— Тай-о, — сказал он.
— Вик, что это было? — спросил Коннолли, когда, с трудом отбив Лаи у журналистов, они помогли ему укрыться в номере. Лаи доставал из мини-бара бутылку бренди.
— Будете? — вместо ответа спросил он. Патрик с Ликой отказались. Лаи налил себе. Его грязные, исцарапанные руки дрожали; он пролил бренди на столик. Присев на пуф, он залпом проглотил стопку и только после этого сказал:
— Расовая мина. Нечего сказать, эффектно боги меня схватили за волосы... Хорошее лекарство от самонадеянности.
— Расовая мина? — не веря своим ушам, повторила Лика. — Сколько же ей лет?
— Около двух тысяч.
Он налил себе ещё бренди. Вторую стопку он осушил в несколько приёмов.
— В жизни не переживал такого позора, — горько проговорил он, дёрнув свой длинный локон. — Публика — ладно, но я-то профессиональный историк. Даже я не знал...
По его щеке вдруг сползла слеза. Барнардцы плачут много и охотно, но раньше земляне никогда не видели Лаи плачущим. Разве только Лика — тогда, в беседке, когда ему пришлось сообщить Дафии о происшествии с Дораном.
— Простите меня.
— Простить? — изумилась Лика. — За что?
— За высокомерие по отношению к землянам. Всему виной моё невежество. Я должен был лучше знать историю собственной планеты.
Коннолли успокаивающе сжал его плечо.
— Вик, но мы-то тем более не в курсе. Как эта штука работала?
— Она реагировала на феромоны. У каждого физического типа свой состав феромонов. В прошлом, до ассимиляции, разница была значительная. Ассимиляция была вынужденной, с целью "разбавить" расовые типы — чтобы предотвратить возможность впредь использовать подобное оружие. Но на сто процентов, как мы убедились, это не защищает. Рецессивные признаки иногда снова накапливаются...
— Вы рисковали, — заметила Лика. — После того, как она напала на Дафию... У вас другой тип внешности, но как знать, что вы не унаследовали гены этих феромонов? Вы же не делали тест.
— Тесты излишни, — Лаи улыбнулся своей обычной улыбкой. — Я не сомневался, что для меня это безопасно. Дафия — мой брат по семье, но не биологически.
— Так вы сводные? — догадался Коннолли. — И поэтому такие разные?
— В земной терминологии, наверное, это лучший эквивалент. Мы от разных отцов и матерей. Но у вас на Земле так говорят о детях от расторгнутых браков, а у нас ни один брак не расторгается — кроме совсем уж крайних случаев.
— Вот как, — антрополог в Коннолли был неубиваем. — А почему тогда у вас фамилии одинаковые?
— Отец Дафии взял фамилию моего отца, потому что наш род известнее. У нас так принято.
— Вы это кричали карабинерам? — вдруг осенило Лику. — Что вы потомок Фаомы Лаи? И поэтому они не стали вас останавливать?
— Не просто потомок, а "ои-у-миир" — старший наследник, — плечи Лаи расправились, и его красивая голова в яркой шапочке вновь приняла горделивое положение. Даже перепачканный и с ободранными коленями, Лаи излучал достоинство.
— Они бы не посмели меня остановить, — прибавил он. — А если бы посмели, меч — всегда меч.
Никогда мне его по-настоящему не понять, с грустью подумала Лика. И одновременно, глядя на его перемазанную землёй белую рубашку, мальчишеские ссадины на голых ногах, обломанные грязные ногти и упрямый огонёк в глубоких чёрных глазах, она вдруг поняла, как она его любит — со всей его манерностью, его родоплеменными закидонами, его язычеством, его невероятно легкомысленным отношением к собственной жизни — а может быть, даже и за всё это. Но ещё яснее она понимала, что не знает, что ей со всем этим делать.
— Ну хватит уже, пойдём, — сказал Коннолли, — а то бедняга Вик даже ещё не переоделся.
— Это мелочи, — с судорожной усмешкой сказал Лаи. — Хуже то, что я временно без денег. Я не снял перстень, когда копал, и повредил чип.
28. НАШЕ НЕВЕЖЕСТВО
Из эссе Виктора Лаи, написанного в 295 г. четвёртого пятисотлетия Объединённой Эры Таиххэ
...то, что необходимо — это прежде всего просвещение. Мне многое пришлось испытать за последние годы, и этот опыт не всегда был приятен, но он научил меня тому, что нужно снова и снова доводить до сознания нашей расы: земляне — не странная или дефектная разновидность барнардцев, они устроены совершенно по-другому, и нам придётся в это различие вникать, потому что иначе его не преодолеть.
