Именно Крепночь-Избранник поведет их.
Жуткое создание шагнуло на мост и двинулось вперед, оскалив в злобном торжестве острые клыки. За наполовину опущенной решеткой показался граальский рыцарь в боевых доспехах, верхом на огромном коне. Громовым голосом он приказал, чтобы решетку подняли, – он готов пронзить чудовище своим копьем. Но решетка не желала ни опускаться, ни подниматься. Рыцарь отъехал от нее и поклялся разными частями тела святых основателей церкви расправиться с тварью во дворе за́мка.
Неотвратимый, как сама судьба, Крепночь-Избранник шел вперед. Сегодня падет Странглхорм, падет Гурета, а с ними и все жалкие прихвостни бесхребетного южного божка.
Крепночь-Избранник, пригнувшись, шагнул в темноту за решеткой и воздел зачарованный меч.
Раздался оглушительный грохот, будто бы грянула сотня громовых раскатов. Из ворот повалил белый едкий дым. Десятки северян пали замертво, разорванные в клочья.
За решеткой, вдруг чудесным образом заработавшей, проступили рыцари Граальского ордена и их суровые пехотинцы, а подъемный мост опустился как ни в чем не бывало. Началась резня. Не щадили никого – ни мужчин, ни мальчиков, ни матерей с детьми. Да и сами язычники бились насмерть. Спастись удалось немногим, из всех воинов уцелел лишь один парнишка, по имени Буха. Он-то и принес вести о невероятном поражении. Разочарованный Ветроходец предал его жестокой смерти.
5 Люсидия. Тель-Мусса, печальная правда
Нассим Ализарин и его гость сидели друг напротив друга за низеньким столом. На столе было выставлено все самое лучшее, что только могло найтись в крепости. И все равно трапеза получилась весьма скудной – мальчишка, конечно же, многое поймет. И о многом расскажет по возвращении.
Гора держался со спокойной осторожностью. В его годы и с его заслугами трудно было воспринимать шестнадцатилетнего юнца как старшего по положению. Право рождения почти не играло роли среди ша-луг. Воины-рабы были с детства равны друг перед другом и положения добивались своими подвигами. Но сейчас перед Горой сидел Азим аль-Адил ед-Дин, внучатый племянник Индалы аль-Суля Халаладина. А от Индалы Нассим зависел напрямую. Тайной мечтой аль-Суля Халаладина было объединить всю Аль-Праму под властью одного каифата, способного освободить Святые Земли.
Все подобающие случаю любезности были произнесены, пришла пора переходить к делу, но мальчишка демонстрировал несвойственные столь юному возрасту хорошие манеры.
– Что поделывают арнгендцы в Гериге?
– Сейчас там больше грабителей, чем святых воинов. Берут взятки со всех караванов, идущих с дринджерийского побережья. И утверждают, что это налоги.
– Мы занимаемся тем же самым, – рассмеялся юноша. – И еще берем подушный налог с каждого чалдарянина просто за то, что это чалдарянин.
Нассим не улавливал сути. Гость словно бы говорил: «Ну и что?» Да станется по воле божьей.
– Помяните мое слово, в один прекрасный день Роджерт дю Танкрет перейдет границы дозволенного. В нем нет уважения к господу или к Аль-Праме, – сказал Нассим, повторяя то, о чем перешептывались между собою даже западные военачальники, возглавлявшие священные походы.
Могучего воина Роджерта дю Танкрета мало заботили последствия собственных поступков. Он командовал самой главной пограничной крепостью и постоянно имел дело с врагами чалдарянской веры. Человека с таким вопиющим отсутствием дипломатических способностей не стоило назначать на этот пост. Так утверждали военачальники чалдарян.
Но при этом не предпринимали ничего, чтобы отстранить Роджерта от столь опасных обязанностей. Будь он хоть глупцом, хоть полоумным – его наследное положение не вызывало сомнений. К тому же у Роджерта имелась родня среди самых влиятельных семейств в основанных чалдарянами в Святой Земле государствах и в самом Арнгенде. Не говоря уж о поддержке Братства Войны: после смерти Роджерта права владения Геригом и его землями должны были перейти ордену.
Все справедливо – с их, разумеется, точки зрения. Именно Братство выбрало место для Герига, спроектировало крепость и предоставило пленных мастеровых для строительства.
Нассим покачал головой, отгоняя от себя назойливые мысли. Роджерт свое получит. Так сказано в Писании. А сейчас нужно сосредоточить внимание на этом щенке из клана Индалы.
– Похоже, в ближайшее время неверные не нападут, – сказал мальчишка. – Шпионы моего двоюродного деда в Руне и на западе говорят, что настроения в землях патриарха слишком быстро меняются, там царит неразбериха. Пока оттуда едва ли стоит ожидать удара. А Граальской Империей теперь правит женщина.
