– Так мать же, хозяин!..
– Что мне твоя мать? Отнес в комнату и делай то, что приказано.
– Доктор ей нужен.
– А может, мне из Усеченска сюда всю больницу привезти? Ничего твоей матери не станется, отлежится. Бабы как кошки живучие.
– Я пойду за доктором, – упрямо заявил Федор.
Гуляев побагровел:
– Ты пойдешь тарантас мыть.
– Да что с тобой, пьяным, говорить!.. – Федор сплюнул на землю и перемахнул через плетень.
– Куда? – заревел Гуляев. – Стоять!
Из-под его руки выпорхнул Тихон.
– Хозяин, да черт с ним, с этим бобылем, пущай идет. Потом отработает, а тебе надобно отдохнуть. Водочка еще осталась.
– Да? Ну и ладно. А где Тимофей?
– Тут я, Порфирий. – В ворота вошел двоюродный брат Гуляева. – Приехал, значит?
– Я-то приехал, а ты тут бардак развел.
– Какой бардак, Порфирий? Все на своих местах, при деле.
– А Федька?
– Так он за доктором побежал, на бегу крикнул мне, что матери плохо.
– Вот! Я и говорю, бардак, но черт с ним. Пойдем, Тимоха, в дом. Гулять будем.
– Неужто не нагулялся?
– На то и фамилия у нас такая, Гуляевы, чтобы гулять.
Тимофей видел, что брата не успокоить, прошел с ним и Тихоном в дом.
Фельдшер недолго осматривал Екатерину, дал ей какой-то порошок, вывел Федора в коридор и сказал:
– Плохи дела, молодой человек, готовьтесь к худшему. У вашей матушки неизлечимая болезнь.
– Но, погодите, доктор, может, ее в больницу отвезти?
– У вас много денег?
– Найду сколько надо.
– К сожалению, тут и деньги не особенно помогут. Да, хирургическое вмешательство на какое-то время продлит ее жизнь, но ненадолго.
– Сколько ей осталось? – мрачно спросил Федор.
– Это, молодой человек, только Господу Богу известно. День, может, неделя, от силы две. Извините.
– И что за болезнь у нее такая?
– Не заразная, а название вам ничего не скажет. Вы, если есть возможность, почаще будьте рядом. Когда станет плохо, давайте ей порошок, который я оставил. Он и жар собьет, и усыпит. Больше, увы, я ничем помочь не могу.
– Понятно.
Федор проводил фельдшера и заглянул в большую комнату, где веселились Порфирий Михайлович, Тимофей и Тихон, едва ворочавший языком. Потом он ушел за овин, сел на бревно, курил одну самокрутку за другой и думал. Он принял решение, знал, что будет делать, после того как не станет матери.
Когда Федор вернулся в комнату, Екатерина была мертва.
Он присел рядом и проговорил:
– Извели тебя, мама, не дали жить. Ни отец, нашедший свою смерть в водах реки, ни Порфирий, будь проклят его род. Ты прости меня, что не смогу похоронить. Другие отнесут твое тело на погост, а я буду уже далече. Пусть душа твоя обретет покой, а я за тебя отмщу.
За окном стемнело. Федор сидел возле тела матери, пока в доме не наступила тишина. Он слышал, как ушел Тимофей, разбрелись работники.
Федор наскоро собрал свои вещи в котомку, поцеловал холодный лоб матери.
– Прости меня, мама, и прощай. – Он накрыл лицо покойницы шалью и вышел в коридор.
Тихон спал у двери, ведущей в комнату хозяина, свернулся калачиком на тряпке, прямо как собака.
Федор зловеще ухмыльнулся и прошептал:
– А это ты кстати, Тихон.
Он перешагнул через пьяного слугу и вошел в комнату. Из-за занавески у печи доносился храп. Порфирий Михайлович спал. В правом углу перед образами едва светилась лампада.
Федор достал из котомки острый тесак, подошел к занавеси, выдохнул и сдвинул ее в сторону. Гуляев лежал с открытым ртом, по пояс голый, борода задрана. Тот самый ключ на груди, рядом с нательным крестом.