Земляне также страдают этой аберрацией восприятия, но они хотя бы отдают себе в этом отчёт. У них существует для неё специальный термин — "расизм". В настоящее время в наших языках нет соответствия этому слову, но ни один вменяемый гуманитарий не скажет: "нет слова — значит, нет явления". Многие вполне образованные жители нашей планеты искренне ужасаются, читая про истребление индейцев в Америке и евреев в Германии, и вздыхают про себя с облегчением: слава нашим богам, у нас такого не было. Это, увы, печальное заблуждение. Да, недавние исторические конфликты таиххан и фаарцев по своей природе не были расовыми, но большинство наших граждан не имеет даже смутного представления о более отдалённой эпохе — о том, что было до Объединённой Эры Таиххэ.
Таким невежеством мы обязаны преподаванию истории в школах и университетах, где эта эпоха не входит в обязательную программу даже для специалистов-историков. И даже я сам, имея степень доктора социогуманитарных наук, до недавнего времени не подозревал о том, что две тысячи лет назад одни наши предки убивали других за цвет кожи и разрез глаз. Безусловно, это замалчивание было продиктовано благородными целями; вполне понятно стремление нашей расы забыть позорные страницы своей истории. Помнить надлежит только достойных людей и достойные дела — таково кредо каждого барнардца. Но именно поэтому мы оказываемся уязвимее перед собственной историей, чем земляне, копящие всё самое мелочное и отвратительное. Земляне хотя бы способны предвидеть, чего ждать от их прошлого; мы же впадаем в ступор, если это прошлое неожиданно вылезает из тёмных щелей и даёт нам по голове.
Это не метафора — прошлое материально, в чём мне пришлось убедиться самому. В данном случае оно материализовалось в виде расовой мины, которая две тысячи лет пролежала в земле и по неизвестной причине активизировалась в этом году при установке статуи в парке. Эта штука убила и искалечила более тридцати человек; среди них мой двоюродный сын Доран — он, скорее всего, на всю жизнь останется инвалидом, а ведь он мечтал заниматься археологией. Кто виноват в том, что целая жизнь ещё не остриженного юноши оказалась сломана в несколько мгновений? Как это ни ужасно, виноваты наши предки. И — наше невежество.
Нам необходимо смирить свою гордость перед землянами — нам есть чему у них научиться. В конце концов, их раса втрое или вчетверо древнее нашей, и хотя она развивалась крайне медленно, за ней преимущество миира. Опыт есть опыт, даже когда он отвратителен. Мудрость — в том, чтобы не игнорировать этот опыт. Мудрость могла бы быть в том, чтобы извлечь пользу даже из таких явлений земной культуры, как оскорбительная статья Льюиса Асланова "Четыре взгляда на барнардцев" (особенно оскорбительная потому, что содержит не ложь, а полуправду) — более того, я вижу определённую ценность даже в мерзкой книжонке "Мой факт", написанной неким землянином под псевдонимом "Бенито Мисима", который утверждает, будто бы пять лет прожил на нашей планете (книга эта полна столь отъявленного вранья, что возникают сомнения, бывал ли автор у нас вообще хоть раз).
Я вовсе не призываю перенимать у землян их легкомысленное отношение к стыду и их извращённое удовольствие, с которым они исследуют пороки, присущие разумным существам. Но, внимательно наблюдая за их опытом, мы могли бы суметь избежать некоторых ловушек нашей собственной культуры, и в первую очередь осознать ограниченность нашего кругозора — то, к чему землян приучают с малолетства. Цинизм землян во многом — оборотная сторона их культуры самопознания: слишком въедливое изучение себя неминуемо приводит к нелестным выводам насчёт природы себя и других.
29. МИГРЕНЬ
Марс, экспедиция D-12, 18 ноября 2309 года по земному календарю (19 сентября 189 г. по марсианскому)
К чести для Мэлори, ему быстро удалось взять себя в руки.
— Не время переходить на личности, — поморщившись от спазма в виске, сказал он. — Нужно вызывать поисковиков. Идёмте!
Подавая пример, он первым двинулся из столовой. Остальные потянулись за ним. По пути к медиа-залу Мэлори не покидало ощущение, что это всё какой-то кошмарный сон, от которого он вот-вот очнётся — что сейчас он откроет дверь, и Лаи окажется там, за компьютером, как всегда, бритоголовый и улыбчивый, и в своей обычной церемонной манере сообщит ему какую-нибудь новость. Но реальность была безжалостна.
Мэлори прошёл в медиа-зал, сел за компьютер сам и вызвал спасательную станцию.
Связь была отвратительной; человек на том конце не сразу понял, о чём идёт речь.
— Как — гость? Почему вы разрешили ему лететь одному?
— Никто ему не разрешал! — заорал Мэлори в экран. — Это была его собственная инициатива!
— Не кричите, — строго сказал румяный седовласый сотрудник центра. — А как он в таком случае взял из гаража машину?
