— Мадам Барбара, почему вы взяли вместо Жанетты именно Митарру, а не кого-нибудь другого в помощники?
— Так вышло, месье. Митарра хоть и молчалива, но все-таки высказывает время от времени свое мнение, сочувствие. Вот и тогда она выказывала участие, заметила, что Жанетте уже не по силам делать свою работу. Потом, да и сама Жанетта посоветовала мне взять на ее место Митарру.
— Почему?!
— Сдружились они, приятельницами стали, прониклись друг к другу.
— Выходит, мадам Барбара, что к моменту устройства в магазин вы уже хорошо знали Митарру?
— Ну-у, хорошо — возможно, сказать так вряд ли верно, но представление, и довольно положительное, о ней у меня сложилось, к тому же Митарра принесла рекомендации от двух прежних работодателей, в которых подтвердилось, что она дисциплинированна, усердна, исполнительна и честна, что, согласитесь, очень важно, когда впускаешь в семью чужого человека.
— Эти рекомендации сохранились?
— Подлинники у Митарры, а у меня были копии. Если хотите, схожу посмотрю.
— Да, пожалуйста. Главное, мне нужны фамилии и имена тех людей, у которых служила Митарра, хорошо бы еще заодно и адреса, но если нет, ничего, я найду. И еще, если не затруднит, мадам Барбара, как мне найти Жанетту?
* * *— Месье комиссар, отведайте чая с жасмином и печенье, которое я сама испекла. Или вы предпочитаете кофе?
— Не беспокойтесь, мадам Жанетта, впрочем, с удовольствием попробую печенье с чаем.
— Вот и хорошо, присаживайтесь. Странно, что вас заинтересовала Митарра, женщина малозаметная.
— Мы проверяем тех, кто причастен так или иначе к семье Форси.
— Так это из-за Жака? Бедный, бедный месье Форси! Такой был человек! Добрый, отзывчивый, бывало, пошутит, всех рассмешит. Бедная мадам Барбара, как она теперь управится с магазином? Она в последнее время стала чаще болеть.
— Да, а я и не заметил. Что с ней?
— Непонятно, и доктора с диагнозом затрудняются. Ей то нормально, то слабеет, за прилавком стоять не может. Тогда ее Жак подменял или Каспар, когда не на занятиях.
— Недомогания давно начались?
— Уж е год точно, а может, и больше того. Мадам Барбара даже как-то сказала, мол, ты ушла от нас, так я и захворала. И не раз повторяла, возвращайся, будешь со своей приятельницей хозяйничать, авось я выздоровею. В общем, иногда шутим на эту тему.
— Печенье ваше, мадам Жанетта, превосходно!
— Правда? Спасибо! Ешьте, не стесняйтесь.
— Если позволите, мадам, вернемся к Митарре. Спасибо. — Комиссар взял наполненную чашку, положил сахар, а хозяйка налила в свою чашку и села напротив гостя. — Почему вы посоветовали мадам Барбаре именно Митарру, вы же ее мало знали?
— Да, верно, месье, но мне стало тяжеловато с утра до вечера мыть, готовить, что-либо переносить с места на место, и мне приходила мысль, что надо увольняться. Но с другой стороны, что дома делать? Смотреть телевизор? Другую работу найти в моем возрасте — дело очень непростое. А к Форси я привыкла, да и они ко мне, мы были почти как родственники. Вот я и тянула. С Митаррой случайно познакомились возле магазина Форси. Кажется, она что-то спросила, я ответила, потом разговорились. Еще несколько раз случайно сталкивались, она приветствовала, интересовалась здоровьем. Ну, как-то в разговоре я поделилась, что возраст напирает, а куда денешься в мои годы? Митарра неожиданно для меня проявила участие. Оказалось, что искала среди объявлений такое, которое бы могло мне подойти. И даже вместе со мной ездила узнавать, возьмут ли меня консьержкой. Представляете, какая добрая девочка! Ну и, само собой, я посоветовала мадам Барбаре взять Митарру вместо меня. Конечно, в магазине нужна помощница — такая, как она, сильная и выносливая, а не старая, болезненная и слабая, как я.
