— Было неприятно и непривычно, что в городе пусто. Неприятно было видеть этих «ополченцев» на блокпостах, входить с ними в контакт, — рассказывает местный житель, работник крупнейшего северодонецкого завода Владимир Николенко. — Неприятно было, что нигде своего родного знамени украинского не увидишь. Я ходил на работу, а внутри завода размещается сторонняя организация, во дворе у них долго знамя Украины висело. И вот я проходил, смотрел на него, и настроение поднималось, хоть оно за забором и колючей проволокой.
Местная жительница Татьяна с нервным смешком рассказывает, как ее подруга однажды ехала на дачу через блокпост боевиков.
— Ее остановил бородатый мужик с автоматом, посмотрел документы и спросил: «Кто ты?» Она ему испуганно: «Я из Северодонецка...» Он снова: «Кто ты?» Она опять отвечает, что местная. И тут он на нее посмотрел так строго и сказал: «Запомни, ты — новороска». Когда она ехала обратно, вся тряслась и снова встретила того мужика. А он на нее зыркнул и сказал с гадкой такой ухмылкой: «Ну что, запомнила, кто ты?..» Вот в такой обстановке мы и жили.
— Из-за всего этого у нас много семей рассорилось, — говорит Владимир. — Вот я, например, с сестрой поругался. Но она уже изменила свое мнение на 180 градусов. А сейчас здесь все очень боятся, что сепаратисты могут вернуться.
Когда в Северодонецке появились боевики, местные власти — горисполком и правоохранительные органы — не стали сопротивляться. Единственный орган, который отказался сотрудничать с сепаратистами, — прокуратура. Глава ведомства вместе с сотрудниками заявил, что не станут признавать ЛНР, и покинули город.
Мэрия же работала как прежде: в Северодонецке были и вода, и газ, и свет, и вывоз мусора. И глава горсовета, и депутаты оставались на своих местах.
Но спустя несколько дней после того, как в город зашла Нац-гвардия, руководство Северодонецка испарилось.
Некоторые местные жители считают, что мэр с заместителями просто сбежал, чтобы не нести ответственность за сотрудничество с ЛНР. А секретарь горсовета Андрей Гавриленко, который перенял управление Северодонецком, считает, что его начальников похитили. Также, по его словам, на двоих депутатов было совершено разбойное нападение, после чего они уехали.
Заседания горсовета не проходят «в целях безопасности», хотя при ЛНР уезжать депутаты почему-то не торопились.
— Мы никуда не уезжали, поскольку ехать нам было, в общем-то, некуда и незачем, — рассказывает Гавриленко. Он выглядит уставшим. Возможно, оттого, что его каждый день опрашивают сотрудники милиции. — Мы занимались жизнеобеспечением города. Ведь эта процедура не зависит от того, что вокруг происходит. Людям нужно, чтобы работало ЖКХ, медицина, образование, транспорт, аварийная служба, чтобы мусор вывозили.
И. о. мэра демонстрирует флаги Украины и Северодонецка, которые установлены в его кабинете. По его словам, руководство города всеми силами старалось не допустить уничтожения символики сепаратистами.
— Никто не поймет, в каких условиях мы тут находились, — объясняет секретарь. — Никто не оценит, и никак этого не объяснишь. Можно только находиться здесь и впитывать эту атмосферу. Но ни один чиновник не сказал, что понимает нас.
Тем временем Северодонецк готовится принять у себя часть ведомств и органов власти Луганской области. Еще в советские времена он планировался как запасная столица региона на случай непредвиденных ситуаций вроде стихийного бедствия. И вот такое время пришло.
Возможно, перенос областного центра в Северодонецк станет переворотным моментом в жизни этого небольшого промышленного городка, все еще пропитанного атмосферой Советского Союза. По крайней мере, местные на это очень надеются.
— Я ожидаю хорошего будущего, — делится соображениями Владимир. — Жду, что к власти придут совсем новые люди, больше молодежи другой формации, вроде тех, что представляют «Демаль-янс». Хочется, чтобы власть контролировалась народом, и думаю, изменения будут. Не зря же люди гибли на Майдане и сейчас. Если ничего не изменится, то к чему все это было? Люди не дадут этого так оставить.
— А здесь люди к этому готовы? — спрашиваю у него.
— Нет... — отвечает Владимир. — Люди привыкли к тому, чтобы за них все делали. Они не такие инициативные, как на Западной или Центральной Украине. Но главное сейчас, чтобы Россия над нами не правила. После такого конфликта мы, конечно, отдалимся. Она не нужна нам такая, как сейчас. Вы можете спросить у меня, уважаю ли я российский народ, — после многозначительной паузы продолжает Владимир. — Я не уважаю Путина, но народ ведь Путина любит? 85 процентов его поддерживает. Значит, я и народ не уважаю, получается. Они верят в то, что здесь фашисты, которые детей едят и женщин вырезают. А чего они этому верят?..
