– Этот гнев не залить и потоками крови, – сказал Хеддо. – Что мы наделали!
– Он тоже голоден, – заметил Этихо.
Северянин не ошибся. К ночи второго дня их сидения на дереве вдруг что-то переменилось. Божество перестало топтаться и толкать дерево лбом, замерло и раздуло широкие черные ноздри. Сначала беглецы ничего не видели и не понимали, но потом и до них донесся явственный запах паленого мяса, закопченного сала, растопленного в огне жира. Новый служитель начал кормить бога и призывал его на трапезу.
Божество затрясло головой. Жесткая грива попала ему в глаза, в нос, и оно фыркнуло совершенно как лошадь. А потом вскинулось, ударило воздух передними копытами, выкинуло комья земли задними, приподняло сильный хвост и помчалось что есть силы навстречу манящему запаху.
– Ушел! – закричал Этихо, ликуя. – Бежим!
Хеддо слабо улыбнулся. Этихо затормошил его:
– Скорее бежим, пока он жрет!
Они спустились вниз. Острый звериный запах стоял в воздухе, вся земля вокруг была перерыта и покрыта отпечатками больших раздвоенных копыт, а ствол весь изъязвлен ударами острого рога.
Друзья побежали, спотыкаясь, с поганой поляны прочь, и вскоре лес снова принял их в теплые, немного безразличные объятия.
На седьмой день, считая от смерти Финдана, божество возобновило погоню. Теперь на то, чтобы догнать наглецов, ему потребовалось больше времени, но это не могло остановить его. Оно шло по ясному следу и ни разу не сбилось с пути. По дороге оно почувствовало голод, убило и съело оленя, чтобы не возвращаться в святилище. Хотя слаще паленого мяса для него ничего не было, оно могло довольствоваться и сырым.
А друзья тем временем успели уйти уже далеко, потому что бежали, почти не останавливаясь, и в начале девятого дня, на рассвете, впервые за все это врем увидели жилье. Солнце долго медлило у горизонта, наполняя лес предрассветным мерцанием. Розоватые пятна света то вырывались из-за горизонта и пробегали по древесным стволам и траве, где вспыхивали росинки, то снова падали в пустоту, а потом вдруг по кронам прошелся долгий вдох ветра, и сразу, в одно мгновение, поднялось солнце. Мир наполнился густым золотым светом, так что друзья почти ослепли. Но длилось это совсем недолго, и вот уже золото стало прозрачным, а затем и невидимым, и все предметы вокруг из плоских и серых стали цветными и объемными. Таковы летние рассветы в лесах на юге Люсео.
Дом стоял на поляне. Маленький – избушка с крохотным оконцем. Никакого забора вокруг не было – да он и ни к чему в такой глуши. Возле дома имелись неглубокий колодец и несколько грядок с капустой. Вода здесь повсюду близко, оттого и край такой приветливый.
Друзья остановились, решая: обойти ли стороной это жилище или же постучаться в дверь и попросить дать им немного еды. Избушка дремала – в ней не угадывалось пока никакой жизни.
– Может быть, она давно стоит пустая, – предположил Хеддо, облизывая губы. Он смотрел на безмолвный домик и от сильного волнения перебирал ногами. – Может быть, там никого нет, а на столе осталось немного хлеба.
Тут избушка как будто ожила. То есть, ни звука, ни какого-либо движения там по-прежнему не наблюдалось, но Этихо ощутил, как окошко обратилось в некий глаз, раскрылось и с любопытством на них взирает.
– Э, нет, – сказал Этихо, – там есть кто-то. Идем – нужно быть вежливыми.
А оба они, хоть и выросли в разных частях Люсео, были очень хорошо воспитаны. И потому рука об руку пошли по сырой траве через всю поляну, и в веселых солнечных лучах все время подмигивали им то огненные капли влаги, то какие-нибудь немудрящие голубенькие цветочки. И от этого на сердце делалось легко.
