— Ружьем, — ответила Реза. Она еще не привыкла говорить языком, а не руками.
— Ружьем? — Старуха взглянула на нее, покачала головой и снова склонилась над Мо. — Ружье. Что это еще такое? — бормотала она, ощупывая рану смуглыми пальцами. — Да уж, новое оружие у них появляется быстрее, чем цыплята из яиц, а я думай, как склеить обратно все, что они там раздробят и разрежут.
Старуха прижалась ухом к груди Мо, послушала и выпрямилась с тяжелым вздохом.
— У тебя под платьем есть рубашка? — без церемоний спросила она, не глядя на Резу. — Сними ее и разорви на куски. Мне нужны длинные полосы.
Она достала из кожаного мешка у пояса склянку и смочила полосу ткани, которую протянула ей Реза.
— Приложи к ране! — скомандовала она. — Рана скверная. Может быть, придется резать или жечь, но не здесь. Вдвоем мы его не унесем, но тут неподалеку комедианты устроили лагерь для своих стариков и больных. Может быть, там нам помогут.
Старуха так ловко перевязала рану, словно всю жизнь только этим и занималась.
— Постарайся его согреть! — сказала она, снова поднимаясь и забрасывая котомку на плечо. Потом показала на нож, который Реза уронила в траву. — А это держи при себе. Я постараюсь прийти раньше, чем волки. А если появится Белая Женщина, смотри, не дай ей взглянуть ему в лицо или окликнуть по имени.
И она исчезла так же внезапно, как появилась. А Реза опустилась на колени и, придерживая рукой пропитанную кровью повязку, стала прислушиваться к дыханию Мо.
— Слышишь? Ко мне вернулся голос! — шептала она ему. — Как будто он тут меня дожидался!
Но Мо не шевельнулся. И лицо у него было такое бледное, словно камни и трава выпили всю его кровь.
Реза не знала, сколько прошло времени, когда позади нее раздался невнятный, тихий шепот, похожий на шелест дождя. Она обернулась и увидела на обломках лестницы Белую Женщину, неясную фигуру, похожую на отражение в воде. Реза хорошо знала, что означает ее появление. Сколько раз она рассказывала Мегги о Белых Женщинах. Для них была лишь одна приманка, на которую они шли быстрее, чем волки на запах крови: прерывающееся дыхание, все слабее бьющееся сердце…
— Замолчи! — крикнула Реза бледной фигуре, загораживая от нее лицо Мо. — Убирайся, не смей на него смотреть. Он с тобой не пойдет, не сегодня!
«Когда они хотят забрать тебя с собой, они шепчут твое имя», — рассказывал ей Сажерук. «Но ведь они здесь не знают его имени! — думала Реза. — Они не могут его знать, ведь он не из этого мира!» Но на всякий случай все же зажала Мо уши.
Солнце стало заходить. Оно неудержимо опускалось все ниже за деревья. Между обугленных стен сгущалась темнота, и бледная фигура на лестнице виднелась в ней все отчетливее. Она стояла неподвижно и ждала.
19 УТРО ДНЯ РОЖДЕНИЯ
Мегги в ужасе рванулась — и проснулась. Ей снился страшный сон, но какой, она сама не знала. Видения развеялись, и только страх застрял занозой в сердце. До нее донесся шум: громкие разговоры, смех, детский крик, собачий лай, хрюканье свиней, стук топоров, визжание пилы. Ее лица коснулся солнечный луч. В воздухе пахло навозом и свежевыпеченным хлебом. Где она? И только увидев Фенолио за конторкой, она вспомнила: Омбра. Она в Омбре.
— Доброе утро! — Фенолио явно отлично выспался.
Он выглядел довольным собой и миром. И то сказать, кому же и быть довольным миром, как не тому, кто его создал? Рядом с ним стоял стеклянный человечек, которого Мегги вчера видела спящим у кувшина с перьями.
— Розенкварц, поздоровайся с нашей гостьей! — сказал Фенолио.
Стеклянный человечек отвесил поклон в сторону Мегги, взял у Фенолио мокрое от чернил перо, вытер его тряпочкой, поставил обратно в кувшин и склонился над свеженаписанными строчками.
— Ага. Сегодня для разнообразия не песня о Перепеле! — ехидно заметил он. — Вы сейчас понесете это в замок?
— Вот именно! — величественно ответил Фенолио. — Так что позаботься о том, чтобы чернила не размазались.
Стеклянный человечек презрительно наморщил нос в знак того, что с ним такого не бывает, зачерпнул горстями песок из стоявшей рядом миски и ловким движением рассыпал по исписанному пергаменту.
— Розенкварц, сколько раз тебе говорить! — прикрикнул на него Фенолио. — Ты набираешь слишком много песка и бросаешь его слишком резко, так что получается грязь.
