Неудачная реинкарнация - Владимир Журавлев 9 стр.

— Отцу знать не положено?

— Лучше не знать, — твёрдо сказал он и тронул коня. — Тогда и отвечать не придётся, если спросят. А спросят обязательно, я в этом мире уже наследил… и прошло-то ведь всего два дня! А что дальше будет?! Творче, я таки подозреваю, это твои происки! Что, думаешь, если ты нигде, тебя и взять не за что?! Или ты вообще не думаешь?…

Отец посмотрел на сына, злобно грозящего небу, вздохнул и ушёл к жене. А он мгновенно успокоился, подумал — и поехал не к калитке, а вниз по саду, к шумящей реке. Конь — не ишак, его в мутную воду можно загнать. Поддать хорошенько, и сразу пойдёт…

За рекой он переждал в камышах, пока полицейский отряд втянется в деревню, и спокойно затрюхал в степь. Где находилось кочевье, он не знал, зато отлично представлял логику поступков степняков. Сам таким бывал, и не раз… мда.

Ну, а стойбище… оно должно быть часах в двух хорошей езды на коне. Ближе — могут заметить имперские латники, а дальше… тогда степнякам было бы лень ехать за девками. Он успел хорошо разглядеть похитителей. Голодранцы и пьянь. Им терпения не хватило бы скакать больше двух часов. По той же причине стойбище должно быть у реки. Ну, а река здесь одна — Ирча. Собственно, если б степь не была такой холмистой, степняков можно было бы отследить с любого тополя в деревне. Но — холмы, и немаленькие… Ничего страшного. Надо просто подъехать ближе, забраться на обзорный холм, дождаться темноты и посмотреть, где в степи жгут много костров. Это же степняки, а не диверсионная группа. То есть, жены, дети и скот при них. А такую орду не спрячешь.

До темноты было далеко. Так что он ехал не спеша, поглядывал на дальние холмы — а вдруг они не такая уж пьянь и выставили дозорного, хотя бы одного? Нет, не выставили… Странно, как у них самих всех девок не поворовали? Или поворовали, потому и полезли в деревню? Или там такие девки, что рука не потянется воровать?…

Он ехал и думал. А что ещё делать в степи? Изгиб подножия холма, как плавный поворот мысли…

— Тема сегодняшнего классного часа — интернациональное воспитание, — наставительно сказала классная руководительница.

Класс сидел непривычно тихо. Ещё бы! На задней парте громоздилась каменно неподвижная фигура директрисы. А рядом — оба завуча. И ещё какая-то незнакомая тётка, тоже каменно неподвижная. Значит — из инстанций…

Классные злодеи заинтересованно поглядывали на Вовочку. Понимали, что начальство явилось из-за него. Так что поглядывали, смотрели, как он себя держит под прицелом. Сравнивали со своим поведением в подобной ситуации.

Классная руководительница рассказывала об интернационализме гладко, как по писаному. Почему, кстати, как? Она и рассказывала по писаному. То есть — читала доклад. Это семиклассникам. Что ещё надо, чтоб возненавидеть классные часы? Правильно, больше ничего. А что оставалось делать бедной Марьиванне? Начальство же! Получается, работала она не для детей, а для начальства. А школьницей, наверно, говорила высокие фразы о благородстве будущей профессии, жизнь отдать делу воспитания подрастающего поколения… тьфу, слова-то какие дубовые! Ничего она не говорила! Просто в педвуз конкурс маленький, а отпуск у учителей большой — и всегда летом. Да ещё каникулы, когда можно не работать. Да ещё если и на уроках не учить, а так… проводить уроки…

— И вот что мы видим? — сказала Марьиванна обречённо. — В то время как интернациональные отношения как никогда стоят во главе угла… наш товарищ… допускает дикие выходки, порочащие честь школы, честь класса…

Девчонки привычно заулыбались. У них как-то слово честь ассоциировалось совсем с другим — и не только у них… Учительница загасила веселье предупреждающим взглядом.

— Да Марьиванна! — возопил он покаянно. — Да я только за интернационализм! Да если рядом со мной будет сидеть моя ровесница с солнечной Ямайки, прямо как она есть, прямо вот в юбке из пальмовых листочков — я же только за! У нас же такие товарищеские отношения завяжутся!

— Переписчиков, тебе слова никто не давал! — рявкнуло с задних парт.