– Самое время изгнать незваных гостей из Святых Земель.
– Правда. Чистая правда. Но всемилостивый господь может подвергнуть нашу веру другому испытанию.
– Хин-тай Ат.
Гора слышал, что лошадникам мало разгрома, учиненного в Гаргарлицейской Империи. В последнее время они прощупывали дальние пределы каифата. В северо-восточных землях рыскали отряды разведчиков. Раньше раскинувшиеся там горы и пустыни защищали праман лучше любого войска, но теперь Хин-тай Ат могли нанести удар прямо с запада – из завоеванной Гаргарлицеи.
– Близится Тистимед Золотой. А его еще никому не удавалось остановить, если он хотел завоевать для своей империи новый город.
На самом деле Хин-тай Ат не «завоевывали» для своей империи города` – они грабили их и сжигали, оставляя лишь пепел, руины и голодающих людей.
– Кочевники страдают из-за переменчивой погоды, – добавил юнец. – С каждым годом все больше пастбищ покрывается льдом.
Ничего нового.
– Я слышу об этом с самого детства. Несколько лет назад наши люди застали отряд разведчиков Хин-тай Ат в Святых Землях. Рядом с лесом Эсфири.
Тогда чалдаряне, люсидийцы и дринджерийцы объединились, чтобы разбить их.
– Однажды, – проговорил, склонив голову, мальчишка, – они отправят на разведку крупную армию. Тистимед собирается послать сюда одного из внуков с десятью тысячами опытных бойцов.
Нассим поразился, насколько хорошо осведомлены шпионы Индалы, и открыто сказал об этом Азиму.
– Среди караванщиков, странствующих по восточному тракту, есть и правоверные. Они беседуют с правоверными среди Хин-тай Ат. А Тистимед не особенно скрывает свои замыслы. Не важно, знают ли о них враги, – он сокрушит их так или иначе.
Подобное высокомерие было Горе хорошо знакомо. Его бывший друг Гордимер Лев славился тем же.
Интересно было бы взглянуть, как Лев и Золотой вцепятся друг в дружку. Хотя оба они уже далеко не в расцвете лет.
Поговаривали, что ужас востока теперь редко бывает на поле боя.
Он живет уже долго-долго.
На памяти старожилов Тистимед Золотой и Хин-тай Ат всегда маячили на северо-восточной границе. Но на памяти тех же старожилов, военачальников и владык всегда больше занимали междоусобные свары, чем грозившая оттуда беда.
– Касается ли это нас? – поинтересовался Нассим.
– Тель-Мусса стоит рядом с дорогой, по которой передвигаются войска между Дринджером и междуречьем. На юго-западе от Герига, возле Равнины Судного Дня и Кладезя Памяти, эту дорогу пересекает еще одна – та, по которой войска идут с юга на север и обратно.
Нассим кивнул. В юности он сам знавал воинов, принимавших участие в Битве Четырех Воинств – той самой, которую арнгендцы называли Битвой у Кладезя Памяти. Память о ней до сих пор омрачала отношения между Люсидией и Дринджером.
– Важная точка. Рыцари-чалдаряне защищали это место, когда угодили в ловушку, расставленную вашим прославленным родичем.
– И войско Хин-тай Ат последует по проверенному пути.
– Любое войско последует по тому пути, где есть вода.
– Именно. Памятуя о воде и сене, мой, как вы выразились, прославленный родич убедил каифа удалиться из Мезкета и Бегштара в Шамрамди. Вокруг Шамрамди простираются равнины с сочной травой. В будущем для войны нам понадобится гораздо больше лошадей, чем есть у нас сейчас. А ведь, вполне возможно, мы не сможем покупать их у завоеванных Тистимедом народов.
– Понятно. И как же отнесся к таким переменам каиф?
Нассим несколько раз видел каифа Каср-аль-Зеда. Каифы вот уже четыре столетия правили из Мезкета. А духовные владыки во всех странах всегда противились переменам.
– Неблагосклонно. Но делает, что велят.
«Как и Карим Касим аль-Бакр в Аль-Кварне», – подумалось Горе. За каждой фетвой каифа Аль-Минфета стоял Гордимер Лев. Нассима гораздо сильнее беспокоило то, что, вполне возможно, за каждым решением самого Гордимера Льва до сих пор стоял эр-Рашаль аль-Дулкварнен, хотя волшебника и объявили вне закона.
– Так и должно быть во время войны.
– Мы верим в господа нашего, но помним, что он охотнее помогает тем, кто рассчитывает загодя.
Нассим расхохотался. Мальчишка ему определенно нравился. Очень похож на своего двоюродного деда. Жаль, что Хагид не был таким. Хотя у Хагида имелись свои добродетели. Он в одиночку пересек Белое море, чтобы предупредить Элса Тейджа о коварном предательстве эр-Рашаля. Но этот храбрый поступок привел лишь к гибели мальчика.