Северодонецк освобожден от боевиков, но «новой жизнью» он пока не зажил. Как, впрочем, и масса других городов и поселков Луганской и Донецкой областей. В отличие от флагманского Славянска, где проходят показательные восстановительные работы, здесь ничего не происходит. Люди привыкают ходить по взорванному мосту и надеются, что когда-нибудь их город изменится к лучшему.
Екатерина Сергацкова, «Украинская правда»
12 августа 2014
Донецк. Неизбежное
Мы с Мариной сидим между этажами в подъезде сталинского дома в центре Донецка. Трясутся стекла, слышно, как падает «Град». Это значит, что война идет где-то совсем близко, в нескольких километрах от нас. С удивлением отмечаю, что отношусь к этому факту как-то уж слишком спокойно. Есть в этих раскатистых звуках что-то неизбежное.
— Мы в правильном месте сидим, — флегматично отмечает Марина, закуривая очередную сигарету. — Здесь толстые стены. И главное, далеко от окон.
Несколько дней назад Марина запаслась сигаретами и продуктами на случай, если из Донецка вдруг окончательно уйдет цивилизация.
— Вчера снаряд упал в родильное отделение, где когда-то появился на свет мой сын, — говорит она драматически тихо. — А один «ополченец» расстрелял лаборанта в больнице за то, что тот с ним как-то неправильно поговорил. Врачи после этого взбунтовались и написали заявления об уходе. Оперировать теперь некому.
Донецк — миллионный город, который когда-то был центром одного из важнейших регионов страны. Между моментом, когда здание областной администрации захватили вооруженные люди, провозгласившие «Донецкую народную республику», и сегодняшним днем пролетела целая вечность. За это время в антитеррористической операции на Донбассе погибли сотни военных и мирных жителей, был освобожден Славянск и сбит малазийский «боинг». Закрылось большинство магазинов, салонов красоты и кафе. С аптечных полок стали исчезать медикаменты, а из больниц — врачи. Регион покинули тысячи людей.
Миллионный город пуст. На въезде в Донецк с южной стороны стоит устойчивый запах гари: в этом районе регулярно бомбят. С некоторых пор мегаполис взят в кольцо украинской армией, и я совершенно отчетливо ощущаю, как здоровое, мускулистое тело города покидает кровь.
Спокойствие берегут лишь цветочные клумбы: несмотря ни на что, старушки продолжают поливать розы и подрезать кусты. Говорят, красота и ухоженность улиц спасают людей, оставшихся в Донецке, от погружения в ужас. Но спокойно только в центре, а за несколько километров от него начинается пространство тревоги.
Во дворе одного из домов в районе железнодорожного вокзала, который недавно обстреляла артиллерия, разведен костер, а на нем — кастрюля. Пенсионерки кипятят воду на чай. В доме уже несколько дней нет газа и электричества. Новости они узнают от знакомых из других районов, где еще работает телевидение и интернет.
Рядом, при 18-й больнице, находится бомбоубежище. Меня к нему подводят двое инспекторов «Гражданской обороны» ДНР, Людмила и Александр. Там нас встречает группа хмурых бабушек.
— Вот посмотрите, здесь люди фактически живут, — показывает пальцем Людмила. — Мы им привозим все необходимое.
— Чего ж ты врешь-то? — вдруг набрасывается одна из старушек на инспектора. — Никто нам не помогает! И тебя мы в первый раз видим!
— Я же отправляла вам волонтера... — оправдывается она.
— Не мурчи! — надвигается на нее другая бабушка. — У нас тут даже света нет, никто свечек не привез!
В бомбоубежище темно и сыро, по лестнице снует раненая собака. В глубине погруженных во мрак коридоров на узких раскладушках, закутавшись в старые одеяла, лежат люди. У некоторых на столе горит тоненькая свечка, вокруг тарелки, кастрюли и игральные карты.
Из дальней комнаты показывается силуэт мужчины. Увидев камеру, он с ходу принимается кричать. Через каждое второе слово прорываются ругательства.
— Мою квартиру на *** разнес снаряд, прямо когда я дома был, — рассказывает он. — Сначала я услышал свист. А я знаю, что если слышен свист миномета, значит, летит прямо на меня. Успел лечь на пол. Квартиру всю разворотило, балкон вырвало с корнем. Когда успокоилось, решил на всякий случай лечь в коридоре на коврик для йоги, который жена оставила. И тут в дом ударила гаубица. Вот тогда я ушел в бомбоубежище и больше отсюда выходить не хочу.
