Стоит ли говорить о каких-то серьезных отношениях, если до момента, когда в воздух взлетят белые и красные ракеты - сигнал к наступлению, - осталось менее половины суток? Зачем Кристине связывать себя с человеком, который завтра может превратиться в уродливый кусок живого мяса?
Вечерняя мгла медленно подступала к позициям роты Славцева, укутывала траншеи, «заглатывала» притихших бойцов.
- Не любишь… - выдохнула Кристина.
И обреченно, и горько.
А в голосе оборвалось что-то такое, что Славцев не выдержал, шагнул вперед.
- Крис! - капитан попытался схватить девушку за руку, но его подружка вдруг резко отмахнулась, попятилась.
- Не надо! - Кристина не повысила голос, видимо, не хотела привлекать внимания посторонних, все-таки не забывала о том, где находится.
Помнила: кругом - подчиненные Славцева. Десятки пар любопытных глаз и ушей.
- Не надо! Я поняла. Все поняла. Не надо слов…
- Кристи, милая… - капитан хотел было, презрев все запреты, сказать ей правду: о красно-белых ракетах, о тонкой стрелочке на карте, о сержанте из второго взвода.
Да только не успел. С высокого бруствера вдруг соскользнула граната - обычная осколочно-фугасная граната - Андрей, наверное, сотни раз видел такие…
Граната медленно прокатилась по склону вниз. Славцев еще успел отметить, что следом за смертоносным куском металла в окоп зазмеилась тонкая струйка сухой земли с бруствера. Совершенно некстати в голове сумасшедшей молнией проскочила мысль: «Вот и доигрались… Посты раздвинулись, ушли в стороны, чтоб оставить нас вдвоем, дать поговорить. Проспали разведчиков. Вот и поговорили…»
А граната с тихим стуком упала к ногам. Фиксирующего предохранителя на ней не было - Славцеву хватило мимолетного взгляда, чтобы определить это.
Наверное, у него сильно изменилось выражение лица. Кристина совершенно ничего не понимала в боевой технике, она, конечно же, знала, что такое граната, но отличить готовую взорваться гранату от любой другой не смогла бы.
Однако лицо Андрея подсказало ей все - и боевого опыта не понадобилось…
Полсекунды. Целая вечность. Сумасшедший отрезок времени, только капитан не успел сообразить, как спасти и себя, и девушку. А вот Кристи не думала о таких сложных вещах. Она успела посмотреть себе под ноги, потом на Славцева и упала вниз - неровно, неловко. Не было навыка, но она не промахнулась. Попала, как хотела - животом на раскаленного ежа сверхновой звезды.
- Кри-и-ис! - дико завопил Славцев, но в природе иногда случаются такие вещи, которые не отменить, не переиграть.
Даже если ты готов отдать все, чтобы повернуть стрелки на линиях судьбы.
Взрыв подбросил тело девушки. Кристину швырнуло в сторону, перевернуло на спину. Славцева лишь оглушило, сильно толкнуло взрывной волной. Он тут же вскочил на ноги, рванулся вперед. И замер…
Лицо. Оно не пострадало. Осталось живым, полным горечи. Казалось даже, в глазах - неродившиеся слезы. Вот еще секунда-другая - и они хлынули бы через край, как река, прорвавшая плотину.
Не хлынули. И уже никогда не хлынут.
Мертвая девушка лежала на спине, раскинув в стороны изуродованные, иссеченные остатки рук. Лицо не пострадало. Единственное, что не пострадало.
- Крис… - прошептал Славцев и ничего не услышал.
Несправедливо. Бездушный горячий металл - для того чтобы убивать мужиков. Здоровых, сильных. Не ее. Не девчонку. Несправедливо…
Вокруг появились люди, его солдаты, мигом сомкнувшиеся около командира. Они возбужденно махали руками, кажется, что-то кричали, только звуки не проникали в сознание Андрея.
А потом пришло одно, главное: враг!!! Он где-то там, неподалеку от позиций! Что это было? Попытка провести разведку боем? Прощупать оборону противника? Провокация? Или даже почти мальчишеская глупость какого-то «обкуренного» повстанца, попытка по-мелкому насолить федералам?
Славцев не мог и не хотел об этом думать. Он знал одно: враг! Где-то там, в поле, в стремительно надвигающейся ночной темноте - враг! Убийца!!! Тот, кто метнул гранату в сторону позиций роты Славцева. Да как удачно метнул - кусок смертоносного металла соскользнул через бруствер вниз. На беду. Под ноги Кристине.
Враг!!! Славцев с ревом дернулся вверх, выбросил ствол лазера вперед, готовясь испепелить все, что находилось в секторе обстрела. И тут же кто-то навалился на спину, и звуки - «ожили», появились, нахлынули разом.