За десять шагов до избушки они остановились. Кособокая дверь отворилась – с некоторым даже достоинством, какого от нее трудно было ожидать, и из домика выбрался, как улитка-бродяга из своей раковины, человек. При взгляде на него невольно подивишься: как он умещается в таком-то домишке! Он был худым, это правда – на юге Люсео толстяки долго не задерживаются, – но очень широкоплечим и ужасно – устрашающе! – высоким. Черное его лицо было очень красивым и старым: тонкое, с небольшими прищуренными глазами, чуть смятое в морщины на лбу и щеках, но веселое. Он глядел с напором, словно хотел сказать: «Ну, что тут за фрукты-овощи? А ну, марш в корзину!» Волосы, от природы белые, отливали сизой сталью. Он носил их заплетенными в длинную тонкую косу.
– Эй, вы! – закричал он громко. – У меня поспел завтрак! Он лежит на столе и плачет медовыми слезами, жалуясь, что я не спешу отдать ему должное!
Тут до друзей донесся такой явственный запах свежих медовых лепешек, что Хеддо посерел, закатил глаза и начал оседать на землю, а Этихо покачнулся, как от удара. Обитатель избушки подбоченился.
– Да вы оба голодны, как барсучьи щенки! Пожалуй, стоит поглядеть на то, как вы станете кушать!
И с этими словами он одним прыжком настиг пришельцев и втащил их в свой крошечный домик.
Там стоял полумрак, но ошибиться в запахе было невозможно, и оба друга, несколько раз больно ударившись о какие-то невидимые предметы, в мгновение ока добрались до стола и похватали с него медовые лепешки. Они ели их и стонали, а поев, опьянели и принялись глупо хихикать. И Хеддо понл вдруг, что никогда в жизни не выдавалось у него более счастливой минуты.
Глаза привыкли к полумраку. Вокруг проступили разные вещи, которыми была наполнена избушка, – стол, скамья, лежанка, ведро, вмазанная в пол глиняная печь – все самое обычное; а над лежанкой, в головах, стоял высокий прямоугольный щит, деревянный, обтянутый кожей и разрисованный чудесно. Такой красивой вещи ни Этихо, ни Хеддо никогда прежде не видели. На щите был нарисован, совершенно как живой, мужчина-северянин, только еще более бледный, с длинными темными волосами. Он стоял во весь рост и держал в руке копье для охоты на кабана – с перекладиной. Только глядел он не охотником, а рыболовом – терпеливо, с доброжелательным интересом.
Сидя на своей лежанке, хозяин дома посмеивался.
– Давно я не видал, чтобы так лопали! – сказал он. – За такое зрелище стоило заплатить и завтраком.
Тут гости только поняли, что ни одной лепешки не оставили хозяину, и начали переглядываться, с фальшивым раскаянием отводить глаза, бормотать что-то неискреннее, а потом не выдержали – засмеялись.
– Меня зовут Оффа, хоть вы об этом и не спрашиваете, – объявил обитатель избушки.
– Я Хеддо, а вот он – Этихо, – сказал Хеддо.
– Очень хорошо! – сказал Оффа. – А теперь расскажите-ка мне, что вы делаете в эдакой глухомани, да еще такие глупые и голодные.
– Мы заблудились… – начал Хеддо и споткнулся о собственную ложь.
Оффа лишь прищурился еще больше, но не зло: казалось, происшествие забавляет его все больше и больше.
– Ну, на самом деле мы ушли далеко от дома, – пришел на помощь другу Этихо. – И нам пора идти дальше.
– Вы разве не хотите задержаться и пообедать? – осведомился Оффа. – На обед у меня тушеная капуста под соусом.
Друзья обменялись быстрыми взглядами.
– Это очень заманчиво, господин, – сказал наконец Хеддо, – но нам и в самом деле придется идти.
– Ладно! – фыркнул Оффа. – Я ведь так и понял, что вы удрали неспроста. Выкладывайте, что вы натворили в городе, несчастные воришки!
– Мы не воришки! – возмутился Этихо. – Не оскорбляй нас, иначе я выплюну весь хлеб, который съел, на порог твоего дома!
Оффа рассердился и топнул ногами.
– Кто за вами гонится?
– Он сильный и злой, – проговорил Хеддо, мрачнея. – Он убьет нас. Нам нужно уйти отсюда поскорее, чтобы он не настиг нас в твоем доме, господин, иначе он убьет и тебя.
– Ага! – оживился Оффа. – Так он один?