— Мою квартиру на *** разнес снаряд, прямо когда я дома был, — рассказывает он. — Сначала я услышал свист. А я знаю, что если слышен свист миномета, значит, летит прямо на меня. Успел лечь на пол. Квартиру всю разворотило, балкон вырвало с корнем. Когда успокоилось, решил на всякий случай лечь в коридоре на коврик для йоги, который жена оставила. И тут в дом ударила гаубица. Вот тогда я ушел в бомбоубежище и больше отсюда выходить не хочу.
Мужчина постепенно успокаивается, выходит на улицу и закуривает сигарету.
— Знаете, я ведь в курсе, кто там на самом деле стрелял, — продолжает он. — Я такие вещи отличать умею. И знаю, что и те, и эти — «молодцы».
Инспектор Людмила отводит меня в сторонку и на ухо сообщает, что этот парень — «бендеровец».
— Это бабка тут мне успела сказать, — говорит она, хитро улыбаясь. — Он считает, что во всем виновата ДНР. А мы часто таких на объектах встречаем, правда, Саш?
Инспектор Александр кивает.
— Здесь достаточно таких, кто не согласен, — говорит он. — Многие школы не хотят нас к себе пускать, готовятся к украинскому первому сентября, по украинским учебникам. Я на днях был в одной из школ, где есть бомбоубежище. Прихожу туда, прошу предоставить его для инспекции, а директор мне говорит: «Слава Украине, героям слава, мои в меня стрелять не будут, до свидания». Ну, ничего, с такими мы потом по-своему разговариваем.
В городе осталось работать в круглосуточном режиме только одно кафе, по совместительству бомбоубежище. В нем каждый вечер заседает верхушка «Донецкой народной республики». Самопровозглашенные чиновники приходят сюда в сопровождении бородатых амбалов, увешанных оружием. Они не снимают с себя автоматы, даже когда едят.
— Где у вас тут развлечься нормально можно? — обращается ко мне бородач с кавказским акцентом. На рукаве у него нашивка «Новороссия».
— Нигде, — весело отвечает ему Костя, мой собеседник. — Все закрылось. Теперь только едим и кальян курим — вот наши развлечения.
Вскоре к автоматчику подсаживаются две юные девушки, а он заказывает кальян и мороженое.
— Мне кажется, скоро все должно закончиться, — говорит мне Костя. — Украинская армия убежит, а Донбасс станет маленькой Швейцарией.
— Ага. Уже стал, — смеется мужчина за соседним столиком. — Особенно красноречиво это видно по табличке «Убежище» в подвале кафе.
Где-то вдалеке раздается взрыв, следом за ним еще несколько залпов. Никто не реагирует, все уже привыкли. Замечаю за собой, что тоже реагирую на это спокойно. Да, есть в этих раскатистых звуках что-то неизбежное.
Екатерина Сергацкова,
13 августа 2014
Донецкое подполье. Как партизаны-волонтеры спасают людей
— Давай пройдемся с тобой вон той дорогой, я хочу посмотреть, что там эти террористы делают на стадионе. У меня есть подозрение, что «Грады» свои там прячут, — говорит мне Татьяна (имя изменено из соображений безопасности), озираясь по сторонам.
Мы проходим с ней через частный сектор одного из отдаленных районов Донецка, неподалеку от которого в последнее время развернулись боевые действия.
Татьяна — коренная дончанка, всю жизнь участвует в общественной деятельности. Раньше она работала в фондах, оказывавших помощь тяжелобольным. Теперь она — партизан. За те месяцы, что Донецк контролируется боевиками ДНР, привыкла быть крайне внимательной и осторожной. Каждый вечер она выходит на прогулку, чтобы посмотреть, не появилась ли в ее районе военная техника. Если увидит что-нибудь такое, сразу сообщает в штаб АТО. На всякий случай.
В своем доме Татьяна давно не живет: говорит, ДНРовцы знают ее адрес и могут нагрянуть в гости. На улице она старается разговаривать шепотом и не привлекать к себе внимание неудобными военными терминами. В Донецке осталось немного таких активистов, как она.
— Мы даже имен настоящих друг друга не знаем, — говорит она о своих «коллегах»-партизанах. — Когда молодые ребята (активисты, проводившие митинги за единую Украину. — Авт.) только начали играться в позывные в апреле-мае, это было так смешно... Они придумывали себе имена, но при этом абсолютно не соблюдали безопасность — размещали у себя на страницах телефоны, адреса. А когда их начали брать, особенно перед выборами, все испугались и рванули отсюда. Уехали почти все, — печально добавляет Татьяна. — А на днях я поняла, что в городе не осталось почти никого, на кого можно было бы положиться... Аж мурашки по спине.
