– Делайте с ней все, что пожелаете, – разрешила женщина, – это ведь все равно подделка!
«Подделка-то она подделка, – подумал Леня, – но достаточно качественная. Сразу видно, что над ней поработал первоклассный ювелир!»
***После разговора с заказчицей Леня нуждался в консультации специалиста. И он недолго раздумывал, к кому обратиться. Он набрал телефон Ивана Францевича Миллера.
Иван Францевич всю свою сознательную жизнь занимался драгоценными камнями. Изумрудами, рубинами, сапфирами, но в первую очередь, конечно же, бриллиантами. Он знал о них все, что только можно. И то, что нельзя – тем более.
Миллер был ювелиром от бога. Хотя приобрел свою специальность благодаря случайному стечению обстоятельств.
В начале двадцатого века в Петербурге, а затем в Петрограде было удивительно много немцев. Немецкая речь звучала на каждом шагу, немецкие булочные славились качеством выпечки, немецкие мастеровые – трудолюбием и старанием. После Первой мировой войны количество их несколько сократилось, но только в сороковом и особенно сорок первом году всех немцев из Ленинграда отправили в ссылку. Среди прочих был и маленький Ваня Миллер с матерью.
Они оказались в Каракалпакии, где летом от жары трескались камни, а зимой ледяной ветер обжигал кожу на лице. И соленый песок, отвратительный соленый песок, который постоянно скрипел на зубах и попадал всюду – в еду, в воду, в постель…
Мать Ивана – худая и строгая Эльза – не выдержала этой жизни и умерла. Маленького Ваню взял к себе сосед, старый ювелир.
Он-то и научил, мальчика всем премудростям этого древнего и благородного мастерства.
– Здорово, Парфеныч, – проговорил Леня, услышав в трубке низкий хрипловатый голос старика, выполнявшего при ювелире сложные и многообразные функции, от телохранителя до повара и няньки, – хозяин дома?
– Ты, что ли, Леонид? – осведомился Парфеныч и хмыкнул: – Шутишь, да? Знаешь ведь, что он уж сколько лет из дома не выходит!
Иван Францевич действительно много лет не покидал свою квартиру, принимая на дому всех своих немногочисленных клиентов. И клиенты, даже самые важные, мирились с такими правилами, потому что Иван Францевич был один, единственный и неповторимый.
– Иван Францевич, – начал Леня, как только Парфеныч передал телефонную трубку хозяину, – надеюсь, ваше здоровье, как всегда, в абсолютном порядке?
Что мне сделается, Ленечка, – хмыкнул ювелир, – живу я спокойно, волнений избегаю, в еде и питье умерен. Даже пагубное воздействие отвратительного петербургского климата свел до минимума. Так что – спасибо, я здоров. Но ведь вы позвонили мне не только для того, чтобы узнать эти волнующие подробности?
– Нет, конечно, – усмехнулся Маркиз, – Иван Францевич, как обычно, мне нужна ваша консультация!
– Вы ведь знаете, дорогой мой, что я не могу вам отказать! Хотя бы в память нашего общего покойного друга Аскольда… я уж не, говорю о том, что вы мне тоже симпатичны.
Когда-то Миллер дружил с неким Аскольдом, другом и учителем Маркиза, в честь которого Леня дал имя своему коту.
– Так я приеду к вам примерно через час!
– Сделайте одолжение!
***Дверь квартиры Ивана Францевича напоминала сейф в солидном банковском хранилище. Массивная, из сплошной стальной плиты, оснащенная специальным сейфовым замком, изготовленным на заказ в известной швейцарской фирме, она должна была отпугнуть любого грабителя. Леня остановился перед глазком телекамеры и нажал на кнопку звонка.
– Вижу, вижу! – раздался из динамика голос Парфеныча.
Негромко загудел электромотор, и дверь медленно открылась.
Телохранитель ювелира окинул Леню пристальным профессиональным взглядом. Никто не знал, сколько Парфенычу лет – может быть, шестьдесят, а может быть, больше семидесяти. Но его грубо вылепленное, изрезанное шрамами и морщинами лицо, длинные, как у гориллы, руки и вся фигура, массивная и мощная, производили на свежего человека неизгладимое впечатление. Вряд ли бы нашелся смельчак, который рискнул вступить с Парфенычем в единоборство.
Кроме того, рядом с телохранителем молча и неподвижно стоял огромный пес – кавказская овчарка по имени Шторм.
– Портфель открой, – потребовал Парфеныч.
– Да вы же меня знаете как облупленного… – начал Леня, но Шторм, не издав ни звука, слегка обнажил огромные желтоватые клыки.
Леня не решился продолжить дискуссию и послушно расстегнул застежки портфеля.
– Проходи, Леонид, – разрешил Парфеныч, ознакомившись с содержимым и закрывая за Маркизом дверь, – хозяин в кабинете, дорогу ты знаешь!