— А Митарра сильная? Она же не спортсменка. — Комиссар положил печенье в рот.
— Насколько мне известно, родилась и выросла она в деревне. Это мы, городские, хилые да слабые в большинстве, а уроженцы деревень здоровые и сильные. К тому же у нее крепкие руки и ноги, и не поздоровится тому, кого она ударит, но это вряд ли, Митарра бесстрастна и незлобива.
— Вы навещаете друг друга? — спросил комиссар, выпил свой чай и налил еще.
— Да, но раньше виделись чаще, в последнее время она заходит редко. Да и какой интерес ей со старухой.
— Мадам Жанетта, не знаете, есть ли у Митарры Мужчина — сердечный друг или сексуальный партнер? — Комиссар потянулся к тарелочке с печеньем.
— Точно не знаю. Сколько раз спрашивала, но она всякий раз уходила от прямого ответа или отмалчивалась, будто не слышит. И все же я думаю, что ей кто-то нравится, хотя она почему-то тщательно скрывает.
— Печенье великолепно, мадам Жанетта, от него трудно оторваться; благодарю, разумеется, и за чудесный чай.
— Спасибо, месье, рада, что вам понравилось. Возьмите, пожалуйста, с собой хоть немного печенья.
— О нет, мадам, спасибо, в мои годы лишние калории только вредят.
— Ой, месье комиссар, годы! Вы преувеличиваете!
* * *Чтобы встретиться с бывшими работодателями Митарры, пришлось отправиться в Вожирар[6], один из самых густонаселенных округов на левом берегу Сены. Луи Вермандуа не любитель многолюдной суеты, толп на тротуарах и нескончаемого потока машин на дорогах, но что поделать, приходилось самому разрабатывать собственную версию, а если инспектор не разделяет ее, то пусть хотя бы не мешает. Он уже звонил, соседи никакой зацепки не дали, о Жаке Форси отзываются хорошо и недоумевают, кому и зачем понадобилось убивать его. О жене и сыне тоже никто ничего плохого не сказал. Насчет служанки тоже, можно сказать, ничего нового, кто-то к ней равнодушен и мало замечает, а некоторые ее недолюбливают, но рассказать почему— затрудняются, что, по словам Фрежюса, странно, и это могло бы послужить причиной для расследования или изучения, если бы был смысл, которого он не усматривает.
С улицы Вожирар, да и не только оттуда, виден почти монолитный столб из стекла и бетона, небоскреб в пятьдесят семь этажей, — Башня Монпарнас, которую терпеть не может Луи Вермандуа, как и Большую прямоугольную арку в своем районе Ля Дефанс и другие подобные строения, по которым глаз скользит, практически ни за что не цепляясь, и на которые совсем не интересно подолгу смотреть и тем более вспоминать их. Башня подавляла постройки в историческом Париже, от ее махины эти прекрасные здания, по мнению комиссара, рядом с ней казались мелкими и жалкими. В старых домах жильцы довольны пестрые, от зажиточных до далеких от престижа и достатка. Последние особенно сконцентрированы в комнатах мансардных этажей.
Чета Адель и Жюль Пьеж занимают почти половину последнего, четвертого этажа, к ним и направился Луи Вермандуа.
Дверь открыла Адель Пьеж, пожилая худощавая дама в каком-то странном комбинезоне. Луи Вермандуа представился и назвал цель своего визита.
