— Нечего оскорблять моих знакомых! — огрызнулся он.
— Ну и что? — удивился Акбарс. — Они все козлы. А женщины ваши — пра-а-ститутки. Ты их защищал — а они себя не защищали. И тебя тоже. Боятся.
Бандиты молча отошли и занялись раненым. Тот шипел и злобно поглядывал на обидчика.
— Нас все боятся, — задумчиво сказал Акбарс. — И слушаются. Вот Ольга… пра-а-ститутка… я говорю уйти — и она уходит. Говорю прийти — приходит. Скажу на ночь — приходит на ночь. Скажу привести подружек — приводит. А ты дерёшься, обзываешься, плохие слова говоришь… подойди сюда. Бить не буду, не бойся.
— Слово тхемало? — уточнил он.
— Не знаю, о чём ты, — бесстрастно улыбнулся Акбарс. — Моё слово. Подойди.
Подойти… он ясно понимал, что это — знак подчинения. Подойти — признать главенство бандита. Не подойти? Живым не отпустят. Есть много способов. Отобьют почки, например.
Акбарс холодно улыбался — и ждал. Он подошёл и положил на стол вилки.
— Хороший мальчик, — сказал Акбарс. — Понятливый. Нам понятливые нужны. У нас в школе есть дела. У нас везде дела есть. Нужен будешь — скажем. Тогда отблагодаришь, что простили. Вино будешь? Хорошее вино, не бойся.
— Не пью, — отказался он. — И не курю.
— Зря, — равнодушно сказал Акбарс. — С хорошим человеком должен пить. Пей.
Он усмехнулся и качнул головой. Акбарс сожалеюще глянул на него. Проверку на преданность он не выдержал, похоже.
— Иди, — подумав, все же разрешил Акбарс. — Больше не обзывайся. Ребята обидятся — убьют.
В подъезде его дожидалась Олька.
— Я уже думала милицию вызывать! — встревоженно сообщила она. — Сильно били?
— Не, — пробормотал он и схватился за стену. — Алик твой — понятливый мальчик… увидел, что не запугали, стал договариваться… на что я и надеялся…
— Кто мальчик? Алик?!
— А кто ещё? Я, что ли?!
Они недоумевающе уставились друг на друга.
— Голова кружится, — признался он. — Я… постою немного и пойду. А ты наверх не поднимайся. Их там много. И они злые после драки.
— Да их всегда много! — отмахнулась она. — Они по одному не ходят, боятся. У них жизнь такая, что убить могут. А я Алику сразу сказала, что если пустит по кругу — посажу. Я же маленькая ещё по закону! А он проституткой обозвал — но не пустил!
— Освободить тебя от него? — спросил он и аккуратно потрогал лицо.
Ссадины были не очень большими. Вполне можно было даже в школу с такими ходить, если б не голова… и не рёбра…
— Зачем? — удивилась девочка. — Я его так долго ловила! Алик — он самый приличный среди всех! Подарки часто дарит, в рестораны хорошие водит… а главное, что защищает. Я хотя бы без опаски могу на дискотеку ходить, ни одна пьянь не посмеет привязаться!
— Можно и не ходить…
— Монашкой, что ли, дома сидеть? Ещё чего не хватало! Я нормально жить хочу! По углам пусть всякие зашуганные прячутся!
— А родители?
— А они предпочитают не замечать! Дома не была — значит, у подружки ночевала! Колечко появилось — подружка дала поносить! А что, у самого разве не так? Родителям ведь скажешь, что баловались, а ты упал? А они сделают вид, что поверили!
— Отец действительно поверит. Он и не знает, что Акбарс вообще есть на свете.
Девочка недоверчиво улыбнулась. Такое она не могла себе представить.