– Мы и втроем с ним не совладаем, – сказал Этихо серьезно. – Поверь нам на слово, господин, и отпусти нас.
– Да кто вас держит? – сказал Оффа и пожал плечами. – Я ведь просто так выспрашиваю, из стариковского любопытства.
Друзья еще раз переглянулись, и Этихо вымолвил:
– Говоря по правде, господин, за нами гонится бог.
Оффа замер. Стало тихо и неприютно. Потом Оффа шевельнулся, и в тюфяке зашуршала сухая трава.
– Бог? – переспросил он. В его голосе прозвучали непонятные нотки: он не то удивлялся, не то пытался понять, не издеваются ли над ним. – А какой он из себя, этот ваш бог?
– Ужасный! – выпалил Этихо, а Хеддо объяснил:
– Это рогатый конь с темной шерстью, вдвое больше обычного коня. Он пожирает сырое мясо. Мы оскорбили его, и теперь он хочет покарать нас.
Оффа плюнул, его темное лицо стало почти синим – так он разозлился.
– Кого вы называете богом, несчастные остолопы! – заревел он. – Какую-то бешеную лошадь? Вас, должно быть, покусали муравьи!
– Я служил ему раньше, господин, – сказал Хеддо. И хоть говорил он тихо, Оффа его услышал и замолчал, только продолжал трясти косой и скрести ногтями тюфяк, таким сильным было его раздражение. – Я прислуживал жрецу, – продолжал Хеддо, – и видел, как бог выходит из истукана и пожирает трапезу. Нет, он не просто какая-то лошадь, господин, это грозное божество, и мы прогневили его.
– Я служил ему раньше, господин, – сказал Хеддо. И хоть говорил он тихо, Оффа его услышал и замолчал, только продолжал трясти косой и скрести ногтями тюфяк, таким сильным было его раздражение. – Я прислуживал жрецу, – продолжал Хеддо, – и видел, как бог выходит из истукана и пожирает трапезу. Нет, он не просто какая-то лошадь, господин, это грозное божество, и мы прогневили его.
– М-м, – сказал Оффа и с подозрением посмотрел сперва на Хеддо, затем на Этихо. – А есть, наверное, и другие какие-нибудь боги, а?
Оба его собеседника пожали плечами. Глупый вопрос. Конечно, другие боги есть! Мир полон богов. Это все знают.
– Почему же вы не обратились за помощью к этим другим богам? – продолжал Оффа. – Ведь ваши боги враждуют между собой, не так ли? Натравили бы на свою лошадь какого-нибудь кусачего леопарда!
– Леопард не станет нас слушать, – вежливо сказал Хеддо, боясь оскорбить полоумного старика.
– Неужто упустит возможность напакостить недругу? – хищно спросил Оффа.
Этихо ответил, тоже вежливо:
– Боги не любят людей и не помогают им.
Оффа замолчал, раздумывая о чем-то, а потом вдруг сказал вот что:
– А если вы перейдете под покровительство Единого Бога?
– Громовержца? – спросил Хеддо.
Оффа сморщился.
– Не верховного, а единого, – поправил он и почему-то кивнул в сторону щита, выставленного возле кровати. – Времени у нас, я так понял, совсем мало, вдаваться в объяснения некогда, но это ничего. Сначала попробуем избавиться от лошади, пока она нас тут всех не заела.
Хеддо накрыл голову ладонями в знак скорби и затих, примиряясь с судьбой, а Этихо уставился на Оффу и прикусил губу, чтобы не сказать ненароком чего-нибудь обидного для старика.
– Лучше нам оставить тебя, господин, – вымолвил он наконец.
Оффа рявкнул:
– Молчать! Ступайте к колодцу и ждите меня. Не вздумайте удирать, дурацкие онагры!
Друзья послушно выбрались из избушки наружу, к утреннему солнцу, которое постепенно нагуливало в небе жирок и истекало жаром, точно золотистым бульоном, напитывая благодарную почву. Жаль уходить с этой земли куда-то в тесноту и смрад утробы божества. И оба друга, не сговаривась, остались ждать Оффу.
Оффа показался вскоре, с ведром в одной руке и разрисованным щитом в другой. Хеддо глянул на Этихо с тоской.
– Думаешь, этим он остановит рогатого?