Ну и зря рявкали. Его сейчас можно было остановить только танком — а голос он на всякий случай давно поставил, так что и не заглушить. — …Но какой такой интернационализм на нашем рынке?! Там же стояла толпа — вот почему шакалы в любом мире сбиваются в толпу? Там была толпа уродов, козьи морды, корта-ан-газа, и никаким интернационализмом не пахло, а пахло ненаказуемым хулиганством! Стоят и каждой девушке предлагают познакомиться-прокатиться — даже если она с парнем, даже если она с мужем… понятно, что их много, понятно, почему не связывались — но кто они такие?! Это же отбросы родов! Их выгнали отовсюду, и они собрались здесь! А роды, как и столетия назад, пасут скот, растят детей, обихаживают сады и строят дома! И вот их я готов уважать! А эти — ит-тырк-кнорк! И даже кнурсе! Вот так им и сказал, и гонялись они за маленьким мальчиком с ножами! Не догнали, потому что пьют много — и курят всякую дрянь! И тогда побежали жаловаться в имперскую полицию! Э… в милицию то есть. А теперь ещё и вы их защищаете! Что, понравилось, что предлагают познакомиться-прокатиться? Так это не интернационализм, это… вот, блин, забыл слово, у нас же ещё классный час был на эту тему…

— Переписчиков!!!..

— Их бы камнем по голове!..

…И получалось из его размышлений, что Творец здесь ни при чём. Получалось, каждый и есть творец своей судьбы. Вроде банально, но как свежо, когда в приложении к собственной личности! Ведь живут же люди в деревне? Живут. Ни за кем не гоняется имперская полиция. Ну, практически ни за кем. Надия не в счёт — она влезла в высшие разборки и не захотела вылезать. Вот и получает свой процент риска. А Яха… вот уедут полицейские, и пойдёт у неё жизнь, как и предполагалось — в город, а там на дно… Зато придурки с ножами не носятся по рынку ни за кем — только за ним! Потому что все остальные утёрлись и пошли дальше. И девок у степняков он бросился отбивать, не другие. Засветил себя, между прочим, перед эпсаром. А вот братья Собаки не бросились. А братья Гончары бросились — но потом, вместе со всеми. Мог бы вообще в шкафу, блин, пересидеть! А потом бы уехал на мандривке в город! Заодно бы узнал, что это такое — мандривка. Говорят, магия… Ну-ну. Что-то он не только магии, но даже теоретического обоснования возможности оной ни в одном из миров не встречал!

Мог бы… мог бы — и надо бы! — помогать отцу в гончарной мастерской, как остальные братья! Сад обихаживать, товары возить… на мандривках, блин, что бы это ни было! А потом, в своё время, взять в жены здоровенную работящую девойку — и поднимать детей, чтоб было на кого опереться в старости! Утопиться, что ли, да начать по новой, только на этот раз правильно?

Стоп, только не спешить, одёрнул он себя. Ведь было уже. Была попытка правильной жизни. Была? Ну… да, признался он сам себе. Забыл про оружие, про запасные укрытия и пути отхода, про… всё. Был работящий мужик по прозвищу Грязный Топор, Кыррабалта. Грязный, а вовсе не Чёрный, как врут в легендах. Потому что работа у него такая была. Корчёвка леса, например. Были дети и красавица жена, которую Яха напоминает до пронзительной боли в груди… И был полицейский отряд… И не его ведь грабили, а односельчан — вот что обидно! А Кыррабалта — он мужик совестливый, сострадательный, соль земли, опора нации… как взял свой топор, как размахался, придурок… и случилось то, что случилось. Полстраны в пожарах да десяток слезливых баллад-легенд на выходе. Парочка баллад, кажется, до сих пор в обращении…

Я долго живу, в этом дело, напомнил он себе. Этап мирной жизни — это просто этап. Он был и прошёл. Давно, надо полагать, ещё до йогина-основателя, чтоб ему подавиться дыханием бхастрика! Люди-то едва успевают первый этап осознать. А он — идёт вперёд. Вот, сейчас этап бессмертия памяти, потом ещё что-то будет на голову…

Красиво подумано — но ведь неправильно! При чём здесь этапы?! Просто он… не боится смерти? Не так уж дорожит мирной жизнью? Да. Не смерти он боится, а сопливого младенчества, да и то… переживёт ещё раз, если придётся. И мирной жизнью не дорожит, это верно. Что-то, видимо, понял важное йогин-основатель, ежели все последующие реинкарнации стягивало на… убийства? Нет. Да. На убийства — но по уважительным причинам, вот как правильно! И это стало сутью личности. На стремление власти удавить — отвечать тем же.

Ах ты, поганец, тихо обозлился он на йогина. Ты у нас справедливый, значит? Заступник обиженных, да? Вот о чём тебе мечталось, получается, в йогических трансах на камнях Тибета — как бы грохнуть всех, обидевших тебя и близких? Для того и бессмертие памяти намолил — чтоб опыта убивцы накоплялось?! Ну ты и поганец! Как всем реинкарнациям нагадил! То есть не ты — я… э, какая разница, если нагадил?!