- Не стрелять, капитан! - голос командира батальона - хриплый, басовитый - невозможно было не узнать. - Не стрелять!!!
Неужто сам комбат Бычков навалился сзади, выкручивает руки?! Крепкий, сволочь! Отпусти! Отпусти, подполковник! Тебе не понять! Тебе не понять! Я должен… Должен уничтожить эту гниду, что убила Кристи… Отпусти. По-хорошему!
- Не сметь, Славцев! - его стянули вниз, в окоп. Кажется, держали втроем. - Не сметь! Не стрелять! На провокации - не отвечать! Есть приказ - огонь не открывать! Огонь не открывать!
В ствол лазера вцепились сразу двое, не давая поднять, прицелиться. И тогда Славцев выпустил автомат из рук, выбросился из окопа с десантным ножом. Один. В стремительно надвигающуюся ночную тьму. Мстить!!!
Он бежал чуть пригнувшись, не маскируясь - туда, откуда прилетела граната. Пер на острые, жалящие иглы лазеров, атакуя так, как это делает смертельно раненный зверь. Зверь, презревший боль, ледяной ужас близкой кончины. Атакующий последний раз в жизни, и от этого - неуязвимый.
Кажется, он что-то орал, что-то непонятное никому, ни одному разумному человеческому существу. И лишь тот, кто бросил гранату, все понял - не мог не понять.
Капитан Славцев несся по черному полю, каким-то звериным чутьем угадывая ямы-ловушки, мотки колючей проволоки, установленные мины-растяжки. Ему было совершенно все равно - сколько преград на пути к тому, кто убил Кристи.
В те секунды Славцев мог пройти все - не было такой силы, которая могла бы остановить капитана. И он настиг врага, ошалевшего от страха, пытавшегося приникнуть к земле, любой ценой избежать встречи. Но Славцев нашел его, и десантный нож много-много раз взлетал над головой вместе с фонтанами крови. Андрей что-то орал - больное, отчаянное - и не видел, что следом за ним в атаку, нарушая приказ комбата Бычкова, поднялась вся рота. Без криков «Ура!», молча. Совсем не так, как обычно солдаты идут в бой.
Кристина была неравнодушна к Славцеву, но ее взаимности добивались многие. Весть о том, как погибла красавица-сестричка, мгновенно разлетелась по окопам. Многие восприняли это как личное оскорбление. Как вызов, на который не может не ответить настоящий мужчина.
Славцев ни о чем таком не думал. Красные иглы лазеров плясали вокруг, метили в лицо, а он все рвался вперед, сквозь чужие защитные линии - туда, где оставались люди, из-за которых погибла его Кристи.
Не люди. Мясо. Мясо, которое он должен разделать ножом. Нарезать ломтями. Выбить из мяса дух, пропитать его кровью и страхом. Паническим ужасом.
…Рота капитана Славцева прошла точно по стрелочке, красиво нарисованной на карте штабными стратегами, просто она сделала это на семь-восемь часов раньше, чем было запланировано. Однако командующий фронтом сумел вовремя сориентироваться в ситуации: батальоны гвардии включились в работу, мобильные резервы быстро направили к точке прорыва вражеской защитной линии. Подвижные бронетанковые колонны втянулись в «рану» на теле противника, фиксируя и расширяя успех внезапного удара.
Только все это происходило уже без Андрея. К утру - спустя много часов после смерти Кристины - Славцев окончательно осознал, что ее не вернуть. Даже если у тебя руки по локоть в крови. Он лежал на бруствере вражеского окопа, возле командного пункта противника, среди трупов повстанцев, и плакал - не от боли, не от полученных ран - от собственного бессилия.
…После того, что сделал капитан, было два варианта развития событий. Или дисбат - за неподчинение командиру, за нарушение приказа, или звезда Героя - за мужество и отвагу при взятии вражеского укрепрайона. За личную доблесть.
Дали звезду Героя. «Везун», - так сказал бригадный генерал, вручая награду Славцеву. Только Андрей не сохранил ее - закопал в землю, на той самой планете возле Альфарда. Похоронил в могиле вместе с Кристиной.
Альфард… В переводе: сердце Гидры. На Сорее, маленькой голубой планете, осталось его сердце. В могиле, наполненной черной жирной землей. Крест сварили из обломков вражеских «ежей» - тех самых, через которые прошла передовая рота Славцева. Лазером вывели на табличке имя, а на холмик, кроме цветов, положили чистый белый халат.
…От ускорения перехватило легкие - «Осел» стартовал с Дениза. Бывший капитан Славцев открыл глаза, уставился в потолок.
…Тогда, в первую минуту, увидев Памелу Йоханссон возле «Осла», Андрей на миг потерял рассудок - волна, поднявшаяся из глубины души, ударила в голову, ослепила. Он ошибся. Памела была очень похожа на его Кристину, и он вдруг поверил, захотел поверить, что случилось невозможное: девушка уцелела и выжила каким-то чудом.