Федор нервно сглотнул слюну, обернулся, посмотрел на зашторенное окно. Тихо. Он взялся за бечеву, рванул ее. Ключ оказался в его руках.
Порфирий проснулся, увидел его и удивленно спросил:
– Тебе чего, Федька?
– Все сразу! – ответил парень и вонзил нож в сердце Порфирия Михайловича.
Тот дернулся, захрипел, тело пробили судороги.
– Вот чего, собака! Это тебе за мать, за все, что ты сделал в своей никчемной жизни. Сдохни, тварь.
Федор выдернул нож из раны, положил тесак на стол, подошел к шкафу. Достал ларец, открыл его ключом, поднял крышку. Увидел внутри пачки денег, какой-то мешок с мелкими камнями, перстень с огромным бриллиантом, который, казалось, осветил комнату.
Федор задрожал и прошептал:
– Вот оно, богатство. Путь в новую жизнь.
О матери он уже не думал, переложил содержимое ларца в котомку, протер ручку ножа, вышел в коридор, нагнулся и сунул тесак в ладонь Тихона. Тот только засопел во сне.
«Ты, Тихон, спи покуда, – подумал Федор. – Утром тебя ждет веселое похмелье».
Он незаметно вышел из дома, задами провел молодого жеребца за околицу. Там Федор вскочил на коня и полетел к лесу, который вскоре поглотил его.
Наутро в доме поднялась шумиха. Работники увидели страшную картину: зарезанный хозяин в кровавых простынях, Тихон, ничего не понимающий и держащий в руке окровавленный тесак, мертвая Екатерина в комнате сына. По приказу Тимофея, прибежавшего на шум, мужики скрутили Тихона и позвали старосту.
Исчезновения Федора сперва никто и не заметил. Его хватились лишь, когда в село нагрянул становой пристав. Только тогда была обнаружена пропажа коня, замечен опустошенный ларец. След Федора, конечно, искали, но не нашли.
Следствие, не особо утруждаясь, обвинило в убийстве Тихона. Суд приговорил верного слугу Порфирия Михайловича к вечной каторге, где тот и сгинул. Поиски Федора прекратились. Екатерину Волкову скромно похоронили на сельском кладбище. Хозяйство Гуляева перешло к Тимофею. Елизавета, любовница Федора, продала дом и тоже подалась в город.
Жизнь на селе вошла в обычное русло. Словно ничего и не было. Только два холмика с крестами, одним большим, другим поменьше, напоминали о кровавой драме. Да и те быстро заросли травой.
Глава 4
Федор Волков проснулся от шума в коридоре пятого этажа одного из столичных доходных домов. Он и дня не пробыл в городе, куда бежал после смерти матери и убийства Порфирия Гуляева, продал жеребца цыганам, стоявшим табором на окраине, сел в поезд и подался в Петербург. Федор решил, что настоящая жизнь кипит только в столице. Здесь народу много, возможностей тоже, тем более с деньгами и драгоценностями, украденными у Гуляева.
Федор снял небольшую комнату в доходном доме купца Лобова. Из мебели тут были кровать, стол со стулом, шкаф да стойка для одежды. Потертый половик, керосиновая лампа, потолки грязные, давно не беленные, обои старые, местами порванные. На окне, выходящем во двор-колодец, бурые, давно не стиранные занавески.
Но это ничего. Федор к роскоши не привык, ему хватало и этого. Пока, на первое время. Он вполне мог продать ценности покойника Гуляева и купить неплохой домик где-нибудь на окраине, но довольствовался такой вот комнатой. Крыша над головой есть, где спать тоже, даже нужник в торце коридора.
В общем, Федора Волкова устраивало все, кроме головной боли, которая буквально раскалывала его череп. Но и это поправимо. Причина проста – вчерашнее излишнее подпитие в ближнем трактире. На столе стояла бутылка с красной головкой. Водка была куплена вчера в казенной винной лавке.