— Это неважно, чёрт подери, — Мэлори уже чувствовал, как подступает тупая, пульсирующая боль. Свет от экрана начинал резать глаза. — Двадцать пятый квадрат, сектор сигма. Направьте туда поисковой отряд.
— Мы, конечно, направим, — внушительно сказал администратор, — но к вам возникают серьёзные вопросы. Как минимум о халатности...
— Когда отряд будет на месте? — перебил Мэлори.
— При данных метеорологических условиях — через четыре часа.
— Спасибо, — резко сказал Мэлори и прервал связь.
— Четыре часа? — Лика разгибала бог весть откуда взявшуюся скрепку. Её пальцы хрустели. — Сколько времени он уже пробыл в скафандре?
— Вряд ли больше восьми часов, — Лагранж прикинул, в котором часу Лаи мог покинуть станцию, прикинул время на полёт до квадрата двадцать пять. — Воздуха с учётом аварийного резерва хватает на сорок. Но это для нас. Барнардец, может быть, протянет около тридцати. Мощность генераторов кислорода в их скафандрах не выше, чем в наших. Будем надеяться, что поиски не займут слишком много времени.
Все остальные молчали, и было особенно странно, что молчали барнардцы. Только худой изломанный Фоо вдруг ни с того ни с сего потянул через голову свитер. Скинув его и оставшись в рубашке, он беспомощно огляделся. Айена тут же выхватила из принтера лист бумаги и, ловко перегнув его несколько раз, сложила нечто вроде шапочки. Растянув рот в благодарной улыбке, Фоо нахлобучил бумажный убор на свои взъерошенные волосы, расстегнул рубашку и, вытянув руки вперёд, горячо зашептал какие-то слова.
— Что он делает? — тихо спросил Флендерс у Лагранжа.
— Молится. Айена молодец, сообразительная...
— Молиться сейчас самое время, — невесело произнёс Патрик Коннолли по другую сторону от профессора. — Жаль, что я не настоящий католик. Хотя кто знает, действует ли наш бог на Марсе.
За толстыми стёклами было не видно ни зги. Всё заполнила бешено крутящаяся красно-бурая муть. Табло в углах компьютерных экранов показывали скорость ветра — семьдесят километров в час. Мэлори усилием заставил себя подняться из кресла. Ядерная реакция уже запустилась внутри левой глазницы, и огненные частицы выжигали мозг.
— Нет смысла сидеть тут четыре часа, — кисло сказал он. Коннолли тряхнул головой, отбросив с глаз рыжую чёлку.
— Не сидите, — дерзко ответил он. — Если вам плохо, вам разумнее пойти и прилечь. А мы будем ловить звонок от спасателей.
— Благодарю, — досадливо выговорил Мэлори и вышел из медиа-зала.
Каждый шаг отдавался болью. В коридоре его нагнала Эльза Рэй.
— Я всё вижу, — вполголоса сказала она. — У вас приступ. Это из-за бури. Вам нужно кое-что посущественнее антимигренина.
Ничего не ответив, он вошёл в свою комнату, лёг на кровать и накрыл голову подушкой. Эльза вернулась через несколько минут, зайдя к нему без стука.
— Дайте руку, — сказала она. Мэлори не отреагировал. Он наполовину не понимал, чего от него хотят. — Дайте руку, чёрт возьми!
Она почти силой надела ему на запястье браслет инъектора. Мэлори закрыл глаза, не сопротивляясь тому, что с ним делают. Он ждал одного — когда Эльза наконец уйдёт.
Он почувствовал, как с его руки отстегнули инъектор, и услышал, как закрылась дверь. Слух во время приступов у него всегда обострялся.
— Дерьмо, — прошептал он. До него только сейчас по-настоящему начало доходить, как он вляпался.
Не надо было вообще допускать этого Лаи в экспедицию, подумал он. Меньше хлопот было бы. Когда они его всё-таки отыщут, Мэлори скажет ему всё, что об этом думает, и пусть он поворачивается спиной хоть сто раз. Лишь бы и в самом деле отыскали.
Мэлори перевернулся на бок и провалился в тяжёлый болезненный сон.
Лекарство не помогло. Боль лишь притупилась, когда Мэлори очнулся и пошевелил головой. Шея окоченела; горло как будто сдавливали резиновым жгутом. Только бы не стошнило, подумал Мэлори. С усилием приподнявшись и сев на кровати, он запустил пальцы в редеющие волосы на виске. Кожа на этом месте болела так, словно ему врезали по голове кирпичом. Нашарив на тумбочке кружку, Мэлори подставил её под автомат с питьевой водой. Вода не пошла ему впрок — она скатилась в желудок холодным комом. Мэлори вновь подавил рвоту. На часах было почти семь вечера. Ему придётся это сделать. Выйти к ним и спросить, нашёлся ли Лаи.