— Отец, он… как бы в другом мире живёт, — пробормотал он. — Работа в кабинете, дома книги, а по улицам только в магазин и обратно. Где библиотека, он знает, а где наркоту продают — уже нет. Мы все живём в одном городе, но в разных мирах… Для тебя — танцы, дискотеки, модные костюмчики, машина родителей, добрый ласковый Алик… для меня — тренировки, работа, рыночные бандиты, уличная шпана, школьные шакалы…
— А хвастался, мало били! — озабоченно заметила девочка. — А что тогда заговариваешься? Не знаю, где живёте вы с отцом, а я так в своём городе! Вот что: давай я тебе лицо отмою? До дома сам дойдёшь? А то мне к Алику бежать надо, он сердится, когда меня долго нет — та-а-кой ревнивый, просто ужас!
— Понравился бандит?
— Понравился! — вызывающе сказала девочка. — С вами, уродами, что ли, дружить? У него хотя бы какие-то законы есть! А наши — шакалы!
— Девчонок сюда водила? — хмуро вспомнил он.
— Ещё чего! Они сами набивались! Акбарс щедрый — и своих всегда защитит! Им что, со старшим Типуном гулять? Вечно пьяный, урод! Подружку свою чуть не зарезал… А рыночные даже слова грубого не скажут, у них это не принято! Они хотя бы знают, что такое честь!
— Ненавидишь свой народ?
— А за что вас уважать? Все трусливые, как…
— Тогда не стой посередине, — непонятно посоветовал он. — Перенимай его обычаи… язык выучи обязательно — и вперёд… а между культурами стоять нельзя, опасно это — как предательство…
— Да он не учит своему языку! — недовольно призналась она. — Смеётся только.
— Правильно делает, — буркнул он. — Мы же спрашиваем, чтоб надсмехаться и дразнить. А кому это понравится? Ты ведь о чём спрашивала? Как на его языке материться, верно?
— Ну… надо же знать, когда меня ругают!
— Спроси, как будет мама, отец, брат… как что на кухне называется… как уважительно с ним говорить — и что говорить… тогда научит.
— Ты с Акбарсом не ссорься — убьёт! — вдруг всерьёз сказала девочка. — Лучше его держись. Он тебя от старшего Типуна прикроет.
— Убьёт, — рассеянно согласился он. — Да это не страшно… страшно, если я его убью. А туда я уже не раз ходил… а там — тупик! Олька, что делать-то? Не понимаю… Может, есть иной путь?
— Я тебе скажу, что делать! — всерьёз забеспокоилась она. — Домой идти — и на диван! Топай! Я, однако, тебя провожу, а то придёшь куда-нибудь под машину…
Отец оказался почему-то дома. Ольга извинилась ангельским голоском, мило улыбнулась и убежала на своих высоченных каблучках к Алику. Отец невольно проводил её взглядом. Потом безнадёжно уставился на расхристанного сына.
— Мы баловались в школе, и я упал, — вяло пояснил он.
— Игры у вас какие-то бандитские! — возмутился отец. — Это как же вы бегали, что разбился и спереди, и сзади?! У всех дети как дети, один ты… брал бы пример со своей одноклассницы! Опрятная, чистенькая, ходит в школу, чтобы учиться, а после школы, наверно, не носится по улицам, не дерётся, а домой идёт!
— Ага, и фигурка у неё стройненькая! — поддакнул он и побрёл к дивану. — Глаз не отвести, верно? Ты, по крайней мере, не отводил. Взглядом раздевал, оскорблял женщину… а зря! Я же говорил уже: тебе нечем таких купить! Такие гуляют только…
Он замялся, глянул на смущённого отца и, чтоб не рушить его внутренний мир, закончил не так, как думал: — …с отличниками.
* * * Дребен Хист — честь превыше…— Куда бы нам засунуть блицштурм? — тоскливо вопросил Хист.
Десятники, подавленные величием звания «эпсаар красная роза», уважительно помалкивали. Хист глянул на них и обозлился.