Государство в то время сохраняло монополию на производство и продажу спиртного. Поэтому нигде, кроме лавок да кабаков, разжиться крепким спиртным было нельзя.
На газете с десяток отборных соленых огурцов, купленных на рынке за две копейки, ломоть черного хлеба, пара луковиц, пачка папирос «Народные» с пляшущим мужичком, спички, стакан да жестяная банка под пепельницу. Полный набор для того, чтобы и здоровье подправить, и позавтракать. Но прежде надо воды выпить. Сухость во рту такая, что и водка не полезет. К тому же по нужде подпирает.
Федор откинул одеяло, встал с кровати, пошатнулся и посмотрел себе под нос. Половая доска на месте. Вчера он без труда сделал под ней тайник, в который спрятал кожаную сумку с ассигнациями, мелочью и драгоценностями.
Федор надел брюки, сунул ноги в тапки, приобретенные на том же рынке, открыл дверь, вышел в коридор. Там он увидел толстую молодую бабу в полураспахнутом халате, не скрывавшем ее огромных грудей и голых крупных коленей.
– Так вот ты какой, новый сосед! – с удивлением воскликнула она. – А то слышала, что поселился мужик какой-то, а не видела. Как звать-то тебя, красавец? – Баба безо всякого смущения разглядывала крепкий, мускулистый торс нового соседа.
– Меня зовут Федором. А ты кто?
– А я Зинка. В прачечной работаю.
– Прачка, значит?
– Угу, а что? Работенка не пыльная, платят, конечно, мало, да мне хватает. Одна я на этом свете. – Зинаида притворно вздохнула. – Ни муженька у меня нет, ни детишек.
– Что так?
– Да не встретила еще кавалера, который взял бы в жены. Мужички все больше на баловство в кровать затащить хотят.
– А ты отказываешь?
– Это смотря кому, – хитро прищурив глаза и подняв подол халата, ответила женщина. – Такому, как ты, не отказала бы.
– А ты отказываешь?
– Это смотря кому, – хитро прищурив глаза и подняв подол халата, ответила женщина. – Такому, как ты, не отказала бы.
Федор усмехнулся:
– Не отказала бы, говоришь? Ну и ладно, вечером зайду. Пригрею.
– Взаправду пригреешь?
– Сказал же. – Волков зашагал к туалету.
Оттуда как раз вышел мужик лет пятидесяти с разлохмаченными вихрами, хихикнул и сказал:
– Здорово, постоялец!
– Здорово!
– Дуля я.
– Кто?
– Дуля. Так меня все тут зовут.
– А чего?
– По фамилии Дулин. А по имени Григорий.
– Федор!
– Вот и познакомились. А Зинка, гляжу, уже захомутала тебя?
– Я не лошадь, чтобы на меня хомут надевать.
– Не злись. А Зинка, она ничего, баба справная. Гулящая, но нам того и надо. Чего с нее еще взять?
Федор открыл дверь нужника, бросил новому знакомцу:
– Давай, Дуля, я сам как-нибудь с бабами разберусь.
– Само собой! Конечно, сам, не я же.
– Вот и договорились.
Из туалета Федор прошел обратно в комнату. В коридоре он не встретил ни Зинки, ни Дули, ни кого-либо еще из соседей, которых, по числу комнат, должно было быть не менее дюжины.
Вернувшись, Федор распечатал бутылку водки, налил полный стакан. Он залпом выпил жидкость, обжигающую горло, с шумом выдохнул, хрустнул соленым огурцом, заел хлебом, почувствовал облегчение и икнул. Да, хорошо пошла.
Федор прикурил папиросу, сел на стул и отодвинул занавеску. За окном дом, такой же, как и этот, серые стены с отвалившейся штукатуркой. Погода пасмурная, но дождя нет. Он налил еще полстакана, выпил.
«А баба и вправду с виду ничего, в теле, есть за что подержаться, – подумал Федор о соседке. – Не красавица, конечно, но мне на ней и не жениться. А для утехи вполне сгодится, тем более сама напрашивается. Тут, в этом доме, таких доступных ничейных баб, наверное, пропасть. Вот и хорошо. Будет с кем проводить время».