— Извини, Творче! — покаянно сказал он. — Напраслину на тебя возводил! Хороший мирок ты сваял, признаю! Это просто я не в ногу иду… Блин, встретился бы мне хоть один йогин! Да где его взять в степи-то? Они, гады, все на югах предпочитают. И это, в общем, понятно. Любой бы предпочёл…

А степь менялась. Вроде и отъехал всего ничего, а трава заметно пониже, и жёлтого больше, чем радостно-зелёного. А как же сто двадцать дней в году осадки? Дожди только в предгорьях? А как это возможно? Э, Берен-йот-гали в этом разберётся!

Непонятного вообще много набралось. За последние пару суток. Ага, а предыдущие пятнадцать лет, получается, спал? Ну… да. Вот сейчас и не получается увязать всё, что увидено. Мало информации. К родовой памяти обратиться? О, там такое увидишь, Надия-ир-Малх ни в какое сравнение не идёт… Но то, что удалось осмыслить, однозначно указывает на посттехнический мир. Только странный он. Вот раковины связи — это понятно. Отец у Надии подозрительно быстро объявился — тоже понятно. Орбитальные системы позиционирования, что же ещё. Совмещённые с ген-датчиками для важных персон… А латы у полицейских? Вот не сырое же это железо, клянусь памятью Тэмиркула-кузнеца! А железо в деревне — как раз сырое… Получается… что?

Картина получалась неприятной, особенно в сочетании с сухой степью, что могло указывать на попытки управления климатом. Думать о таком не хотелось. Пока что не хотелось. Тем более что степь, даже спалённая зноем, была прекрасна. Качались золотые травы в танце лёгких ветерков. Изумрудно зеленела трава по оврагам. Ежевика заплетала глинистые откосы сплошным ковром. Шумел камыш на мелководье Ирчи. И родилась мелодия…

Он пел, позабыв обо всём на свете. Пел так, что дрожал воздух над холмами. Пел так, как пел когда-то вольный дух степей Имангали, по прозвищу Чёрный Аркан… Естественно, чёрный, а как без этого? У поэзии героических прозвищ — свои законы. А он был героем, Чёрный Аркан. Героем — и певцом…

Так что она объявилась перед ним совершенно внезапно. Открылась за очередным холмом во всей красе — грязная, растрёпанная, босая. Синяя, некогда праздничная юбка — в состоянии тряпки. Белая рубаха — уже не белая. И даже не серая.

— Ну ты и хорош орать! — выговорила Яха восхищённо. — Я на твой голос часа два иду! А тебя все не видно! А голос между холмов так и мечется!..

— Опа! — только и сказал он. — А ты-то здесь как? Тебя украли — или нет?

— Да… я и не знаю! Сначала украли. А потом — я пошла, а за мной никто не погнался! Обидно-то как! Я что, даже степной пьяни не нужна?!

Яха украдкой смахнула злую слезинку, а потом не выдержала и разразилась бурными, по-детски искренними рыданиями, даже конь испугался и заплясал, как бы невзначай отодвигаясь подальше…

— Горе ты моё! — вздохнул он. — Не переживай так, они ещё погонятся. Просто они сейчас упились все, если я правильно понимаю, во спасение от латников… Но вот очухаются и погонятся обязательно! И догонят. Э… так ты хочешь, чтоб тебя догнали вдесятером? И ещё раз догнали? Так не проблема, я могу за холмиком подождать, чтоб не мешать вам всем…

Все же они удивительно быстро приспосабливались друг к другу. Вот, Яха поняла намёк с полуслова — и разоралась на всю степь. И чуть не пришибла со злости коня, а ведь на нём ещё ехать и ехать… Ну, зато забыла про слезы.

Глава десятая

Эпсар шумно выдохнул, настраиваясь на боевой лад. За спиной у него выстроился клином второй десяток — ребята достаточно опытные, чтоб загасить любую неожиданность, но ещё не утратившие способность подчиняться приказам. Ну, где у нас там сопливый берхь? Он вытянул руку, властно толкнул калитку — и упёрся взглядом в неестественно синие глаза. И сразу понял, что свой второй десяток он несколько переоценил.

— Ну, заходи, — разрешил эльф. — Или ты калитку открываешь не для того, чтоб зайти?

— А… э… э? — сказал эпсар. — А я перед калиткой… а вы в калитку… как?

— Какой больной улыба там шараборится? — раздражённо донеслось со двора.

— Это наш эпсар, — дружелюбно просветил первый эльф. — Спрашивает, как мы сюда попали. Кажется.

— Через калитку! Он что, не знает, что от реки есть калитка?!

— А как он тогда по девкам ходит?

— Наверно, через парадный вход?

— О, какой брутальный у нас эпсар! А по виду…

— Отставить операцию, — со вздохом скомандовал эпсар. — Десятник, принять под охрану усадьбу тхемало. Под неусыпную охрану! И — выстави наблюдателя, как положено по уставу!

