Дедушка Никич тоже не унывает, дела у него идут на радость и удивление: ровно в десять, точно по звонку, все три учсницы спешат к нему на урок. И пожалуй, зря он их ругал: такие старательные девчонки!» И главное, Динка совсем перестала исчезать из дому рано утром; она чинно идет гулять часов в двенадцать пополудни, не раньше. Видно, поняла, осознала, прочувствовала все, что ей говорили взрослые, и исправилась. «Надо же когда-нибудь», — думает дедушка Никич.
Но у Динки свои дела… О них разговор особый.
А вот у матери, у Лининой милушки, не только свои дела — к ней, словно ручейки, сбегаются отголоски всех дел: и Кати, и Лины, и дедушки Никича, и Мышки, и Динки, и Алины. Они собираются в ее душе все вместе, но внимания к себе требует каждый порознь. Но ведь она — мать и хозяйка дома. А кроме того, она тот безотказный человек, в сердце которого всегда есть горячая готовность помочь своим товарищам. Недаром вечерами она о тем-то шепчется с Катей и, опаздывая после службы на свой обычный пароход, спокойно объясняет детям:
«Я сегодня задержалась с работой…» — и, встречая вопросительный взгляд сестры, незаметно кивает ей головой… Марина нужна не только дома.
Глава тридцать вторая ДРУЖБА ДАЕТ И ТРЕБУЕТ
Динка действительно производила впечатление «взявшейся за ум». Она вставала вместе с сестрами, завтракала за общим столом и охотно шла на урок к Никичу.
— Подменили тебя, что ли? — ласково спрашивал Никич.
— Нет… я все такая же, — скромно отвечала Динка.
— Наша-то ветрогонка, гляди, какая усидчивая, — подмигивала Кате Лина.
«Тут что-то не так», — подозрительно думала тетка, но мысля ее не задерживались на поведении девочки.
— Динка ведет себя хорошо, — сообщала матери Алина. Мать ходила к Никичу посмотреть, что делает там каждая из ее девочек. Удивленный взгляд ее останавливался на Динкином сундучке.
— Зачем тебе он, Диночка? — спрашивала она. Динка, разговаривая с матерью, старательно избегала открытой лжи, она всегда держалась около правды.
— Я кому-нибудь подарю его, мамочка, — отвечала она.
— Может быть, она готовит его к Лининой свадьбе? — говорила сестре Марина.
— Да о свадьбе еще и речи не было, — пожимала плечами Катя.
— Ну, она слышит все эти разговоры про Малайку. Мышка после урока «выдавала» Динке книгу.
— На, почитай. Тут только в середине грустное немножко, но теперь ты уж не будешь так сердиться, — говорила она и, усаживаясь где-нибудь неподалеку, ежеминутно спрашивала: — Интересно?
— Угу! — отвечала Динка и быстро-быстро листала страницы.
— Зачем ты? Что ты делаешь? Здесь же каждое слово нужно!.. — кричала Мышка, вскакивая и хватаясь за книгу.
— Ничего не нужно. Это просто описание природы, тут целых две страницы идет дождь, — говорила Динка.
— Ну, так пусть идет! Пусть идет! Какое тебе дело, это сам писатель знает!
— А мне неинтересно про дождь. Я уже и так знаю, что раз он идет, то все герои мокрые.
— Но дождь бывает разный — вот он и описывает, какой был дождь!
— Отстань от меня! Я же не все пропускаю, а только вот эту размазню! — тыкая в страницы пальцем, сердится Динка.
— Грязь пропускаешь, да? А у мальчика рваные, ботинки и все пальцы вылезают — тоже пропускаешь?
— Нет. Про мальчика я все читаю. Я только вот эти густые черные строчки не очень-то смотрю.
— Эх, ты! А я тебе так завидовала, что ты еще не читала этой книги! — с горечью упрекает Мышка.
— Ну, на тебе! На! Читай про свой дождик, а я посмотрю, сколько времени.