— Зачем вообще нужны крупные полицейские силы? — рявкнул он. — Только для войны! С собственным народом воевать! Улицы расчищать, когда император едет к любовнице! Ит-тырк… За Ирчу загоню! Пусть разъездами степь перекроют, что ли? Чтоб степняки коров не воровали…
— Э… там же деревенские стадо пасут! — робко намекнул первый десятник.
— Надинька-кружевница заругается? — едко осведомился Хист. — Дожили! Сейчас ещё и мельниковы сыновья припрутся указывать, как полиции службу исполнять? Дожили…
— Хист! — сунулся в дверь мельников сын. — Слушай, ты когда разберёшься с военными, а? Чего они нас на станцию не пускают? Разве это порядок?! Деревня торговлей с городом живёт! Знаешь, как про нас говорят? У деревенских голова разболится, если пару дней на рынок не съездят! А нас то пускают, то не пускают! Как начальник караула вздрючку от Любея получит, так вообще не пускают! Да кто они такие?! Какие-то военные!..
— Э, Хайло, а ты сам ли сюда бегаешь — или посылает кто? — вдруг спросил Хист. — Уж больно умно рассуждаешь, как будто думать умеешь… э?
— Так Кола Гончар же говорит! — простодушно признался здоровяк. — Ты, говорит, орёшь громко, и морда у тебя наглая — тебе и идти к Хисту требовать справедливости! Он, говорит, тебя отовсюду услышит! И батяня то же говорит… да и все говорят, что у меня морда наглая!
— Может, тебе чего и Знобинька подсказывает? — обречённо уточнил Хист. — Э, не отвечай, это я так, мысли вслух… Передай Знобиньке… вот зараза же прицепилась красивая — Гончару передай! Передай, что… прямо сейчас разберёмся! Вот молока попьём и пойдём военных гонять…
— А вы молоко перед этим делом пьёте? — подивился мельников сын, — А зачем? От него же… а, понятно… или не понятно?…
И озадаченный глашатай деревенских интересов исчез.
Хист строго глянул на ухмыляющихся десятников.
Хист строго глянул на ухмыляющихся десятников.
— Отправьте вестового к блицштурму! — приказал он. — Пусть командиров подразделений тащит ко мне! Будем составлять план, как военных укоротить.
— Я Гребло пошлю! — тут же решил первый десятник. — После того, как он угрохал их командира, а потом и начальника штаба, его там все опасаются.
— Вестовому станковый арбалет не положен, — напомнил Хист.
— Да он сапогом может! У него такой сапог, что…
И тут засияла проекция от командирской раковины. Хист взглянул и оцепенел. Из синего тумана на него противно уставилась физиономия самого подвизиря! Ранее он его разве что на торжественных выездах мог созерцать… издалека…
— Хист? — неопределённо сказал подвизиря. — Ну-ну… Мне тут доложили… Круто берёшь, мальчик… круто, да… э?
Хист не отозвался, потому что не сразу вышел из ступора. Его молчание почему-то добавило неуверенности в голосе всемогущего главы полицейского ведомства.
— Мои… э… союзнички о подобных нюансах забыли упомянуть, — задумчиво протянул подвизиря, изучая офицера цепким взглядом. — Забыли, да… а ведь блицштурм — мои ребятки, да… Нехорошо получилось, э? Ну-ну… Ну… действуй, Хист, пока что у тебя получается… союзничкам привет передавай, розочка, хе-хе…
Хист моментально помрачнел и наградил подвизиря таким взглядом, что, будь тот рядом, то сразу озаботился бы кольчугой с высоким воротом. Розочками в городских низах звались привокзальные женщины, доведённые до отчаяния безденежьем и согласные за еду исполнять иногда очень затейливые пожелания клиентов, отчего приобрели и кличку, и специфические физиологические отличия… Но подвизиря был в столице и ничего не ощутил из-за несовершенства связи. А потому отключился, даже не поняв, что Хист на полном серьёзе прикидывал успешность рейда блицштурма на столичную резиденцию подвизиря.