И именно из-за этого храброго поступка друзья детства Гордимер Лев и Нассим Ализарин, по прозвищу Гора, сделались заклятыми врагами. Последствия этого храброго поступка пронеслись над головами ша-луг, словно иссушающий ветер пустыни. Но в конечном счете ничего не изменилось. Мало кто из воинов-рабов готов отречься от привычного, как бы ни возмущало их убийство Хагида.
– Хин-тай Ат не заставят себя ждать, – продолжал мальчишка. – Быть может, явятся уже этим летом. Нужно оказать господу любую посильную помощь и приготовиться свершить его волю.
– И что же? – кивнув, спросил Нассим.
– В ваших руках весьма важная крепость. Из Тель-Муссы можно предупредить посты вдоль тракта или в Шамрамди.
Именно так. Со смотровой площадки в горах к северо-востоку можно было почти напрямую отправить весточку в Шамрамди. Но вот на западе…
– На западе, – улыбнулся Азим, – стоит Гериг. Гериг, принадлежащий рыцарям-чалдарянам. Мерзейшему из арнгендцев, Роджерту дю Танкрету.
– Да.
– И Черный Роджерт преграждает путь всем и каждому, кто направляется в Святые Земли.
– Гадюка кусает всех без разбору.
– Да, – кивнул мальчишка. – Хин-тай Ат минуют Тель-Муссу и не станут соваться в Гериг. Сначала попытаются захватить Кладези Ихрейна. В случае поражения, а подобного с ними еще не случалось, постараются разрушить Кладези.
– Неужели нечестивость их не знает пределов?
В Святых Землях располагалось сердце мира. Вот уже многие тысячелетия люди сражались за Кладези Ихрейна, и ни разу никто из противников не решался на столь безумный поступок – разрушить Кладези, чтобы они не достались врагам. Но Хин-тай Ат славились своими кровожадными безумствами. Они грабили, убивали и уничтожали все на своем пути. Постичь помыслы орды могла лишь сама орда. А она нацелилась положить конец оседлой цивилизации.
– Не знает, генерал. Она беспредельна. Они враждуют со всеми, кто не принадлежит Хин-тай Ат.
– Если все это правда, что делать нам в Тель-Муссе?
– Вы намерены отстаивать крепость?
– Мы взялись защищать ее – и выполним свой долг.
– Именно это меня и послали узнать. А еще выяснить, как, по-вашему, лучше справиться с нашествием Хин-тай Ат.
Нассим удивился словам Азима и сказал ему об этом напрямую.
– Ша-луг мыслят иначе. Ша-луг – большое братство, состоящее из вышколенных воинов, которыми управляет один человек. Моему двоюродному деду приходится собирать воинов из сотен разных племен, их возглавляют гордые военачальники, которым важнее застарелая междоусобная вражда, чем война против внешнего врага. Дед хотел создать личную гвардию – что-то вроде отряда Бессмертных при короле королей в Гаргарлицее, но его постигла неудача. Главное затруднение – средства на содержание такого войска.
Гора снова кивнул, выражая уважение к собеседнику и свое согласие. Индала аль-Суль Халаладин хорошо обучил внучатого племянника. Мало кто из ша-луг в полной мере понимал историю и свое место в ней.
– Сделаю что смогу, – заверил гостя Нассим. – Ибо написано: надобно сокрушить врагов господа нашего, и только тогда придет конец вражде в самой Обители Мира.
Последнее слово Нассим произнес с циничной усмешкой. В Обители Мира царил отнюдь не мир. Потому что люди требовали покориться не только воле господа, но и своей собственной. Да и в чем же именно состоит воля господа – никак не могли договориться.
6 Навая. Медьен, усталый старик
Ученик дождался, когда совершенный закончит медитировать. И только тогда принес письмо. Долгие месяцы искало брата Свечку это письмо, его пересылали из одного мейсальского убежища в другое, и, если бы речь шла не о честных и добросовестных мейсалянах, послание давно бы затерялось. Благодаря ищущим свет оно в конце концов нашло адресата, преодолев божественные, дьявольские и просто злодейские препоны.
Оно пропутешествовало сотни миль, дюжину раз переходило из рук в руки, пересекло Коннек и Версейские горы и добралось-таки до отдаленного мейсальского монастыря в Сен-Пейр-де-Милеже в навайском Медьене.
Старик поднялся на ноги и при виде ученика от неожиданности вздрогнул:
– Жан-Пьер?
– Совершенный, вам письмо. Не хотел вас беспокоить.
– Хорошо. Послание, конечно, могло и подождать, – ответил старик, чуть помедлив.