О том, чтобы пристроиться на работу, Федор не думал. Приличную, чистую не найти, образования-то никакого, а ломать спину грузчиком в порту или мести купеческий двор за копейки нет ни надобности, ни желания. На что эти гроши, когда в тайнике целое состояние?! Да и наработался у покойника Гуляева сверх всякой меры. Напахался. Хватит. Не для того в Петербург приехал, чтобы рвать жилы. Пожить нормально, свободно, ни от кого не завися, ни перед кем не имея долгов. Коли с умом тратить, то средств, взятых из ларца Порфирия, хватит надолго.
От выпитой водки настроение у Федора поднялось. Он затушил окурок и сразу прикурил вторую папиросу. Баловство, конечно. Хоть коробку вытяни, и никакого толку. Это не ядреный самосад. Но в столице надо держать марку. Вот и костюмчик приобрел неплохой, да как раз по размеру. Выйти на люди не стыдно.
Федор опять похрустел огурцом, натянул сапоги, надел косоворотку, подпоясал ее ремнем, поверх набросил жилет и пиджак такого же цвета, как брюки. Он нацепил на голову кепку, притопнул. Новые сапоги скрипнули. Федор улыбнулся. Вот бы кто его таким в Долгопрудном увидел! Не узнали бы.
Федор сунул в карман папиросы, достал из тайника мелочи на три рубля, плотно уложил кусок половой доски, вышел и закрыл дверь на ключ.
Из комнаты напротив вновь показалась соседка.
– По делам уходишь, Федя?
– Тебе какое дело? – грубо ответил Волков.
– Да так, интересуюсь.
– Сама-то чего на работу не идешь?
– А у меня нынче выходной. По дому дел немало. – Она притворно вздохнула.
Федор усмехнулся:
– Какие дела-то?
– Постирать надо, прибраться. – Зинаида посмотрела на него. – Вечером гостя принимать. Не забыл об обещанном?
– Не забыл. Сказал, зайду, значит, так и сделаю.
– Можно вечера и не ждать, коли освободишься рано.
– Ты готовься, баба, а приду, когда смогу.
– Так мне недолго приготовиться.
– Все, Зинка, пошел я. И запомни, я прилипчивых и болтливых баб не люблю.
– А каких любишь?
– Покорных.
– Смотри, какой строгий!
– Какой есть.
Федор прошагал по коридору до черной лестницы, спустился во двор, через арку выбрался на улицу.
Дом имел и парадный выход для богатых жильцов. Вряд ли кто-то из них имел то, что лежало в тайнике Федора, но тем не менее. Этой лестницей могли пользоваться обитатели апартаментов, расположенных на втором и третьем этажах. Там красивые двери с резьбой, узорные решетки перил, пол выложен плиткой, каменные ступени покрыты ковром, разноцветные окна, лепнина на потолке и стенах. За порядком смотрят швейцар и старший дворник. Они донесут до квартиры тяжелые вещи. Постороннему человеку вроде Федьки Волкова туда хода нету. Пока.
Федор не спеша, поскрипывая сапогами и поглядывая на женщин, проходящих мимо, направился в сторону трактира. До питейного заведения оставалось всего ничего, какая-то сотня шагов, как вдруг из подворотни выскочил парень с сумкой через плечо. Он держал ее одной рукой и отчаянно размахивал другой. Тут же послышалась пронзительная трель полицейского свистка.
«Чего-то парень натворил, коли за ним городовой гонится. И ведь достанет!» – подумал Федор. Из подворотни показался здоровяк лет под тридцать в форме полицейского. Шашка мешала ему бежать, но он был явно быстрее парня. К тому же ему свистками ответили еще двое городовых. На постах службу несли, как правило, трое полицейских.
Федор принял решение спонтанно, не раздумывая, возможно под действием спиртного. Он подставил ногу полицейскому и тот со всего маху рухнул на мостовую.
