но только вот тянет сюда людей, причем людей одной крови, как говаривал вождь волков Акела. И не обязательно к южному солнцу, теплому морю, к праздничному многолюдью. Вот живет, к примеру, человек в далекой зимней Москве, ходит на службу, общается с друзьями, пишет объяснительные записки начальству, в чем-то оправдывается, что-то клянчит, потупив давно уж потухший свой взор. А потом вдруг по дороге домой, увидев в окно троллейбуса вокзал, тут же выпрыгивает чуть ли не на ходу и без колебаний, раздумий, сомнений покупает билет на завтрашний поезд в сторону Феодосии. Домой он возвращается с горящими глазами, алыми щечками, порывистыми движениями, которых давно уже никто не замечал у него. А на следующий день, схватив заранее собранный чемоданчик, несется к поезду. На прощание он впопыхах чмокает куда придется жену, детишек, всех, кто подвернется в этот счастливый час, – соседку, некстати приволокшегося приятеля, почтальона с какими-то письменными угрозами от газовой, телефонной или электрической службы...
И все.
«Старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути», – пели мы в молодости, когда были глупыми и счастливыми. И, вперив усталый свой взор в давно уже не мытое вагонное окно, я смотрю на занесенные снегом полустанки, сумрачные, затянутые зимним туманом города, унылые и безрадостные, кажется, навсегда покинутые людьми поля... Я смотрю на все это и вижу залитое солнцем море, восход луны над коктебельским заливом, острые скалы Карадага, медленно погружающиеся в вечерний сумрак... А рядом Жора Мельник с хрустом свинчивает золотистую пробку с коньячной чекушки, а рядом Слава Ложко, потрясая своим костылем, прости, Слава, на всю набережную ругает меня на чем свет стоит за эту вот несчастную чекушку, потому через полчаса нам с Жорой выступать в его ресторане и мы не сможем быть возвышенными и трепетными, какими ему хотелось бы нас видеть. Подходит Наташа, прибегают чьи-то диковатые детишки, которые тут же разбегаются по ближайшим киоскам и уследить за их шаловливыми ручонками не в состоянии ни один продавец, ножички ли у него на прилавке, раковины, камушки...
Наступает ночь. Карадаг превращается в черный силуэт на фоне мерцающего неба, а громадная красноватая луна поднимается все выше, бледнеет, уменьшается в размерах и, наконец, сжавшись и окаменев, зависает у нас над головой неестественно и страшновато...
А потом вдруг оказывается, что чекушка позорно мала, и запорожский казак Иван Иванович, потрясая над головой золотистой граненой бутылкой, победно пробирается к нам сквозь толпу, и мы понимаем – ничто его сейчас не сможет остановить, отвлечь, увлечь... Разве что шаловливые стихи Жоры Мельника...
Идет мелкий моросящий дождь. Совершенно пустая набережная. От могилы Волошина на холме до профиля Волошина на Карадаге ни единой души. Невидимая в темноте, шуршит зябкая волна. Промокнув насквозь, уже в сумерках бреду к «Камелоту». Окна только этой кафешки чуть светятся в тумане. Вжавшись в дальний угол, сидит единственный посетитель – печальный Жора. Перед ним чекушка, и в ее гранях играют золотистые блики от постреливающих поленьев камина.
– Жора, ты как здесь оказался?!
– Понимаешь, это... Жду весну.
– Так декабрь за окном!
– Вот и жду. А тут ты появился... Почти весна.
– А мне завтра на московский поезд!
– Садись... Дождемся.
Какое счастье!
Но это декабрь.
А сейчас июль – самый жаркий месяц, самое яркое солнце и самые красивые красавицы, съехавшиеся со всех концов нашей необъятной, но дождливой и туманной родины. А каков бытующий здесь закон – если уж приставать к девушке, то выбирать надо бледнокожую – у нее весь отпуск впереди. А загорелые не завтра-послезавтра уедут.