Он жалел, что доверился старику. Зря потеряли время. Они могли бы уйти уже далеко, если бы не задержались в избушке.
Оффа нацепил ведро на крюк багра и опустил в колодец. Затем сказал, заранее недовольный:
– Сейчас я над вами кое-что скажу, а вы будете молчать и соглашаться! А потом я кое-что спрошу – тут вы плюньте, но ничего не говорите! А потом я кое-что сделаю – не вздумайте отшатнуться!
И закричал непонятное, а потом действительно обратился с вопросом:
– И что вам до сатаны и злых дел его?
Друзья осторожно плюнули.
Оффа топнул ногой:
– Сильней плевать! Злее! Что вам до сатаны и злых дел его, а?
Тут уж они плюнули от души, а Оффа с размаху окатил обоих ледяной водой из колодца и победно захохотал.
– Ну, все! Пусть теперь только сунется!
Божество показалось под вечер – сперва сгустком тьмы между деревьев на краю поляны и густой волной горячего звериного запаха. Затем оно выступило на открытое пространство и нацелило красный от прилившей крови рог на избушку. Белые глаза на морде зверя горели, вокруг носа шерсть слиплась от крови недавно убитого оленя. Острые копыта оставляли в болотистой почве глубокие отпечатки.
Оффа и двое молодых людей ждали его на пороге дома. Конь замер – как раз там, где в первый раз остановились, подходя к избушке, беглецы, – поднял голову и громко зафыркал.
Оффа, закрываясь щитом, крикнул:
– Уходи отсюда, погань! Тут нет ничего твоего!
Звериные глаза жадно выискивали Хеддо, но тот прятался за спиной Оффы и пытался, как учил его старик, думать только о Едином Боге – о единственном, не верховном – о таком Боге, который сильнее всех на свете, а о рогатом коне не думать вовсе, как будто его и не существует. Он слышал, как мычит и лупит о землю копытами разозленное существо, как оно то отбегает, то вньвь приближается, – и удивлялся, отчего оно медлит нападать.
– Тут нет твоих! – повторил Оффа. – Убирайся, животное, и не попадайся мне на глаза!
Ох, как разозлили его эти слова! В огромной несытой утробе зародилось глухое рычание, и все громче оно становилось, словно все внутренности зверя начали гудеть одновременно, и вот уже оглушительный рев накрыл всю поляну и всколыхнул на ней растения, а птицы снялись с веток и рассыпались в небе. Хеддо упал на землю, вжимая ладони в уши, а Этихо опустился рядом с ним на корточки. Этихо дрожал с головы до ног, но не стыдился этого.
Рогатый конь несколько раз высоко подпрыгнул на месте, а затем, пригнув голову, помчался прямо на Оффу. Острый рог был нацелен старику в сердце.
Оффа выпрямился, расправил плечи и выставил впереди себя щит. На всем скаку существо грянулось о щит головою и рогом. Послышался громкий треск. Рог переломился, изливаясь темной густой жижей, а сам конь от удара рассыпался на мириады маленьких черных частиц, так что со стороны могло показаться, будто в щит запустили щедрые горсти мелкого лесного гороха. Эти горошины стучали, как градины, целой тучей кружа вокруг старика и все время натыкаясь на щит, а потом, недовольно жужжа, темным роем полетели прочь. Долго еще видно было, как этот рой извивается и корчится в подслеповатом фиолетовом небе.
Увидев подобное чудо, Хеддо и Этихо не захотили покидать волшебного старика и подступились к нему с вопросами, которых он на самом деле с радостью ждал. Что за удивительный щит и из какого материала он изготовлен, спрашивали друзья, чем Единый Бог все-таки отличается от верховного, и для чего понадобилось плевать на землю, а затем обливаться водой из колодца. И многое другое они спрашивали, а Оффа охотно им все рассказывал.
И оба друга нашли, что жить на этой поляне, узнавая одну за другой все тайны Единого Бога (а этот Бог своих тайн не хранил), интереснее, нежели обмазывать маслом истукан и быть за это у людей в почете, и слаще, чем сжимать в объятиях жену из числа красавиц южного Люсео.
Так была основана первая святая обитель на юге Люсео, которая потом стала известна всему миру под названием «Ежевика».