…От ускорения перехватило легкие - «Осел» стартовал с Дениза. Бывший капитан Славцев открыл глаза, уставился в потолок.
…Тогда, в первую минуту, увидев Памелу Йоханссон возле «Осла», Андрей на миг потерял рассудок - волна, поднявшаяся из глубины души, ударила в голову, ослепила. Он ошибся. Памела была очень похожа на его Кристину, и он вдруг поверил, захотел поверить, что случилось невозможное: девушка уцелела и выжила каким-то чудом.
Но спустя миг сердце страшно заныло: он понял, что перед ним - другая. Его Кристи никогда не красилась так ярко - в действующей боевой армии это вообще выглядело бы фальшиво и вызывающе для медсестры, которая выхаживала раненых. Хотя и темно-серые глаза, и черные волосы, и приподнятые «удивленные» брови, и полноватые губы…
Памела Йоханссон действительно очень напоминала девушку, оставшуюся в сырой земле, в могиле возле Альфарда.
Переждав разгонную кривую, выводившую за атмосферу, Андрей поднялся с койки, добрел до шкафчика, нащупал в глубине «резервную» бутылку водки. Откупорил, приложился к горлышку. Сделал несколько больших глотков. Зажмурился.
К нему вернулось то, от чего он старательно хотел убежать. Хотел забыть, не думать - не получилось. Теперь предстоит провести несколько трудных дней - пока Памела Йоханссон вместе со своим грузом не исчезнет из его жизни. Тогда надо попробовать все сначала. Крепко выпить. Забыться. Забыть. А потом, быть может, удастся жить как другие люди…
Славцев вновь приложился к горлышку, потом уселся на койку, бессмысленно глядя на металлическую стену каюты.
- Черт тебя дернул выбрать «Осла»… - прошептал он, обращаясь к Памеле, которая находилась где-то неподалеку, в одной из гостевых кают транспортного судна.
11 апреля 2110 года
Юрген Шлиман очнулся в белой палате и сразу же, еще не успев повернуть голову, понял: он не на «Медузе». Физик не смог бы объяснить, как он почувствовал это, просто точный ответ появился в мозгу сам по себе. А еще промелькнули какие-то смутные, бессвязные воспоминания, будто один раз он уже открывал глаза, только мир вокруг сильно завертелся, и Юрген провалился обратно, в черный покой.
Однако Шлиман любил не догадки, а факты - точно установленные и проверенные данные, - а потому решил повернуть голову вбок, влево, в сторону окна, из которого лился свет. Оказалось, это не так просто, как представлялось, - он застонал от боли, шейные мышцы свело судорогой.
Не прошло и минуты, как в ослепительно-белое помещение ворвалась какая-то женщина в халате цвета стен и потолка. Юрген даже опустил веки, такой нестерпимо режущей для глаз оказалась эта стерильная чистота.
- Доктор! - кажется, женщина всплеснула руками. Шлиман не смотрел на нее, просто чувствовал движения медсестры, так, словно глаза были каким-то избыточным инструментом постижения внешнего мира. Он теперь мог воспринимать происходящее и не используя зрение. - Доктор! Доктор! Он!!! Он очнулся! Господи! Доктор! Герхард! Наконец-то!
Хлопнула дверь, Шлиман понял, что вновь остался один. Физик иронично усмехнулся. Идиотка медсестра, вместо того чтобы узнать состояние больного, сломя голову побежала оповещать доктора. Так, словно Юрген - нечто второстепенное, менее важное.
И все- таки где он? Шлиман попытался скосить глаза в сторону, влево, от этого движения закружилась голова -наверное, слишком сильно перенапряг мышцы, не рассчитал…
Интересно, чем закончился эксперимент? Юрген вспомнил слова Марка Айштейна, сказанные за несколько минут до запуска силового контура разгонной установки: «Мы как никогда близки к успеху»…
Чем закончилось дело? Удалось ли пробить «червоточину» в параллельную вселенную? Смог ли Марк закончить смелый, рискованный эксперимент? Ах, как он, Юрген, не вовремя потерял сознание, в самый ответственный момент!!! Пропустил миг триумфа научного гения Айштейна! Быть может, именно сейчас, в эти минуты, о «Медузе» рассказывают на всех главных новостных канала ГалаСоюза?! Быть может, научный совет Галактики уже принял решение о том, кому вручит золотую премию этого года?! Нет! Что там года! Они - Марк, Юрген и Януш - достойны звания лучших физиков десятилетия! Столетия!!! Если эксперимент закончился удачно - это прорыв! Новая эра в истории человечества! Да, вне всяких сомнений, они - лучшие физики столетия! Их портреты должны появиться в Пантеоне Галактического Союза, в верхней линейке, среди самых известных и уважаемых людей Галактики!