Стеклянный человечек отряхнул с ладоней налипшие песчинки и обиженно скрестил руки.
— Тогда посыпайте сами!
Его голос напомнил Мегги звук, который получается, когда водят ногтем по стеклу.
— Хотел бы я посмотреть, как вы за это возьметесь! — ехидно добавил он, взглянув на толстые пальцы Фенолио с таким презрением, что Мегги невольно рассмеялась.
— И я бы хотела! — сказала она, натягивая на себя платье.
К нему прилипли листья из Непроходимой Чащи, и она вспомнила о Фариде. Нашел он Сажерука?
— Слышите? — Розенкварц благосклонно посмотрел на нее. — Она, похоже, умная девочка.
— Да, Мегги очень умная девочка, — ответил Фенолио. — Нам пришлось кое-что пережить вместе. И только благодаря ей я сижу сегодня здесь и объясняю стеклянному человечку, как надо присыпать чернила песком.
Розенкварц поглядел на Мегги с любопытством, но не стал спрашивать, что означает таинственное замечание Фенолио.
Мегги подошла к конторке и заглянула старику через плечо.
— Почерк у тебя стал разборчивее, — заметила она.
— Приятно слышать, — отозвался Фенолио. — Уж ты, конечно, знаешь, о чем говоришь. Но вот тут, видишь, «П» размазалось.
— Если вы всерьез хотите возложить вину за это «П» на меня, — звенящим голосом произнес Розенкварц, — то я сегодня в последний раз служил у вас перочистом и сейчас же отправлюсь искать писца, у которого мне не придется работать до завтрака.
— Ладно, ладно, ты тут ни при чем, это я сам размазал «П»! — Фенолио подмигнул Мегги. — Ты себе не представляешь, до чего они обидчивые, — доверительно шепнул он ей. — К его гордости надо прикасаться так же осторожно, как к стеклянным ручкам и ножкам.
Стеклянный человечек молча повернулся к нему спиной, взял тряпку, которой только что обтирал перо, и попытался стереть ею чернильное пятно с руки. Его руки и ноги были не совсем прозрачные, как у тех стеклянных человечков, что жили в саду у Элинор. Он был весь светло-розовый, как цветок боярышника. Только волосы были чуть темнее.
— Ты ничего не сказал о моей новой песне, — заметил Фенолио. — Здорово получилось, правда?
— Неплохо, — ответил Розенкварц, не оборачиваясь, и принялся протирать свои ноги.
— Неплохо? Да это шедевр, ты, перочист замызганный! — Фенолио хлопнул ладонью по конторке с такой силой, что стеклянный человечек упал на спину, как жук. — Сегодня же пойду на рынок и возьму себе нового человечка, который понимает в этом толк и мои баллады о разбойниках тоже умеет ценить! — Он открыл продолговатую коробочку, вынул палочку сургуча и пробурчал: — Надеюсь, ты сегодня хоть не забыл приготовить огонь для печати!
Розенкварц выхватил у него из рук сургуч и поднес к горящей свече, стоявшей у кувшина с перьями. С неподвижным лицом он приставил расплавленный конец сургучной палочки к пергаменту, раз-другой махнул стеклянной ручкой над красным отпечатком и бросил приглашающий взгляд на Фенолио. Тот с важным видом прижал к мягкому сургучу кольцо, которое носил на правой руке.
— «Ф» означает «Фенолио», а также «Фантазия»! — объявил он. — Ну вот, все готово.
— Я предпочел бы сейчас «З» — завтрак! — заметил Розенкварц, но Фенолио пропустил его замечание мимо ушей.
— Как тебе нравится моя песня для герцога? — спросил он Мегги.
— Я… я не могла читать, пока вы ссоритесь, — уклончиво ответила она. Ей не хотелось портить Фенолио настроение замечанием, что стихи кажутся ей знакомыми. Она предпочла спросить: — А зачем Жирному Герцогу такое печальное стихотворение?
— Потому что у него умер сын, — ответил Фенолио. — И с тех пор, как не стало Козимо, он хочет слышать только печальные стихи — без конца. Как они мне надоели!
Он со вздохом положил пергамент на конторку и подошел к стоявшему у окна сундуку.
— Козимо? Козимо Прекрасный умер? — Мегги не могла скрыть разочарования.
Реза столько рассказывала ей о сыне Жирного Герцога: что всякий, кто его знал, любил его, что даже Змееглав его боялся, что крестьяне приносили к нему своих больных детей, потому что верили, что раз он красив, как ангел, то может исцелять болезни…
Фенолио вздохнул:
Фенолио вздохнул:
— Да, ужас! Это был горький урок. Эта история уже не моя. Она делает что хочет!