Время близится к полудню, и Динке уже не сидится на месте: она виснет на заборе, заглядывает в самый дальний угол сада… Как только в этом углу на столбе появится маленький елочный флажок, Динка исчезнет. Флажок означает, что Ленька уже пошел на утес и ждет ее на обрыве…
По утрам Ленька очень занят. Он торчит на пристани и старается что-нибудь заработать, предлагая свои услуги торговкам и дачникам, или уезжает в город вместе с Митричем продавать рыбу. Вечером Ленька ходит на рыбалку с белобрысым пареньком Федькой, но у Федьки нет лишней удочки, и Ленька ловит рыбу корзиной. Эту рыбу никто у него не покупает, потому что она очень мелкая, и, походив по базару, Ленька бросает ее в котелок и потом варит себе похлебку.
— Скоро вернется хозяин, — мрачно говорит он Динке, — а я еще и сухарей не запас…
— Мне так хочется сухариков, Лина… Насуши мне сухариков! — просит дома Динка.
— Сладких, что ли? — спрашивает Лина.
— Нет, просто из хлеба. У меня зубы чешутся.
— Ишь ты! — удивляется Лина и приносит Динке два-три сухаря.
— Да ты побольше насуши, это мне на один прикус! — разочарованно говорит Динка.
— Хватит! Нечего портить аппетит, а то будешь как Мышка. Того не ем, этого не хочу!
Динка относит сухари на утес, но их так мало, что вместе с Ленькиными не набирается и маленького мешочка.
— Не надо. Не бери ничего из дому, не нужен мне чужой хлеб! — сердится мальчик.
Он уже знает, что у Динки есть дом, есть мать и сестры.
Динка сказала ему об этом на следующий день после того, как они в первый раз ходили на утес.
— Лень! — сказала она, сидя на обрыве и тяжело вздыхая. — Ты не рассердишься на меня, если я тебе что-то скажу?
— А что ты скажешь? — усаживаясь рядом с ней, заинтересовался Ленька.
— Я скажу… что я врушка! — неожиданно выпалила Динка и, сильно испугавшись своего признания, начала быстро оправдываться: — Я не хотела тебе врать, ты сам подумал, что я сирота. Но я только для шарманщика тогда пела, ему никто не давал денег. И я не созналась бы тебе, Лень, но я хочу, чтобы ты пошел к моей маме. Она возьмет тебя насовсем. У меня такая добрая мама!
Но Ленька вскочил, и глаза его потемнели от злобы:
— Хватит мне благодетелей! И ты тоже не лазай сюда, коли так! «Насовсем возьмет».. Какая барыня нашлась! Проваливай отсюда подобру-поздорову! Я всю жизнь ел чужой кусок и теперь, может, на смерть иду, чтобы от своего благодетеля избавиться! Уходи отсюда! Я тебя, как сироту, жалел, утес тебе показал, а ты что сделала?
Динка заплакала:
— Я ничего не сделала, я для тебя хотела лучше…
— Ишь язва! Лучше она хотела! Выведала у меня все — куда я теперь денусь? Небось все уже матери растрепала обо мне? Говори, кому сказала про утес? Ну, говори! А то как двину сейчас, так и останешься на месте!
Слезы у Динки высохли, глаза злыми, колючими иголками впились в лицо товарища:
— Я никому не сказала и не скажу! И не приду сюда больше, и знаться с тобой не хочу! Я тебя тоже, как сироту, жалела… — Динка вспомнила красные рубцы на Ленькиной спине, и губы ее задрожали: — Я из-за тебя плакала, а ты меня какой-то язвой ругаешь и бить хочешь!.. Ладно! Я сама тебя побью, если захочу…
— Ты — меня? — прищурился Ленька. — Ну, бей! Ну, захоти! Кричи свое «Сарынь на кичку!» и бей! — издевался он, выпячивая грудь и загораживая Динке дорогу.
— Если захочу, так и побью. Но я не захочу, потому что и так… у тебя… вся спина… — Динка безнадежно махнула рукой и снова заплакала.
— А что тебе моя спина? Это ведь другие били… а теперь ты руку приложи, — горько усмехнулся Ленька.