— Проходите, господин комиссар, не хотите ли несколько глотков «Бордо»? Я непременно выпью. — Адель взяла с комода бутылку, из стеклянной витрины два бокала, налила вина, один бокал подала комиссару, тот кивнул, благодаря. — Жюль на крыше с пчелами, он скоро подойдет. Уже около года, как Жюль занялся пчеловодством, но я их до сих пор боюсь. Мне необходимо глотнуть вина. Ой, их там так много в каждом улье! Как Жюль не боится?! За ними интересно наблюдать, но недолго. Немного Жюлю помогу — и наутек. Смешно, правда? Как вы думаете, привыкну к ним?
Комиссар пожал плечами, неопределенно скривил губы.
— В зависимости от того, как себя настроить, берите пример с мужа.
— Пытаюсь, но пока получается плохо.
— Мадам Адель, извините, но мне надо узнать, что вы и месье Жюль думаете о Митарре?
— Ну, что думать? Вы видели, наверное, ее? Скрытная, в меру старательная-, не болтлива, я, знаете ли, не люблю, когда женщины постоянно о чем-то говорят, потому что многое из сказанного совершенно несущественно и неинтересно. Обидчивая, но не ранимая. Самолюбива. — Адель сделала очередной глоток и вздохнула с облегчением. — Еще, пожалуй, собственница и целеустремленная, если можно так выразиться, хотя не совсем уверена в точности того, что хочу сказать. Вот, например, понравится ей что-нибудь — и будет канючить, пока не выпросит. И что самое противное — таким монотонным голосом, будто на одной волне или в одной тональности с небольшими перерывами в несколько суток, но в течение дня по нескольку раз. «…Вы же спрашивали, что тебе подарить на день святого Сильвестра[7]. Подарите мне брошь, у вас много…» Отвечаешь ей, что она мне тоже нравится; тебе подарю что-нибудь другое, если хочешь, куплю брошь, будет у тебя новая». Она опять свое: «Нет, хочу эту, мадам, пожалуйста». Так выводила, бывало, чуть ли не до нервного срыва, хотелось ее поколотить. В конце концов отдашь что просит, только бы отстала. В общем, ее жаль, сирота она. Мы с Жюлем рано остались без родителей, и детей нам Бог не дал, вот мы и жалели сиротку.
Комиссар маленькими глотками смаковал вино.
— А спицы или вязальный крючок Митарра у вас просила?
— Нет, господин комиссар, у меня их нет, я не умею вязать, в отличие от Митарры.
— Ой, мадам Адель, я совсем забыл, мне надо позвонить, а вы отведите меня потом к своим ульям, еще не приходилось видеть на крыше. По телевизору и на фотографиях, конечно, видел, а вот так, воочию, на парижских крышах, — нет.
— Пойдемте, только к ульям сегодня еще раз приближаться не хочу.
Комиссар позвонил Фрежюсу, который поехал к семье, где Митарра служила до того, как перешла к Пьежам, и попросил обязательно задать хозяевам новый вопрос.
Плоская крыша перегорожена в нескольких местах. В одной части, равной по площади квартире четы Пьеж, стоят пять ульев, но места хватит еще на десяток, а то и больше. Подальше от ульев размещаются ящики с поникшими, но еще цветущими георгинами, гладиолусами и бархотками, можно сказать, на последнем издыхании, потому что уже довольно прохладно, особенно по ночам. Вдоль ограждения по краям крыши, в кадках, какой-то кустарник, уже почти без листьев.
— Жюль, у нас гость — комиссар Луи Вермандуа. Спрашивает о Митарре и хочет посмотреть наши ульи. Покажи, а я пойду обратно.
Жюль Пьеж закрыл улей крышкой, снял защитную сетку с головы и лица, поздоровался.
— Что это Митаррой полиция заинтересовалась? Вроде бы не та птица и не тот зверь, чтобы выслеживать.
— Обычная процедура, собираем информацию по делу Форси.
— А что за дело такое, связанное с семьей Форси, если, конечно, не секрет?
— Нет, не секрет. А вам знакомы Форси?
— Конечно, до выхода на пенсию, около года назад, я возил в их магазин мясо от фермера из Гаскони.