Мэлори спустил ноги с койки, отыскал кроссовки, набросил на плечи кардиган и встал.
Едва он заглянул внутрь медиа-зала, как понял, что хороших вестей ждать не приходится. Оттуда никто не уходил. Они все сидели там. Мрачный, как туча, Коннолли сидел у крайнего стола, подперев рукой лохматую голову. Флендерс жадно пил крепкий кофе; его дорогой кремовый свитер был в тёмных пятнах. Зарёванный Амаи Ори с красными глазами скорчился на полу в ногах Айены. Всё ещё надеясь не услышать того, чего боялся, Мэлори разлепил губы и хрипло спросил:
— Ну как?
— Никак, — коротко откликнулась Эрика Йонсдоттир. Лагранж отодвинул своё кресло от стола.
— Они нашли брошенное аэро. Его самого — нет.
Невидимый жгут стянулся на горле с новой силой. Мэлори согнулся и кашлянул.
— Сядьте, — сказала Лика, — я сделаю вам кофе.
Её лицо было таким бледным, что веснушки казались шоколадными. Встав, она подошла к сенсорной панели, набрала команду и подхватила выдвинувшуюся из стены чашку.
— Держите, — сказала она. Мэлори молча принял обжигающую чашку и сел в свободное кресло.
— Что они намерены делать дальше? — спросил он, растирая висок.
— Вернуться, — сообщил Лагранж. — Продолжать поиски слишком опасно в таких условиях. Они оставят там робот-приёмник, чтобы он мог поймать сигнал от аварийного маячка.
Аварийные маячки срабатывали, если скафандр не снимался в течение двадцати часов. Учитывая, что точное время побега Лаи было неизвестно, не оставалось иных вариантов, кроме как ждать.
— А если маячок не сработает? — задала вопрос Лика.
— Такого ещё не бывало. Бывало, к сожалению, что он срабатывал уже на покойниках.
На последних словах Лагранжа Айена Иху подскочила, как от удара током. Грубо оттолкнув юного Ори, она сорвалась с кресла, подбежала к Мэлори и вцепилась в его рукав. Кофе из его чашки выплеснулся на стол.
— Йесли Виктор покойник, — своим пронзительным голосом выкрикнула она, — я вас буду делать покойник!
— Айена, Айена, — Лика аккуратно, но твёрдо отстранила барнардку от начальника экспедиции. Мэлори поставил локоть в кофейную лужу и поднял голову, в которой глухими ударами колотилась боль. Почему вокруг столько глаз? Глаза, глаза, глаза... Злые, чёрные, горящие глаза Айены. Чёрные же, но матовые, пустые глаза Эрики. Холодные голубые глаза Патрика Коннолли. Прищуренные серые глаза Лагранжа в лиловых старческих веках. Невыносимее всего были зеленоватые, внимательные глаза Лики Мальцевой.
Только бы он нашёлся, взмолился Мэлори про себя. Псих стриженый... Для чего ему всё это понадобилось? Он ведь знал содержание метеосводки...
Петля затянулась. Мэлори скрутило и перегнуло пополам. Флендерс выхватил телефон.
— Эльза? — крикнул он. — Скорее сюда, нужно противорвотное. Кто-нибудь, позвоните техникам, пусть пришлют пылесос.
Через десять минут Мэлори полулежал в кресле с браслетом на руке, чувствуя, как спазмы в желудке ослабевают. Круглый красный робот собирал пакость с пола под укоризненным взглядом технички. Когда на ковровом покрытии осталось лишь мокрое, с лимонным запахом пятно, техничка выключила робота, подхватила его под мышку и удалилась.
— Вам бы лучше ко мне в медпункт, — посоветовала Эльза Рэй. Мэлори помотал головой.
— Обойдусь.
Между ресниц горели слепящие радужные пятна; свет люцифериновых ламп въедался через зрачки в мозг. Мэлори зажмурился, думая о Лаи, вспоминая его надменный взгляд и подрагивающую губу под выпендрёжными усиками. Зачем он это сделал, чёрт его возьми?
— Вам об этом лучше знать, Артур, — услышал он голос Лагранжа. — Мы же не присутствовали при вашем разговоре в кабинете.
Мэлори сообразил, что заговорил вслух.
— Пойдёмте поужинаем, — неуверенно предложила Лика. — Предупредим Риту, чтобы подогрела для вас что-нибудь лёгкое.
— Идите без меня, — сказал Мэлори. — Кто-то должен остаться здесь, ждать звонка.
Как же ты нелепо выглядишь со стороны, моментально подумал он — словно неумело разыгрываешь героя, хотя на самом деле просто ищешь благовидный предлог побыть одному. Хреновый ты король, Артур.