— Я пойду… — сказала Динка.
Но мальчик снова загородил ей дорогу:
— Переплачь, тогда и пойдешь. На-ко вот… гребень тебе купил, неожиданно добавил он и, вытащив из кармана завернутый в бумажку железный гребешок, протянул девочке.
Но Динка оттолкнула его руку:
— Не надо мне ничего!
— Да бери уж!
— Не надо!
— Эх, ты! — с укором сказал Ленька, держа в руке гребешок. — Я последние пять копеек заплатил… какую корзинищу одной торговке нес. Думал, обрадуешься ты, расчешешь свою гриву…
Динка бросила косой взгляд на гребешок.
— Не надо мне от тебя ничего, — повторила она.
— Ну, не надо так не надо, — сказал Ленька и сел на траву, обхватив руками колени. — Тогда и книжку свою бери, мне тоже не надо, — добавил он, поднимая обернутую в бумагу книжку. — Дала, теперь бери назад.
— Это не я дала, это Мышка, — не оборачиваясь, ответила Динка и медленно пошла по обрыву. Но Ленька догнал ее.
— Бери гребень, тогда возьму книгу, — примирительно сказал он. — Тебе ведь купил, зленная какая!
— Я не зленная, а если ты меня прогонял и язвой ругался, то мне и гребня но надо.
— Прогонял… А зачем врала про себя? Я к тебе с хорошим, а ты ко мне с плохим. Я думал, ты хоть и маленькая девчонка, а дружбу понимаешь.
— Я ничего тебе плохого не сделала, я и не врала вовсе, а просто не сказала сразу, потому что ты только сирот жалеешь. А раз я не сирота, то и водиться со мной нечего! — сердито сказала Динка.
— Значит, и на утес не пойдешь?
— Домой пойду.
— Ну ладно, — грустно сказал Ленька. — Меня Митрич на субботу в город посылает. Рыбу он даст продать. Я думал, вместе с тобой поедем. Там на базаре карусели есть. Кто на лошади едет, а кто в санках. Один за другим крутятся вокруг столба. Видала ты их?
— Значит, и на утес не пойдешь?
— Домой пойду.
— Ну ладно, — грустно сказал Ленька. — Меня Митрич на субботу в город посылает. Рыбу он даст продать. Я думал, вместе с тобой поедем. Там на базаре карусели есть. Кто на лошади едет, а кто в санках. Один за другим крутятся вокруг столба. Видала ты их?
Динка покачала головой.
— Ну вот! — обрадовался Ленька. — Я бы покатал тебя. Мне Митрич десять копеек обещал за рыбу. А на каруселях, верно, недорого. Да ты бы хоть и одна покаталась, я не маленький…
У Динки захватило дух.
— Я бы поехала, — нерешительно оказала она, — но ведь мы уже раздружились.
— Да я больше не сержусь на тебя, — улыбнулся Ленька.,
— А я сержусь! Зачем ты меня язвой обругал? Поклянись, что больше так никогда не скажешь! Тогда поеду!
— Да ну тебя! Еще клясться ей буду! — рассердился Ленька.
— Ну, тогда катайся сам на своих каруселях! — И Динка решительно двинулась вперед.
— Да погоди! Ну как я клясться буду? Чего хоть говорить-то? — расстроился Ленька.
— Как ругался, так и клянись.
— Язвой, что ли?
— Не язвой, а своим честным именем и гробом.
— Каким гробом?
— Своим, конечно.
— А где у меня свой гроб? — засмеялся Ленька, — Я же не мертвец!
— Так будешь мертвецом, если нарушишь клятву! — припугнула Динка.
— Я и без клятвы буду мертвецом, если хозяин мой вернется, а на барже пусто.
— А разве он уже должен приехать?
— Да не должен бы… Но я ведь на барже с утра не был. Ну как он вернулся? — забеспокоился вдруг Ленька.
— Тогда, значит, мы и в город не поедем?
— Какой тогда город!
— Как же я узнаю, Лень, приехал он или нет?