Леня кивнул и под внимательными взглядами телохранителя и его собаки двинулся вперед по длинному полутемному коридору.
На его взгляд, квартира Миллера была чересчур заставлена старой массивной мебелью, чересчур захламлена и совершенно несовременна. Но Иван Францевич и сам был человеком несовременным, так что обстановка вполне ему соответствовала.
Леня вошел в кабинет ювелира, стены которого были увешаны старыми потемневшими от времени картинами и гравюрами в массивных рамах. За широким письменным столом сидел хозяин – старик с благородной сединой и не по возрасту ясными наблюдательными глазами.
– Здравствуйте, Ленечка, – Иван Францевич приветливо улыбнулся и указал гостю на глубокое удобное кресло. – Может быть, рюмку коньяка? Или попросить Парфеныча сварить кофе? Он его, между прочим, отменно варит!
– Таланты вашего адъютанта неисчислимы! – усмехнулся Леня, удобно устраиваясь в кресле и пристраивая на коленях портфель. – Не удивлюсь, если долгими зимними вечерами он пишет маслом портреты или играет на клавесине!
– Чего нет, того нет! Ну так как насчет коньяка или кофе?
– Спасибо, может быть, позднее! – поблагодарил Леня.
– Тогда перейдем к делу. Что там у вас? Доставайте.
– Иногда мне кажется, что вы видите сквозь стены! И людей видите насквозь!
– Но это же ясно! Вы просили о консультации и так бережно держите свой портфель…
– Вы правы, – Леня открыл портфель, достал из него бархатный футляр и положил его перед ювелиром. – Вам знакома эта вещь?
Иван Францевич открыл футляр, склонил голову на бок и внимательно осмотрел колье.
– Допустим, знакома, – ответил он после небольшой паузы. – Только это, как вы понимаете, имитация, а я видел оригинал. А в чем, собственно, дело?
– Я в вас не сомневался, – кивнул Маркиз, – ни одно сколько-нибудь интересное ювелирное изделие в нашем городе не пройдет мимо этого кабинета… а теперь… я, конечно, знаю, что конфиденциальность – первая заповедь вашей профессии, но все же… не могли бы вы сказать мне, кто показывал вам это колье?
– Ну, Леня, вы же сами все понимаете! – ювелир поморщился. – Вы же знаете, как бережно мы относимся к секретам наших клиентов! Кто из них захочет, чтобы стали известны его маленькие тайны? Это даже как-то некрасиво! Вот вы, например, разве называете посторонним людям своих заказчиков?
Вот как раз одному из моих заказчиков и понадобилась эта информация, – признался Леня. – Причем вопрос достаточно серьезный… пропал тот самый оригинал, который вы видели, и подозрения падают на мужа… Иван Францевич, мы с вами давно знакомы, и я редко обращался к вам с просьбами! Скажите хотя бы – это мужчина?
– Нет, – ювелир помотал головой. – На мужа, вы говорите? Ах она мошенница…
– Она? Значит, это была женщина?
– Да… обычная история, знаете ли! Владелица колье хотела иметь копию, чтобы носить ее на людях и не рисковать оригиналом, который хранила в банковском сейфе. Я объяснил ей, что не занимаюсь имитациями, работаю только с настоящими камнями, и посоветовал обратиться к Толе Липскому. Вы его наверняка знаете, способный молодой человек…
– Владелица, говорите? – переспросил Маркиз. – Это была приземистая широколицая брюнетка лет тридцати?
– Насчет цвета волос не поручусь, – отозвался ювелир, – она могла их перекрасить, да и вообще надеть парик. Цвет волос для женщины – величина переменная. Но вот насчет всего остального… все как раз наоборот. Женщина была высокая, стройная, я бы даже сказал – чересчур худая, но сейчас это модно…
– Вот как! – Леня откинулся на спинку кресла. – Значит, у мужа была сообщница!
Что вы говорите? – Иван Францевич развел руками. – Значит, это было не ее колье? То-то она так нервничала! Это тогда еще показалось мне подозрительным! Все-таки ювелир – это не стоматолог, визит к нему обычно не доставляет ничего кроме удовольствия!
– Нервничала, говорите? – переспросил Леня. – А в чем это выражалось?
– Ну, всегда ясно, когда человек спокоен, уверен в себе и когда он нервничает! Это проявляется в сотне мелких деталей – в том, как он разговаривает, как держится, как смотрит… жесты, реплики… кстати, о жестах… она постоянно заламывала пальцы! Знаете, это не характерно для молодой женщины! Длинные тонкие пальцы… согласитесь, очень неприятная привычка!
– Заламывала пальцы? – задумчиво повторил Леня. – Действительно странная привычка. И довольно неприятная… Ну что же, Иван Францевич, спасибо, вы мне очень помогли!