– Ах, чтоб тебя! – крикнул он.
Парень юркнул в проходной двор, остановился, обернулся.
Полицейский меж тем начал подниматься, приговаривая:
– Вот я сейчас тебя, сволочь кабацкая, угощу кулаком.
Федор хмыкнул и носком сапога ударил его в лицо.
– Угостил, пес? На тебе еще!
Второй удар пришелся в челюсть. Раздался хруст ломавшихся костей.
– Получил?
Парень из арки крикнул:
– Эй! Хорош, давай сюда!
Федор опомнился. Свист городовых, спешащих на помощь товарищу, быстро приближался.
Федор бросился к парню.
Тот указал на двор.
– Туда! Не отставай, я тут каждый закоулок знаю.
Они скрылись в проходном дворе, выскочили на улицу. У мясной лавки стояла пролетка.
Парень не раздумывая подбежал к экипажу, запрыгнул на сиденье и крикнул новому товарищу:
– Сюда!
Федор примостился рядом.
Извозчик обернулся и спросил:
– Чуть не попался, Толя?
– Ты не разговаривай, Гамиль, давай к Марии!
– Это мы быстро!
Пролетка понеслась к проспекту.
Парень повернулся к Волкову:
– Спасибо!
– Не за что, – ответил Федор. – А чего городовой гнался за тобой?
Тот ударил ладонью по сумке и ответил:
– Да я тут листовки расклеивал. Он заметил. Хотел задержать. Я от него, он за мной. Если бы не ты, то догнал бы.
Волков кивнул и сказал:
– Тот догнал бы! Крепкий малый, здоровый.
– А ты его сильно. Сапогом в лицо, челюсть сломал точно. А может, убил?
– Может, и убил, – спокойно, безо всяких эмоций, словно о чем-то обыденном, сказал Федор. – Ну и что?
– Не надо бы так.
– А как надо? Самому получить в морду, извиниться, побитой собакой ползти в конуру и зализывать раны? Я так не привык. Мне грозят, я бью.
– Он что, грозил тебе?
– Да.
– И все-таки слишком жестоко.
– Иначе не умею. Куда едем-то? Я город не знаю.
– Недавно в Петербург приехал?
– Вчера.
– А как зовут тебя? – Парня явно привлекал этот сильный, спокойный, знающий себе цену, в то же время жестокий мужик.
– Меня-то? Федором Алексеевичем Волковым.
– А меня Анатолием Абрамовым.
– Я слышал, как извозчик назвал тебя по имени. Так куда, спрашиваю, едем? Где дом твоей Марии?
– Недалеко осталось. Еще два квартала, и будем на месте. А ты работаешь? Хотя только что приехал, наверное, не успел устроиться. Сейчас хорошую работу найти трудно. Ты грамотный?
Волков взглянул на парня.
– Ты чего допрос устроил? Какое тебе дело, кто я и что? И вообще, скажи извозчику, чтобы остановил пролетку у трактира. Нечего мне делать у твоей Марии.
– Нет, что ты. Я обязательно должен познакомить тебя со своими друзьями.
– Чего? С друзьями? А мне это надо?
– И тебе польза будет, вот увидишь.
Волков усмехнулся:
– А Машка твоя как баба? Ничего? Справная?
– Ты что? Мария Яковлевна окончила женские курсы при университете. Она не то, о чем ты подумал.
– Из благородных, значит? Может, и ты студент?
– Да, студент второго курса.
– Все одно прикажи извозчику остановиться у трактира, в горле пересохло.
– Так от тебя, прости, и так перегаром пахнет.
– Пахнет одеколоном. А перегаром тащит. Делай, что сказано, студент, если хочешь, чтобы я познакомился с твоими дружками.
– Хорошо! Гамиль! – обратился студент к извозчику. – Останови, пожалуйста, у трактира.
Тот обернулся, и Федор бросил ему:
– Ну и чего, косоглазый, смотришь? Велели тебе вставать, так и делай!