— А где ты живешь? Далеко отсюда?
— Да нет, совсем близко, только подняться наверх — и все! Пойдем, покажу! И знаешь, Лень? Вешай мне флажок на забор, когда идешь на утес, вот я и буду знать… Если нет флажка, значит, хозяин приехал, — быстро придумала Динка.
— А где я его возьму, этот флажок?
— У нас есть много, елочные остались. Я дам тебе, ладно? И тогда я тоже не буду зря бегать, а то все ругаются дома.
— Ну пойдем, покажи свой забор и вынеси мне флажок. Пошли скорее!
— Подожди… а клятва? — придирчиво спросила Динка. Ленька махнул рукой и улыбнулся:
— Да я и так тебя сроду больше не обругаю. Что я, враг себе, что ли?
— Ну, тогда пойдем! — великодушно согласилась Динка. С тех пор она каждый день с нетерпением ждала флажка и обещанной субботы.
Глава тридцать третья СБОРЫ В ТЕАТР
Пока Динка бегала на утес и ждала субботы, подошел торжественный день сборов в театр. Еще перед этим вечером Катя и Марина вытащили из шкафа все свои наряды. На кроватях лежал целый ворох старых, поношенных платьев и блузок. А вокруг с озабоченными лицами стояли ближайшие cоветчицы. — Мышка и Алина. Динки не было — она повела домой Марьяшку.
— Я так давно себе ничего не шила, — перебирая свои вещи, говорила Марина, — что просто не знаю, что надеть!
— Мамочка, а вот это! Папино любимое надень! — сказала Алина, доставая из шкафа черное шелковое платье. — Надень, мамочка!
— Конечно! Оно же очень скромное и так идет тебе, — сказала Катя.
— Да нет! Зачем трепать его зря… Повесь, повесь, Алина! — забеспокоилась мать.
— Надень, надень! Ничего ему за один раз не сделается. Все-таки модная пьеса, может оказаться много знакомых, надо быть в приличном виде, решительно заявила Катя.
— Надень, мамочка! Ты будешь такая красивая! — запросили девочки.
— Heт, нет! Это папино любимое, и я его очень берегу. Когда папа приедет, тогда я и дома его надену. А сейчас я себе что-нибудь другое найду.
«Когда-то он еще приедет! — подумала Катя и с грустью посмотрела на сестру. — Хорошо еще, что она так верит в его возвращение!..»
Марина поймала ее взгляд и улыбнулась:
— Ты стала такой неверующей, Катя. Но ведь Саша не один. И борьба идет… Нельзя же так опускать руки.
— Совсем я не опускаю рук. Но пройдут, может быть, годы, пока опять соберутся силы. А ты… бережешь платье, — мягко пошутила сестра.
С террасы, запыхавшись, вбежала Динка, она очень боялась опоздать на сборы.
— Вот это платье наденет мама? — спросила она, трогая двумя пальцами мягкий шелк и замирая от восторга.
— Нет, мама не хочет его надевать, это папино, — шепотом объяснила ей Мышка.
— Папино? А почему оно папино? Папа переодевался в него, да? — вытаращив глаза, зашептала ей на ухо Динка.
— Дети, дети, не трогайте руками!. Алина, повесь в шкаф, зачем ты его вытащила? — снова забеспокоилась Марина, примеряя перед зеркалом блузку. — Ну смотрите, хорошо так? — спросила она, поворачиваясь ко всем улыбающимся лицом.
— Очень! Очень! — закричала Мышка.
— Хорошо, мама, но лучше бы целое платье, — заметила Алина.
— Конечно, лучше. Ну, кто это ходит в театр в блузке и юбке? Что ты, курсистка, что ли? — недовольно оказала Катя.
— Да ну вас! — рассердилась Марина. — Я ведь не на бал собираюсь, а в театр! И никаких там особых нарядов не требуется. Как есть, так и есть! Вот поглажу, пришью свежий воротничок и пойду!
— Какой воротничок? Тут же есть уже один. Вечно ты с какими-то выдумками, вроде зонтика!