— Вот урод! — вдруг сказал третий десятник. — Обязательно унизить надо, да ещё и при подчинённых! Таких убивать надо на месте! Даже если потом самого…
— Честь превыше жизни? — скептически возразил первый десятник. — Это закон степняков, для нас не подходит. Мы жить любим. Так что терпим.
— Я думаю, — медленно сказал Хист. — Я думаю… тут немного длиннее надо… я думаю — моя честь превыше жизни того, кто на неё покушается… да, именно так. Вот так я и думаю. И так и буду поступать!
Народная присказка, удлинившись, потеряла очарование и красоту полуправды, зато приобрела незыблемость и злобную целеустремлённость нового нравственного закона. И это поняли все присутствующие.
— Э… — очень серьёзно сказал первый десятник. — Тогда вот какое дело… дозволь обращаться к тебе просто «командир»? Оно и верно будет, и уважительно. А то у нас все звания как-то погано толкуются, вдруг поймёшь не так…
— Только между своими! — подумав, решил Хист. — Только потому, что у нас спецотряд, спецпоручение!
— И потому что мы все братья через сестру нашу смерть! — хором добавили очень серьёзные десятники.
Глава двадцать вторая
Санниэре — когда тебя слушают…Первым делом после освобождения следует делать что? Конечно же, вытряхнуть муравьёв из штанов! Вот кто бы сказал, почему их именно в штаны тянет? С научной точки зрения? На бытовом уровне объяснение пришло в голову сразу, и даже не одно — но похабень такая, что думать неловко, не то что озвучивать.
А вторым делом следовало напиться и умыться — дружелюбный Эл заботой о пленнике себя не утруждал. Речка шумела внизу и вроде бы даже неподалёку — но по темноте спуск оказался неприятно утомительным. Ни одной подходящей тропинки не обнаружилось. То ли звери именно на этой горе не водились, то ли на водопой ходили не сверху вниз, а как-то иначе… в общем, вернулся он к связанному эльфу очень нескоро, на рассвете. И уже издалека обострённые чувства оповестили, что эльф там не один. Собственно, чувство требовалось одно и самое заурядное — слух. Ругался там кто-то без всякого стеснения, да на несколько голосов, причём голосов знакомых. Это в глухом горном лесу, где никого не знаешь.
Вообще-то к спорщикам можно было хоть на телеге подъезжать — не услышали бы. Но он на всякий случай осторожно подполз и поглядел. Не то чтобы это было жизненно необходимо: свою сумку он по привычке сразу захватил с собой. Но… а куда идти-то? Сведения о гномах — в голове у эльфа… предположительно. А голова — вон она, торчит на родной эльфийской шее. Вот и осталось, что лежать да подслушивать. Вдруг скажут чего интересного?
У притухшего костерка сидели на корточках два знакомых по деревне синеглазых прохвоста и с интересом поглядывали на связанного эльфа. До сих пор связанного.
— Тэк-с, попробуем ещё разок! — с оптимизмом произнёс эльф-мятежник. — Так кто ты такой, чтоб пугать дурным воплем двоих бегущих по своим делам эльфов?
— Тоже мне, эльфы! От любого звука на дерево прыгаете! И развяжите мне руки!
— В нашем лесу так никто не орёт! Даже улыба! Даже если ему наступить на хвост!
— Даже если ему наступить не на хвост — и то орёт не так! Тут не то что запрыгнешь — взлетишь…
— Вот послушал бы вас, если б вам муравьи в штаны забрались! И развяжите мне руки!!
— Тоже нам, эльф! Муравьи ночью не лазают — они спят с муравьихами! Какой ты эльф, если даже не разбираешься, кто к тебе ночью в штаны лезет?
— И, кстати, это, наверно, клещи… вот они как раз ночью…
— И чего снова орать? Или не знаешь, что с клещами запросто справляются? Их же можно прижечь — или отсечь… Ах, знаешь, потому и орёшь? Ну мы же не извращенцы — по мужским штанам лазать!