— Ну вот опять! — простонал Розенкварц. — Его история. Я никогда не пойму, что он этим хочет сказать. Может, вам все же стоит сходить к цирюльнику, который лечит больные головы.
— Дорогой Розенкварц, — сухо заметил Фенолио, — твоя прозрачная головка просто маловата, чтобы вместить то, что я хочу сказать. Зато Мегги меня прекрасно понимает, будь уверен!
Он с недовольным видом открыл сундук и вытащил оттуда длинную темно-синюю хламиду.
— Пора заказать себе новый плащ, — пробурчал он. — Невозможно, чтобы человек, чьи песни поют по всей стране, чьи слова самому герцогу помогают забыть скорбь по сыну, разгуливал в этой старой тряпке. Ты только посмотри на рукава. Одни дыры! Это все моль, хотя Минерва и положила туда лаванду.
— Для бедного поэта вполне сойдет, — трезво заметил стеклянный человечек.
Фенолио со стуком захлопнул крышку сундука.
— Слушай, — сказал он, — однажды я все же запущу в тебя чем-нибудь тяжелым!
Похоже, Розенкварца эта угроза не испугала.
Они продолжали пререкаться, это, видимо, была их обычная игра, за которой они совершенно забыли о Мегги. Она подошла к окну, отодвинула занавеску и выглянула на улицу. День обещал быть солнечным, хотя на окрестных холмах еще лежал туман. На каком из них живет комедиантка, у которой Фарид собирался искать Сажерука? Она не могла вспомнить. Интересно, вернется он, если ему удалось найти Сажерука, или просто уйдет вместе с ним, как в прошлый раз, совершенно забыв о ней? Мегги постаралась не углубляться в то чувство, которое вызвали у нее эти мысли. В сердце у нее и так была полная сумятица — такая сумятица, что больше всего ей хотелось попросить у Фенолио зеркало, чтобы увидеть там себя — собственное привычное лицо среди всего чуждого и незнакомого, что окружало ее здесь и шевелилось в ее собственной душе. Но вместо этого она продолжала смотреть на покрытые туманом холмы.
Как далеко простирается мир Фенолио? Только дотуда, докуда он его изобразил? «Интересно, — прошептал он, когда Баста притащил их обоих в деревню Каприкорна, — а ведь эта деревня очень похожа на одно из тех мест, где происходит действие у меня в „Чернильном сердце“, понимаешь?» Он, наверное, имел в виду Омбру.
Окрестные холмы и впрямь были похожи на те, по которым Мегги, Мо и Элинор бежали от Каприкорна, когда Сажерук выпустил их из заточения, только здесь их зелень была еще ярче и выглядели они еще более зловеще. Каждый листок словно говорил о том, что в этих кронах живут феи и огненные эльфы. А дома и улицы, видные из окна Фенолио, были бы совсем такими же, как в деревне Каприкорна, если бы на них не царили такой шум и оживление.
— Ты только взгляни, какая толкучка, сегодня все собрались в замок, — произнес Фенолио за ее спиной. — Бродячие торговцы, крестьяне, ремесленники, богатые купцы и нищие попрошайки — все пойдут на праздник, чтобы заработать или потратить пару монет, а главное, полюбоваться на знатных господ.
Мегги взглянула на стены замка. Они угрожающе вздымались над красными черепичными крышами. На башнях развевались черные флаги.
— А когда умер Козимо?
— Почти год назад. Я как раз нанял эту комнату. Как ты, наверное, догадываешься, твой голос отправил меня прямо на то место, откуда забрал Призрака — в крепость Каприкорна. К счастью, там наступила такая неразбериха после исчезновения чудовища, что никто из поджигателей и не заметил вдруг появившегося среди них старика с растерянной физиономией. Я провел в лесу несколько страшных дней — у меня, к сожалению, не было ловкого спутника, который бы умел орудовать ножом, ловить кроликов и разводить огонь с помощью сухих веток. Зато в конце концов меня подобрал лично Черный Принц. Вообрази, как я на него уставился, когда он вдруг вырос прямо передо мной, словно из-под земли! Из тех, кто был с ним, я никого не узнал, но, признаться, о второстепенных фигурах в моих книгах у меня всегда очень смутные воспоминания, а то и вовсе никаких… Как бы то ни было, один из них доставил меня в Омбру, совершенно оборванного и без гроша в кармане. Но, к счастью, у меня было кольцо, и я отнес его в заклад. Ювелир дал мне за него достаточно денег, чтобы я мог нанять комнатку у Минервы, и все вроде бы складывалось отлично, просто замечательно. Истории приходили мне в голову одна за другой, слова так и просились наружу — давно мне так не работалось. Но только я успел немного прославиться песнями для Жирного Герцога, только комедианты полюбили мои стихи, как Огненный Лис поджег пару усадеб внизу у реки и Козимо отправился в поход, чтобы раз и навсегда покончить с этой бандой. «Отлично! — подумал я. — Почему бы и нет?» Мне и в голову не приходило, что его могут убить. У меня были на него такие чудесные планы! Он должен был стать великим правителем, благословением для своих подданных и привести мою историю к хорошему концу, избавив этот мир от Змееглава. Но вместо этого шайка разбойников прикончила его в Непроходимой Чаще! — Фенолио вздохнул. — Его отец сперва не желал верить, что сына нет в живых. Лицо Козимо было целиком сожрано огнем, как и у прочих погибших, чьи останки удалось отыскать, — опознать их было почти невозможно. Но когда прошли месяцы, а он все не возвращался…
Фенолио снова вздохнул и снова полез в сундук за своей траченной молью хламидой. Он протянул Мегги пару шерстяных чулок голубого цвета, кожаные подвязки и платье из линялого синего холста.