— Со стороны степи? — почтительно уточнил второй десятник.

— Со стороны дороги в город! Учишь вас, ишаков, и всё равно не понимаете, откуда главная опасность…

Эпсар прошёл в калитку и аккуратно прикрыл её за собой. Ему вовсе не нужны были лишние свидетели его унижения.

Во дворе у гончара бесцеремонно расхаживали эльфы, совались в мастерскую, в сыроварню, в сад, из сада… и ощущались они как целая толпа, хотя и были впятером, как и прежде. На крыльце дома в философском спокойствии посиживал Кола Гончар и с непонятной иронией следил за эльфами — и за своей красавицей женой, нервно теребившей платок в дверях летней кухни.

— Нашёл защитника для девы Бессмертных? — строго спросил эльф.

— А разве он кого-то искал?

— А что, наш эпсар способен кого-то найти?

— Он даже калитку к девкам не нашёл!

— А вот…

— Я его нашёл, — с мстительным удовлетворением сообщил эпсар. — Это пятнадцатилетний мальчик. Сын вот этой прекрасной дзуды. И, я вам скажу, очень странный сын! Вам до него ещё расти и расти…

— Он над нами издевается! — моментально определил эльф.

— Или врёт!

— У прекрасной дзуды замечательные дети! Все в отца!

— Мы же только что их смотрели! И их жён — тоже!

— И жены у них замечательные!

— Он не похож на отца! — хмыкнул эпсар, начиная кое о чём догадываться. — Точнее, он не похож на Колу Гончара. Такой… гибкий, быстрый, невысокий… понимаете?

— Совсем как мы! — радостно провозгласил эльф — и осёкся.

— О…

— Э…?

— Опа…

Эльфы в некоторой растерянности поглядели в сторону хозяйки дома.

— Ну, блудни, признавайтесь — чей сын? — язвительно сказал Кола Гончар. — Э, радость моя, который из них?

Женщина в затруднении поглядывала на эльфов и не решалась подать голос.

— Понимаю! — благодушно заметил хозяин. — Темно, звезды, романтика, особых примет не обнаружено…

— Что за муж — за женой не уследил! — праведно возмутился эльф.

— А мы теперь разбирайся!

— Это ж геномы проверять!

— А пойдём отсюда!

— Уж мы и в другом месте девок отыщем!

— Кровь Бессмертных! — вдруг сказал первый эльф, и эльфы немного опомнились.

— Э… Надинька? — сказал неуверенно один. — Маринька…?

— Ялинька! — ледяным голосом сообщила женщина.

Эпсар с восхищением смотрел, как эльф, поганец этакий, опустился на колени перед красавицей хозяйкой, нежно дотронулся до пальцев её бессильно опущенной руки — и как неуловимо дрогнуло и потеплело её лицо.

— Отходчивая она у меня, — прокомментировал и гончар. — Враз все простила. Так, глядишь, и ещё один эльфенок образуется… ненароком. И не посмотрит, что за сорок…

Женщина смущённо глянула на мужа и отдёрнула руку.

— Какой он, наш сын? — негромко спросил эльф.

— Считается местным дурачком, — счёл нужным сказать эпсар. — За что его и выгнали из деревни в город. А так — ничего. Странный он только. Как будто старый. Хотя — мальчик.

— Какой наблюдательный у нас эпсар, — рассеянно отметил эльф.

— Но глупый.

— Что нам до его странностей!

— Мы же про цвет глаз спрашиваем!

Кола Гончар прочистил горло.

— На вас не похож! — сказал он уверенно. — Темноглазый и темноволосый. Хотя — да, светлокожий. Но это в маму.

— Я рад, — облегчённо сказал эльф-отец. — Мама у него — необыкновенная красавица!

— Потомка эльфов не задевай! — строго предупредил эпсара эльф. — Только мы вправе вершить его судьбу. Из города его вернуть необходимо. Потомку эльфов — здесь самое место. Пусть принцессу оберегает.

— Может, он и не в городе, — пробормотал эпсар.

— Тогда где же? И почему?

— Не знаю. Не знаю.

— Какой профессиональный у нас эпсар! — привычно отметил эльф. — Ну, не знаешь — и не ищи тогда.

— А я хоть что-то ещё могу делать? — безнадёжно спросил эпсар.

Эльф задумался.

— О! — просветлел он вскоре. — Ты можешь называть себя эпсаром! Ещё целый час можешь, вот!

И эльф удалился. А остальные эльфы смотались ещё раньше — и совершенно незаметно.

— Умные ребята, — заметил гончар. — Не обижайся на них, полиция. Просто они любят шутить. А так ты им очень даже понравился, они мне сами сказали.