— Уберите клещей! И развяжите руки!!!
— А он почему-то считает, что извращенцы… Эй, ты кто такой, чтоб считать нас извращенцами?
— Эл Швадесенс! Руки развяжите!!! И клещей!..
Эльфы-мятежники удовлетворённо переглянулись. Один из них встал, поискал взглядом подходящую ветку, примерил к руке… и со всей дури навернул пленника повдоль спины.
— Вау!!!
— Это не клещи были, — спокойно пояснил эльф. — И тем более не муравьи, они же ночью спят… с муравьихами… это наведённый зуд. Страх так проявляется. Сейчас ведь не щиплет, не зудит… ну, вон там?
— Там нет, — неуверенно сказал пленник, прислушиваясь к себе. — А вот на спине…
— Акупунктура, понимать надо! Э… значит, мы остановились на том, что ты, Эл Швадесенс — ах, какая громкая фамилия!.. но мы её всё равно не боимся, придумай чего получше… — так вот ты, жалкий столичный хлыщ, связал себя очень ловко и пугал нас из кустов. А зачем пугал? Э… с этим разобрались, клещи же… зачем связал себя? И как, кстати? Мы тоже так хотим!
— Хотите — заимейте дядю, как у меня! — злобно ответил столичный хлыщ. — Я тут магнитосъемку веду, а он поручения даёт! Кланового убийцу стреножить, типа, между делом! Типа, дяде эту принцессу в драной юбке надо, эльфиек ему уже не хватает — а мне к-э-к дадут по виску! Я вам что, экстрим форс?!
— А гномьих брюликов, как на экстрим форс! — отметил мятежник задумчиво. — Если они, конечно, существуют…
— А что такого? Во Флоренсо…
— Ну-ну, в столице жизнь весёлая, один брюлик стоит, сколько наша провинция…
— Да вы у себя зарабатывать не умеете!..
— Утянули все финансы в столицу и жируете!.. — …вот и сидите в провинции, как у улыбы…
— А ты с клещом в штанах?
— Как хочу, так и сижу! Развяжите руки!
— Не повторяйся, скучно же… Вот интересно, а почему ты не взял убийцу? Или принцессу, если убийцу боязно? Хотя с такими брюликами… я бы взял! А принцессу — так и вовсе без брюликов… и даже без приказа…
— Так и я взял! — возмутился Эл. — И ничего сложного! Он же берхь! Дал раза — и слетел с босых пяток! Я его раз — и в гуолы!
— Вот садист! К нему же муравьи в штаны!
— А он мне камнем кэ-эк даст по виску!
— И он садист…
— А он сбежал — а вы прибежали, но не развязываете! А потом искать, ловить — а здесь же не мостовые Флоренсо! Я на вас дяде настучу! Как вас зовут?!
— С чего бы его искать? — буркнул мятежник примирительно. — Тут он, по кустам прячется и подслушивает! Они, берьхи, в этом возрасте все такие — лишь бы прятаться да подслушивать… Дети! Им бы играться! Эй, убийца, иди сюда! Из кустов плохо же слышно! А видно ещё хуже!
Он поднялся и подошёл к компании, чувствуя себя, как последний идиот.
— Вот скажи, я тебя разве бил? — начал заводиться пленник, едва завидев обидчика. — Я разве камнем? Ну-ка развяжи руки!
— Зачем? — не понял он.
Эльф поперхнулся возмущением — но сразу ответа на такой простой вопрос почему-то не нашёл.
— Эт-то хорошо, что мы тебя отпустили, — задумчиво сказал эльф-мятежник. — А то бы сидели сейчас связанные, с шишкой на башке, с клещами в штанах… А почему ты его не развязываешь?
— Чтобы драться было с кем? Он вон какой большой, и с брюликами, а я ещё ребёнок.