Партизанское сообщество образовалось в Донецке еще весной, когда на митингах появились первые жертвы. Общественники со стажем осознали, что молодые активисты, опрометчиво бросившиеся выводить людей на улицы, не способны их обезопасить. Тогда они собрали патриотически настроенных врачей и организовали волонтерскую сеть медиков, которая и стала обслуживать каждый проукраинский митинг.
Поначалу было решено действовать вместе с донецким Красным Крестом. Но вскоре выяснилось, что местная ячейка собирает и передает заинтересованным людям информацию об активистах.
С тех пор как проукраинские митинги закончились, врачи-патриоты стали уезжать из соображений безопасности. Сейчас из нескольких десятков специалистов осталось только двое.
— В начале июня в Донецк начали поступать раненые с блокпостов, — вспоминает Татьяна. — Страшнее всего было, когда на Волновахе произошла бойня. Раненых привезли сюда в больницу в тяжелом состоянии. А ДНРовцы пришли с автоматами и стали дежурить возле операционной...
После начала военных действий у местных активистов появилась новая функция: следить за судьбой раненых на подконтрольной ДНР территории украинских военных, которых удалось доставить в больницу. Поэтому одни врачи прячут таких раненых от других врачей, работающих в интересах боевиков.
— Это самый кошмар. Как они будут потом вместе работать, если сейчас даже не разговаривают? — возмущается активистка. — Там реально известная профессура осознанно поддерживает ДНР, я некоторых из них знаю. И не могу им слова сказать, потому что есть пациенты, которых надо спасать.
По словам Татьяны, было немало случаев, когда в больницу приходили боевики, забирали раненых военных прямо из операционных и увозили в неизвестном направлении. Некоторые врачи сами сообщают террористам о таких пациентах. Кто-то делает это, потому что идеологически разделяет концепцию ДНР и уповает на победу боевиков. А кто-то просто мстит за то, что его родственников или близких арестовала СБУ или взяли в плен украинские военные.
И вот в такой напряженной городской обстановке вдруг объявляется 38-летний партизан Сергей Захаров, художник из арт-группы «Мурзилки». Когда на улицах Донецка появились изображения стреляющегося в висок «министра обороны» ДНР Игоря Стрелкова-Гиркина (искусство оказалось пророческим — спустя несколько недель после этого он «ушел» с поста) и карикатурные портреты «ополченцев» — украинцы первым делом подумали, что это фейк: ну не может в наводненном боевиками городе появиться такой смелый стрит-арт!
На тот момент, 11 июля, когда появилась первая работа с изображенным Шариковым из «Собачьего сердца» в форме ДНР, никто не знал, как зовут автора этих художеств. Портрет Стрелкова, размещенный на фасаде кинотеатра «Комсомолец», молниеносно разлетелся по интернету.
По словам друга Захарова Сергея Мазуркевича, художник остро реагировал на то, что происходит на Донбассе. Работал по ночам, чтобы не поймали с поличным. К сожалению, 8 августа террористы добрались и до него. В мастерскую, где работал Сергей, пришли четверо вооруженных людей и один в штатском и забрали его вместе с компьютером и эскизами в захваченное здание СБУ, где тогда еще заседал Стрелков. С тех пор судьба художника-партизана неизвестна[1].
Несмотря на тот невероятный прессинг, которому подвергаются люди, настроенные на то, чтобы Донбасс вернулся под контроль украинских властей, волонтеры продолжают работать и спасать тех, кто попал в беду.
Безымянные герои вывозят из Донецка мыслимыми и немыслимыми путями тех, кто не способен выехать сам, — стариков, тяжелобольных, беременных и женщин с детьми. Проезд им оплачивают из благотворительных взносов сочувствующих украинцев и фонда Ахметова «Развитие Украины».
При этом областные власти, как и государственные структуры, в процессе вывоза беженцев не участвуют: автобусы и поезда, выезжающие из зоны АТО в мирные районы, коммерческие. До сих пор не продуманы маршруты вывоза людей в случае, если в Донецке, как в осажденном Луганске, исчезнет телевидение, мобильная и стационарная связь и прочие средства оповещения.
Другие безымянные волонтеры ищут деньги на еду, медикаменты и предметы гигиены, чтобы обеспечить общежития, где не способные к самоорганизации ДНРовцы поселили беженцев из особо опасных районов. Волонтеры говорят, что до того, как к ним обратились за помощью, беженцам выдавали по одному яйцу на двоих человек.