Медленно говорил он не из-за своей дряхлости, а потому, что мальчик изъяснялся на медьенском диалекте. Диалект этот хоть и напоминал язык западного Коннека, однако странным образом искажал согласные, и в результате некоторые слова звучали знакомо, но означали нечто совсем иное.
Забирать письмо брат Свечка не торопился. Он не желал иметь никаких дел с внешним миром. Монах и так слишком много времени провел там и из-за этого перестал быть совершенным. Окончательно перестал. Только за последние несколько месяцев удалось ему снова прочно утвердиться на пути к свету.
Письмо было грязным, сверху крупными буквами кто-то вывел его имя. Почерк Свечка не узнал. Видимо, имя приписали уже потом, когда стерся первоначальный адрес. Отправителя ничто не изобличало.
– Вы его разве не откроете, совершенный? Может, что-то важное.
Возможно. Даже наверняка. Что-то очень и очень важное. Для автора послания. Свечка обдумывал варианты. Что бы ни было написано в письме, ничего хорошего оно не сулит.
– Жан-Пьер, – Свечка произнес имя ученика на коннекский манер, здесь мальчика называли Жан-Пейр, – что-то пальцы сегодня меня плохо слушаются. Прочитай-ка мне, пожалуйста.
Юноша просиял. Наконец-то появилась возможность блеснуть перед гостившей в монастыре знаменитостью своими успехами в чтении.
Взяв у монаха письмо, Жан-Пейр с величайшей осторожностью снял верхний оберточный слой и проверил, не написано ли на нем чего-нибудь важного. Там действительно что-то было написано, но к брату Свечке это отношения не имело: вряд ли какой-то неизвестный пекарь желал, чтобы совершенный постиг, сколько муки и яиц ушло на выпечку хлеба и как поднялись цены на дрова.
Под верхним слоем бумаги открылся еще один, порядком истрепанный лист. Мало того – отправитель послания, как видно человек весьма предусмотрительный, не пожалел еще нескольких слоев обертки, коими оказались черновики с мудреными расчетами некоего квартирмейстера. И, только развернув последний защитный листок, ученик наконец-то извлек драгоценное письмо.
– Итак, совершенный, здесь сказано: «Получателю сего – славнейшему из совершенных, Шарду анде Клэрсу, известному также как брат Свечка».
– Не очень-то обнадеживающее начало, – вздохнул монах.
Мало кто знал мирское имя, которое он носил, до того как вступил на путь ищущих свет.
– И подпись есть – Бернардин Амбершель. Я должен его знать, совершенный?
– Нет, Жан-Пьер. Бернардин Амбершель – кузен Реймона Гарита, графа Антье. Свиреп, как демон. Даже и не думал, что он писать умеет. Ему больше меч подходит, а не перо.
– Быть может, нанял писца.
– Вероятно. – (Дворяне иногда так поступали – те, кому хватало глупости доверять свои тайны писарю.) – Тогда все ясно. Читай дальше.
А дальше следовала бессвязная история о том, что приключилось с графом Реймоном и его женой Сочией Рольт, с тех пор как брат Свечка покинул их и вновь вернулся к поискам света, – во всех подробностях описывались разгром иноземцев и союз, заключенный с патриаршим главнокомандующим.
Странно. Ведь граф Реймон столько лет проливал кровь, воюя против Брота.
После долгих вступлений автор письма все же перешел к сути. Именно этого брат Свечка и боялся.
Бернардин Амбершель умолял его вернуться. Когда-то монах опекал Сочию во время жуткого коннекского священного похода, и теперь ее срочно требовалось наставить на путь истинный и смягчить.
За последний год погибли все братья Сочии. Ни один не успел оставить законного наследника. Но не это беспокоило Амбершеля.
Сочия превратилась в безжалостную мстительницу, ее кровожадность стала сказываться и на решениях, которые принимал граф. Единственная надежда – то уважение, что некогда Гарит и его супруга питали к совершенному.
– И больше ничего, совершенный, – сказал Жан-Пейр, поднимая голову от письма. – Только печать и подпись.
Брат Свечка застонал. Грехи прошлого настигли его. Если, конечно, можно назвать грехом учительство.
Насколько же плохо обстоят дела, если разволновался даже злобный мерзавец вроде Бернардина Амбершеля?
Жан-Пейр перепугался. Он понял, на что именно намекает автор письма. Но вот еще один повод похвастаться своим умением перед совершенным.
– Совершенный, хотите продиктовать ответ? У меня хороший почерк.
– Спасибо, Жан-Пьер. Возможно, позже. Сначала нужно хорошенько обдумать новости. Приходи ко мне завтра в это же время.
Жан-Пейр не удержался и чуть-чуть поклонился на прощание, хотя ищущие свет не одобряли подобного, ибо считали всех равными. Отдав брату Свечке письмо, юноша ушел.