— Боюсь, тебе оно будет великовато — это платье средней дочери Минервы, — но то, что на тебе, придется отправить в стирку. Чулки закрепи подвязками — это не очень удобно, но ты скоро привыкнешь. Ах ты господи, Мегги, ты стала совсем взрослая, — сказал он, отворачиваясь, чтобы дать ей переодеться. — Розенкварц! Ты тоже отвернись.
Платье и впрямь сидело не очень хорошо, и Мегги была даже рада, что у Фенолио нет зеркала. Дома она в последнее время довольно часто в него смотрелась. Так странно было следить за изменениями собственного тела. Как будто ты куколка, превращающаяся в бабочку.
— Готова? — спросил Фенолио, оборачиваясь. — Ну что ж, сойдет, хотя, конечно, такая хорошенькая девочка заслуживает платья покрасивее. — Он вздохнул и оглядел сверху вниз себя самого. — Я, пожалуй, останусь в этом. Тут хоть дырок нет. Да и вообще, сегодня в замке будет столько знати и столько комедиантов, что на нас двоих никто и не посмотрит.
— Двоих? То есть как? — Розенкварц отложил бритву, которой затачивал перо. — А меня вы разве с собой не берете?
— Ты что, с ума сошел? Хочешь, чтобы я принес обратно осколки. Нет уж. И потом, тебе пришлось бы там слушать плохие стихи, которые я несу Герцогу.
Розенкварц все еще ворчал, но Фенолио уже прикрыл дверь за собой и Мегги. Деревянная лестница, на которую усталая Мегги насилу поднялась минувшей ночью, выходила в зажатый между домами тесный дворик, где рядом со свиными закутами и деревянными сараями были разбиты овощные грядки. Посередине тек узкий ручеек, двое детей прогоняли свинью с грядки, женщина с младенцем на руках кормила тощих кур.
— Отличное утро, правда, Минерва? — окликнул ее Фенолио, пока Мегги осторожно спускалась с последних крутых ступеней.
Минерва подошла к подножию лестницы. Девочка лет шести, цеплявшаяся за ее юбку, подозрительно уставилась на Мегги. Та испуганно замерла. «Может быть, по мне видно, — думала она, — что я не отсюда…»
— Эй, берегись! — крикнула девочка.
Мегги еще не успела ничего понять, как почувствовала, что ее дергают за волосы. Девочка кинула комком земли, и фея, отчаянно бранясь, упорхнула с пустыми руками.
— Господи, откуда ты такая взялась? — спросила Минерва, сводя растерявшуюся Мегги с лестницы. — У вас там что, фей нет? Они же помешаны на человеческих волосах, особенно таких красивых, как у тебя. Если ты их не заколешь, будешь скоро ходить лысая. А кроме того, ты уже слишком взрослая для распущенных волос. Или хочешь, чтобы тебя принимали за комедиантку?
Минерва была маленькая и пухлая, ростом не выше Мегги.
— Ну и худышка же ты! — сказала она. — Платье с тебя чуть не сваливается. Я его заужу, сегодня же вечером. Она завтракала? — повернулась Минерва к Фенолио и покачала головой, увидев его смущенное лицо. — Ах ты боже мой, только не говори, что ты забыл дать девочке поесть.
Фенолио растерянно потер руки.
— Я старый человек, Минерва! — воскликнул он. — Я забываю такие вещи. Ну что за утро такое? У меня было прекрасное настроение, но все меня без конца шпыняют. Розенкварц тоже чуть с ума меня сегодня не свел.
Вместо ответа Минерва сунула ему в руки младенца и потянула Мегги за собой.
— А это еще что за младенец? — спросил Фенолио, идя за ней. — Тут что, без него мало детей?
Младенец очень сосредоточенно изучал его лицо, словно пытаясь найти там что-нибудь интересное, и наконец схватил его за нос.