— Вы были посредником?
— Скорее, водителем и экспедитором. Так что случилось у этих Форси?
— Мы расследуем убийство Жака Форси.
— Убийство? Жака убили?! Вот кто не заслуживал преждевременной смерти, так это Жак! Господин комиссар, найдите убийцу, я вас очень прошу! Надо же, Жак убит, кто бы мог подумать! За что? Когда? Где? Ну где справедливость?.. Может, и там, — Жюль кивнул в сторону неба, — нужны добропорядочные души? — Жюль подошел к скамье, присел, за ним комиссар.
— А как бы вы отнеслись, если бы узнали, что у месье Форси была любовница?
— У кого? У Жака? Вы не шутите? Ну кто бы мог подумать?.. Но, видно, на то были причины. Насколько мне известно, ни жену, ни сына Жак не обижал — напротив, всегда о них заботился.
— Да, это верно.
— Они к нам приходили на вечеринки, Жак и Барбара.
— Вот как? А Митарра тогда работала еще у вас?
— Да, конечно, я Жака знаю давно. А Митарра, как обычно, помогала Адели, приносила из кухни блюда на стол в гостиную.
— Значит, Митарра могла видеть супругов Форси?
— Безусловно, и много раз. Мы с Жаком приятели… были. До моего выхода на пенсию виделись часто, и не только когда я доставлял им туши свиней и овец. Иногда ездили на рыбалку, несколько раз бывали с ним у пчеловодов с многолетним опытом. Я давно хотел заняться разведением пчел, а Жаку было интересно наблюдать, но не самому с ними возиться. А меня очень увлекает. С ними тут я по нескольку часов, даже Адель стала обижаться, говорит: на пенсии, а все равно что на работе, днями пропадаешь на крыше. А как же иначе, надо вникать в дело. Я учился на двухдневных курсах, получил азы и представление, теперь хочу разобраться до тонкостей, тут тоже нюансов предостаточно, как, впрочем, и в любом деле. Да еще сезон на сезон не приходится, многое зависит от погоды.
— Верно, месье Жюль, я слышал, что с пчелами только на первый взгляд кажется просто, а станешь заниматься, тут и пошли проблемы.
— Вот именно, мне хочется стать в пчеловодстве мастером, чтобы мои пчелки вкусный мед давали, а ко мне когда-нибудь за советом и опытом приезжали.
— А мед уже удалось собрать?
— Да, его уже разобрали наши знакомые и соседи, и еще заказали. Мед, скажу вам, отличный, вкуснотища. Ну можно ли подумать, что такой мед возможно собрать в мегаполисе?
— Что вы, месье Жюль, я теперь тоже покупаю парижский, когда попадается.
— Ну можно ли было подумать, господин комиссар, что мед, собранный в Париже, экологически чище, чем где-то в сельской местности?! А все из-за этих удобрений, чего только на поля, сады и огороды не сыплют и чем их только не поливают! А в Париже полно клумб, и все без удобрений!
— Да и у вас тут возле ульев собственные клумбы.
— О, это Адель старается. У нас с ранней весны до поздней осе. ни, как видите, цветы не переводятся. Красота, и пчелкам есть чем поживиться. Придем с Аделью сюда, вокруг нас разноцветье, пчелы суетятся с цветка на цветок. Красота. Мы еще хотим будущей весной деревья фруктовые карликовые в кадках поставить; может быть, маленький огородик в ящиках разведем. Красота! И ездить за город не надо на природу, разве что в соседний Булонский лес для разнообразия. Река тоже недалеко, через два квартала.
— Месье Жюль, у вас так здорово, что и уходить не хочется. Вам надо брать плату за релакс.
— Скажете тоже, господин комиссар.
— Месье Жюль, а Митарра все это великолепие видела?