– Сомневаюсь, – ювелир пожал плечами, – но больше ничего действительно не помню. Может быть, вам стоит поговорить с Толей Липским? Наверное, он больше запомнил…
– А что, это вариант… – согласился Маркиз. – Где он живет?
– Записывайте, – и Иван Францевич продиктовал Лене адрес.
– А теперь, – Маркиз убрал блокнот в портфель, – Иван Францевич, ну расскажите что-нибудь про это колье! Откуда оно взялось? Вы ведь все знаете! Хозяйка колье сказала, что это фамильная вещь их семьи, но я не поверил.
– Хм… – ювелир подевал губами, – ну, если она так сказала, стало быть, она должна происходить из семьи князей Щербатовых, в чем я лично сомневаюсь.
«А я так не сомневаюсь, – подумал Леня, – какие там князья…»
– Колье изготовлено в начале восемнадцатого века в Германии придворным ювелиром герцога Висбаденского, – заговорил старик, – в конце столетия князь Щербатов купил его у обедневшего немецкого дворянина в качестве свадебного подарка своей невестке. Колье очень ценное, бриллианты индийские. Так оно и находилось в семье Щербатовых до начала двадцатого века. А потом, сами понимаете, пропало из вида. Всплыло относительно недавно. Когда молодая женщина принесла его мне, я, конечно, сразу его узнал. И очень удивился. Сверился с каталогом – ба! Оно, колье князей Щербатовых! Я не мог отказать себе в удовольствии проделать маленькое расследование – для себя.
Маркиз тут же подумал, что старик – хитрая бестия и очень много знает. Впрочем, в этом он никогда не сомневался.
– Я, как вы знаете, давно уже не выхожу из дома, – продолжал Иван Францевич, – так что не бываю на светских раутах и приемах. И вот знакомые ювелиры рассказали, что колье носит некая дама, которая всем говорит, что это – фамильная драгоценность, и что дама эта – дочь господина Нехорошева. Вам известно, кто это такой?
– Слышал краем уха, – признался Маркиз, – знаю, что человек очень влиятельный… но не более того. Ничего конкретного мне о нем неизвестно…
И не только вам, – усмехнулся старик, – Нехорошев – личность загадочная, а влияние у него такое, что дух захватывает! К нему прислушиваются в самых верхах, – Иван Францевич выразительно поднял глаза к потолку. – И его слово не только в нашем городе, но и в Москве очень много значит. Я уж не говорю про его подпись. Но это – сейчас, а дедушка этого влиятельного господина был чекистом. Не очень крупным, но во времена военного коммунизма участвовал в обысках и конфискациях. То, что тогда называлось «красный террор». Среди тогдашних чекистов попадались самые разные люди: и с чистыми руками, и с не очень чистыми. И даже с такими грязными, что за пятьдесят лет безгрешной жизни не отмоешь. Во всяком случае, очень многие фамильные ценности представителей дворянства и буржуазии в те лихие времена поменяли своих хозяев и осели в закромах господ в кожанках. Как говорится, кто был ничем, тот станет всем. Так что именно в то время колье князей Щербатовых поменяло хозяев и стало «фамильной ценностью» семейства Нехорошевых.
Иван Францевич откинулся на спинку стула и посмотрел в глаза Маркизу долгим внимательным взглядом.
– Вот такая занимательная история, – закончил он свой рассказ.
***Капитан Ананасов выдвинул нижний ящик стола. Там находилась бутылка с напитком ядовито-зеленого цвета с устрашающим названием «Тархун». Ананасов отвинтил крышечку и сделал большой глоток. Едкая жидкость влилась в измученный желудок капитана, и, как ни странно, ему стало немного легче.
– Введите, – крикнул он в сторону двери.
– Кого? – удивленно спросил замерший возле двери сержант.
– Как – кого? – переспросил капитан. – Этого… подследственного. В смысле подозреваемого.
– Да вот же он! – сержант показал на унылого мужчину, скрючившегося на стуле перед письменным столом капитана.
– И правда… – капитан встряхнул головой и сконцентрировал взгляд на подследственном. – Он, понимаешь, так тихо сидит, что я и не заметил… фамилия!
– Моя? – переспросил тот, вздрогнув от неожиданности.
– Свою я вроде знаю, – не совсем уверенно проговорил Ананасов.
– Ветров. Игорь Андреевич.
– Что же вы, Игорь Андреевич, натворили? – произнес Ананасов, листая папку с делом и мучительно вспоминая, где он видел это унылое вытянутое лицо.
– Я?
– Ну, не я же… если бы я натворил, то я бы и сидел по ту сторону стола, а вы, Игорь Андреевич, были бы на моем месте.
– Но я тоже ничего не натворил! – заспешил Игорь. – Это ошибка! Это чудовищное стечение обстоятельств!