Сам того не замечая, Андрей присматривался не к девушкам в прозрачных туниках, а к девочкам – с кем идут, какие у них отношения с папами, с дядями, с прохожими. Все случившееся с Леной он невольно примерял к этим веселым, визжащим существам, и день уже не казался ему столь же ярким и праздничным, как для этих утомленных солнцем и морем отдыхающих, загорающих, выпивающих. В какой-то момент ему показалось, что впереди идет Лена, он даже прибавил шагу, почти догнал девочку, уже протянул было руку, чтобы коснуться ее плеча, и, только когда она повернулась, спохватился.
– Ну, ты даешь, Андрюшенька, – пробормотал он про себя. Девочка ничего не заметила, да и женщина, с которой она шла, не обратила на него внимания. – Так и вляпаться недолго.
Наташу он нашел там, где и предполагал: возле ресторана «Зодиак» было сооружено нечто вроде соломенно-деревянного скворечника. Сбоку мастера проделали дыру, внутри установили прилавок, а сверху прицепили надпись «Коктейли на все случаи жизни». Тут же висела бумажка со списком этих самых коктейлей: «Сократ», в скобках состав коктейля – цикута на текиле. Среди компонентов упоминался и яд гюрзы, и выжимка из гадюки обыкновенной, из волчьего вымени. Торговля шла бойко, жизнерадостные ребята охотно поглощали все это, понимая, что все эти ужасы ничем им не грозят. Что делать, нам нравятся опасности на экране, угрозы на невинной бумажке, людоеды в сказках, а особенно маньяки за решеткой в зале суда. У них такой печальный вид, такие они несчастные, что совершенно невозможно представить себе человеческую кровь, стекающую с их небритого подбородка. Видимо, и в заключении у них такой же скорбный вид, если уж суровое тюремное начальство отпускает их через год-второй на свободу за примерное поведение.
За прилавком темноволосая красавица весело смешивала в высоких стаканах смертельные яды, желала покупателям доброго здоровья и любвеобильного отдыха. Когда она слишком уж заговорилась с парнем, какой-то мужичок, из хмурых и суровых, возроптал:
– Девушка, нельзя ли побыстрее?!
– Нельзя! – неуязвимо улыбнулась Наташа.
– А я все-таки попрошу вас меньше отвечать на глупые приставания.
– От тебя-то я уж точно приставаний не дождусь. Ни умных, ни глупых.
– Это почему же?
– Вон зеркало напротив – полюбуйся! О, привет! – Наташа увидела Андрея и помахала рукой, приглашая подойти поближе. А когда Андрей приблизился, протянула ему стакан с коктейлем. – Чистейшая цикута на текиле! Рекомендую! Прошу очередь не занимать – перерыв на обед по случаю приезда дорогого гостя из Москвы! Все слышали? Эй ты, который брюзжал... Пусть за тобой никто не занимает. Яды кончились, остался кефир и скисшее молоко. Кобылье, между прочим. Кумыс называется.
Наташа присела рядом с Андреем минут через пятнадцать.
– Как цикута?
– Пока жив.
– Когда приехал?
– Вчера.
– У Светки остановился?
– Не пожелала.
– Что так?
– Отвыкла, говорит.
– Она ото всех отвыкла. Но сейчас уже ничего, с ней хоть разговаривать можно. А тогда... Как неживая. Смотрит на тебя и не слышит ничего, что ты ей говоришь. Будто с того света с ней общаешься. Или она уже на том свете. А сейчас уже от коктейлей моих не отказывается. Текилу предпочитает. Водка, говорит, никакого хмеля не дает, только дурь в голове и аппетит. И ничего больше. А текилу уважает. К нам надолго?
– Как получится.
– Тут слухи о тебе разные...
– Что говорят?
– Папаша приехал, говорят. Это ты, значит. Будет правду искать.
– Что это за тип вон там ошивается? Полновательний такой... Возле калитки.
– Ты стал подозрительным.
– Я второй день подозрительный.