— Когда она от нас ушла, ульев еще мы не купили, цветы тут давно, но были другие сорта. Мы с Аделью удивлялись почему Митарра ушла к Форси, ведь у нас ей было легче… там еще и магазин, надо и, витрины мыть каждый день, и холодильник в чистоте держать, а это две довольно просторны комнаты. Да и в магазине пол, соответственно, грязнее, чем в квартире.
— Вы у нее спрашивали?
— Конечно, более того, разубеждали, пытались доказать что она уходит на более тяжелую работу. Митарра отвечал какую-то ерунду: на крышу боится выходить, да ее никто и не заставлял; боится высоты, в чем я сомневаюсь, говорила, что там второй и первый этажи, к земле ближе, а у нас четвертый что для нее, мол, большая разница.
— Ну почему вы сомневаетесь, месье Жюль, возможно она действительно боится высоты.
— Хорошо, господин комиссар, тогда объясните вот что: в первый год службы у нас, а проработала Митарра около четырех лет, мы взяли ее с собой в отпуск в Альпы. Она ездила на фуникулере и из кабинки свешивалась, разглядывая ущелья и то, что делается внизу, настолько, что мы с Аделью были ни живы ни мертвы, вдруг девочка выпадет, и боялись сказать ей, чтобы не напугать. Неоднократно стояла на краю скал, обрывов, выступов — и хоть бы что. А на четвертом году жизни в нашей квартире стала бояться высоты. Логики я не нахожу.
— Да, месье, странно.
— Но я на Жака, что переманил Митарру, зла не держал. Подумаешь, ушла, дышать стало свободней. От ее угрюмости как-то не по себе. А когда на пенсию вышел, сам помогаю жене, так вдвоем и справляемся.
— А как Жак Форси Митарру переманил?
— Это я так, в переносном смысле сказал. Митарра несколько раз спрашивала, кто такой, где живет, кем работает.
— А о мадам Барбаре тоже спрашивала?
— Нет, только о Жаке: Сначала я не обратил внимания, Митарра о многих наших гостях расспрашивала. Но потом мне показалось, что слишком уж подробных хочет ответов, и даже подумал, не приглянулся ли ей Жак, ведь он нравился женщинам — галантный, предупредительный, начитанный. Когда Митарра ушла к ним работать и никаких симпатий не выказывала, решил, что тогда интересовалась, чтобы сменить место… Что-то зябко стало, пойдемте, господин комиссар, чаю с медком выпьем.
— С удовольствием, месье Жюль.
XVIIIКлотильда ощущала пустоту, которая возникла после смерти Жака. Все вокруг у нее вызывали недоумение, разве можно жить как прежде после того, как Жака не стало?! Разве можно беззаботно смеяться, да и вообще до смеха ли, когда Жака нет?! Все вокруг будто делают вид, что ничего не произошло. Счастливые люди! Они счастливы в неведении, а вот Клотильде известно, что Жака в этом мире нет. Как страшно и пусто после этих слов. Как страшно и пусто продолжать жить в одиночестве. Да, именно так, потому что все люди, что движутся по всей земле, — это лишь фон, безучастный к ее горю. Оказывается, что пережить любимого — это тяжелейшее испытание. Как его вынести? Где собрать силы? Когда никто и ничто больше не нужны? Даже чувство ответственности и заботы к Туссену померкли и стали казаться малозначительными по сравнению с потерей Жака. Больше никогда они не встретятся! Не обнимут друг друга! Клотильде больше не видеть сияющих или грустных глаз Жака! Все! Больше никогда… если только там, на том свете… И Клотильда просила Жака, чтобы он приснился ей, хотя бы во сне увидеться. И Жак стал сниться, изредка и обычно в толпе, будто не замечает Клотильду, потом взглянет, улыбнется. Она обрадуется, пытается пробиться к нему… Где же Жак? Клотильда не находит. Просыпается с двояким чувством, довольная, что увидела Жака, обменялись взглядами, и грустная, что опять потеряла. Вздыхает, понимая, что ей туда, к нему, еще рано.