– Все так говорят! – пробормотал Ананасов, и наконец «Тархун» сделал свое дело. Точнее, капитан нашел нужную страницу, и все сразу встало на свои места. Капитан вспомнил, откуда он знает этого унылого типа. Он вспомнил многочасовую засаду, стремительную погоню и героическое задержание в круглосуточном магазине. Задержание, сопряженное с нешуточным риском для жизни и здоровья самого Ананасова и его напарника, поскольку присутствовавшая при этом задержании старушенция вмешалась в самый неподходящий момент, а вооружена она была палкой…
– Как же вы, Игорь Андреевич, утверждаете, что ничего не натворили, когда в материалах дела четко сказано, что вы убили собственную жену? Причем, как здесь отмечено, с особой жестокостью? Пятнадцатью ударами ножа?
– Нет! Я не убивал Анну! – горячо воскликнул Ветров. – Почему вы мне не верите?
– Нехорошо, Игорь Андреевич, нехорошо! – укоризненно проговорил Ананасов, причем неясно было, что он имеет в виду: то ли нехорошо убивать жену пятнадцатью ударами, то ли нехорошо возражать следственным органам. – Нехорошо! Кстати, Игорь Андреевич, сообщите следствию – куда вы дели орудие преступления?
– Ка… какое орудие? – испуганно переспросил Ветров.
– Нож! – сообщил ему Ананасов. – Широкий цельнометаллический нож английского производства!
Игорь заметно побледнел.
Он помнил, что на кухне у Анны действительно стоял набор таких ножей разной формы и разного размера. Ножи стояли на разделочном столе в удобной деревянной подставке. Игорь с Анной вместе покупали их в магазине «Хозяин» еще в те далекие времена, когда они что-то делали вместе…
Так вот каким орудием убили его бывшую жену!
– Все ножи остались на месте, кроме одного, – продолжал Ананасов, – кроме самого широкого, которым, по мнению эксперта, и была убита ваша жена! И как раз этот нож пропал… признайтесь, Игорь Андреевич – куда вы его дели?
– Никуда! Понятия не имею, где этот нож! Я в тот день вообще не был в ее квартире!
– А вот у нас имеется свидетельница, которая вас там видела!
– Это соседка! – оживился Ветров. – Вот как раз она вам и подтвердит!
– Что подтвердит?
– Что я там не был! Я звонил в квартиру, но Анна мне не открыла! А своих ключей у меня нет… Анна сменила замки, как только мы с ней разошлись…
– Вот и мотив имеется… – пробормотал капитан, как бы ни к кому не обращаясь.
– Какой еще мотив? – забеспокоился Игорь. – Нет у меня никакого мотива!
– Мотив самый распространенный – личная неприязнь! Вот вы думаете, что людей чаще всего убивают из-за денег? Из-за наследства там какого-нибудь? Вот и нет! Чаще всего убивают из-за того, что форточку неплотно закрыли, или крышку унитаза не опустили, или чайник с плиты вовремя не сняли, или ведро помойное не вынесли… то есть из личной неприязни!
Тогда, получается, не я должен был Анну убить, а она меня! – воскликнул Ветров. – Это она меня последнее время буквально видеть не могла!
– Это только ваше голословное утверждение, ничем не подкрепленное! А пятнадцать ударов ножом – это факт! Так что будет гораздо лучше, если вы все признаете! Чистосердечное признание вины, может быть, и не смягчит вашу участь, но по крайней мере облегчит совесть!
– Но Зинаида Антоновна…
– Кто такая Зинаида Антоновна? – насторожился капитан. – Ваша сообщница?
– Почему сообщница? Какая еще сообщница? Соседка по лестничной площадке! Та, которая меня видела! Она должна подтвердить, что я не входил в квартиру!
– Ничего такого она не подтверждает! – капитан справился со страницей дела. – Она только заявляет, что в самый момент убийства вы находились на лестничной площадке, то есть имели возможность это убийство совершить!
Капитан Ананасов прикрыл глаза, которые мучительно резал чересчур яркий свет настольной лампы. Впрочем, этим утром любой свет, даже приглушенный свет ночника или даже живой огонек светлячка, порхающего среди азалий и рододендронов, показался бы капитану чересчур ярким.
В глубине души он искренне сочувствовал этому мужику. Капитан вспомнил свою бывшую жену Вальку и подумал, что вполне мог оказаться по ту сторону стола, на месте подследственного. Когда Валька встречала его на пороге квартиры, сложив на груди руки, и спрашивала таким тоном, каким федеральная судья Стукалова оглашает приговор: «А ты знаешь, сколько сейчас времени?» – в такие минуты Ананасову мучительно хотелось применить табельное оружие. Причем не делать предусмотренный должностной инструкцией предупредительный выстрел в воздух, а стрелять сразу на поражение…