Три физика, три гения - они сделали то, во что никто не верил. Они доказали: разработанная модель «червоточин» - проходов в параллельные миры - не просто теория. Теперь Дугласу Дрешеру не отвертеться. Придется ответить за гонения, за насмешки, за то, что всячески препятствовал работам Айштейна.
Юрген тут же припомнил день, когда Марк покидал трибуну конференц-зала института физики под издевательский хохот коллег, под насмешливый свист и улюлюканье.
Теперь им всем - всем! - придется заткнуться. А Дуглас Дрешер - тот и вовсе потерял лицо. У него нет другого пути, кроме как покинуть пост директора центрального института экспериментальной физики. Да! Его место в огороде, пусть разводит помидоры и кабачки!
Вот только… Только понять бы: где он сам, что происходит, как там Марк, как все? Почему никто, даже Моника, не заглянул к пострадавшему Юргену? Не оставили и весточки возле постели друга? А может, оставили?!
Шлиман захотел приподняться, поглядеть на прикроватную тумбочку, но мышцы ответили резкой, невыносимой болью, и физик со стоном упал на белые простыни. На лбу выступили крупные капли пота.
- А вот этого делать не следовало, - раздался от двери какой-то голос, показавшийся знакомым. Кажется, Юрген слышал его, только никак не мог вспомнить: где и когда. - Вам, голубчик, не следует так резко двигаться. Это лишь приведет к сильной боли, но ничего не получится.
- Снимите… снимите повязки… - Шлиман сам удивился тому, как странно прозвучал его голос.
Еще удивительнее было то, что собравшиеся в палате люди его поняли. Физик выговаривал самые простые слова с огромным трудом, губы и язык совершенно не слушались, так, словно не умели, не знали, как необходимо «сконфигурироваться», чтобы получился тот или иной звук.
- Герхард, вы настоящий гений! - восхитилась медсестра, Юрген уловил ее движение краешком глаза: женщина подняла белый платочек к лицу.
Вытирала слезы умиления?
- Поздравляю! Поздравляю, коллега! - шепот и бормотание врачей страшно раздражали Шлимана, он чувствовал: медики жмут руку того мужчины, обладателя знакомого голоса. - Поздравляю… Это выдающийся успех! Передовая методика, достойная пристального внимания! Кто бы мог подумать, что после такого большого периода дисфункции мозга возможно восстановление?! Это… это будто Феникс из пепла!
- Тс-с-с! - и опять Юрген не увидел… почувствовал и испуг, и движение лечащего врача: тот приложил палец к губам, тревожно глядя на пациента.
На него, на Шлимана. Только физик не был дураком, он умел и запоминать, и анализировать. «После такого большого периода дисфункции мозга…» - это про Юргена. Это сказали про него. Выходит, эксперимент Марка Айштейна состоялся не вчера, десять-двадцать часов назад? Тогда сколько же времени прошло?
- Доктор… - хрипло позвал Юрген, отмечая, что теперь голосовые связки стали слушаться чуть лучше. Кажется, функции потихоньку восстанавливались. - Доктор, я долго находился без сознания?
- Не волнуйтесь, голубчик… - кто-то присел возле постели, взял Шлимана за руку. И тогда физик понял, откуда знает этот голос - голос лечащего врача. Оказывается, Герхард и раньше разговаривал с пациентом, вот так же, держа за руку. Об этом не помнил разум Юргена, но отпечаток прошлого жил в подсознании. - Не волнуйтесь, пока рано говорить о сложных вещах. Вам только-только удалось выкарабкаться из тяжелой долгой болезни, не стоит напрягать мозг. Меня, кстати, зовут Герхард. Герхард Липински.
- Сколько? - упрямо повторил Юрген, подняв веки. Пристально посмотрел на медика. - День? Два? Неделю?!
Липински отвел глаза, смешался, не зная, как ответить. Он действительно боялся за своего пациента, физик почувствовал это.
- Что, больше?! - теперь разволновался сам Юрген, и это мгновенно зафиксировали чуткие датчики приборов, подключенные к телу пациента.
- Сестра! - чуть напряженно позвал Герхард, и Шлиман почувствовал, как что-то легонько «укусило» в вену на левой руке.
Потом женщина в белом халате слишком долго растирала ваткой место укола, это вывело пациента из равновесия.
- Так сколько?! - повысил голос Юрген. - Больше недели?! Сколько?! Чем закончился эксперимент на «Медузе»? Марк Айштейн пробил туннель в иное пространство?
- Эксперимент на «Медузе»? - доктор не блефовал, Юрген чувствовал это.
Конечно, можно великолепно владеть мышцами лица, «сконструировать» изумление, непонимание, но физик поверил: врач не играет. Он действительно не знает, о чем идет речь.