— При чем тут зонтик? У меня есть хорошенький новенький воротничок, он все-таки оживит и украсит, — роясь в картонке, возразила сестра.
— Надень колечко, мама! У тебя есть колечко с красненьким камушком. И брошку надень — вот будет красиво! — закричала Динка.
— Очень красиво! Точь-в-точь Крачковокая… А Гогу тоже с собой взять? — засмеялась мама. И все засмеялись.
— Терпеть не могу, когда кто-нибудь навешивает на себя все эти побрякушки! Такое мещанство, что смотреть противно! — добавила Катя и, вдруг что-то сообразив, всплеснула руками: — Слушай, Марина! Вот что можно заложить в ломбард! Спасибо Динке — напомнила!
— Пожалуй, да! Мне как-то не пришло в голову. Так, знаешь, ты приезжай завтра к концу службы, и мы успеем сбегать. Это действительно выход!
Марине нужны были деньги. Каждые две неделя товарищи готовили передачи для заключенных. Марина тоже вносила свою долю. В этот раз денег у нее было мало.
— Так ты приезжай пораньше, — повторила она сестре.
— А дети?
— Ну, что дети? Пообедают без тебя… Алина! — обратилась она к старшей девочке. — Завтра Катя уедет немного пораньше, а потом, мы можем после театра не успеть на последний пароход… я уже просила дедушку Никича переночевать на террасе, а Лина ляжет с Динкой и Мышкой. Ты ведь не будешь бояться?
— Нет, что ты! Я никогда ничего не боюсь. Только скажи Динке, чтобы она без вас никуда не бегала.
— Динка!.. — строго сказала мать.
— Я никуда не пойду, я буду сидеть как пришитая. Не беспокойся, мамочка, я же знаю, — поспешно перебила ее Динка.
Когда споры были окончены, Катя принялась за приведение в порядок отобранных вещей. Для себя она погладила темное платьице с длинными рукавами.
— Ну, что это за монашенка такая! — удивлялась сестра. — У тебя же есть что надеть! Столько тебе Олег надарил! Правда, многое ты своим шитьем перепортила…
— Лучше я испорчу, чем мне кто-то испортит.
— Так это совершенно одинаково по результатам, — засмеялась Марина. Конечно, самой приятней портить — не надо никого ругать, по крайней мере, весело добавила она.
Глава тридцать четвертая ПЕРЕД ПОЕЗДКОЙ В ГОРОД
Сборы эти происходили в пятницу вечером, а утром в тот же день, сидя на утесе, Динка очень волновалась:
— Завтра суббота. Но как же я поеду — ведь мама тоже едет с утра!
— А я выйду на пристань да погляжу. Как она проедет, так и мы следующим пароходом, — успокаивал ее Ленька.
— Да как же ты поглядишь — ты ведь мою маму не знаешь совсем!
— Как — не знаю! Я всех твоих уже знаю, — усмехнулся Ленька.
— Да откуда же? — удивлялась Динка.
— Ну, как откуда… Забегу, повешу флажок и загляну за забор, а то и вечером иногда — заскучаю и подойду к твоей даче… Я один раз почти у самой калитки стоял, как раз вы мать встречали. Вот эта Алина твоя была и другая… как ее, Мышка, что ли?
— Мышка! — радостно подтверждает Динка; ей приятно, Что Ленька видел всех, кого она любит. — Мышка, Мышка!
— Ну вот! И ты тут была, все к матери жалась, а потом и тетка твоя вышла…
— Катя! — подсказывает Динка и тихо опрашивает: — А где же ты стоял, Лень?
— Да там… за уголком… Постоял да пошел… Вы — в дом, а я — на баржу: боялся, как бы хозяин не приехал… — задумчиво вспоминает Ленька.
— А вдруг он как-нибудь днем приедет? — беспокоится Динка.
— Нет, днем он не приезжает. Либо утром, либо уж вечером. Да теперь уж скоро. Целая неделя прошла… Я все вымыл, вычистил на барже, только вот крупы маленько подъел. Вроде немного брал, а заметно…