Волков достал из сейфа несколько банкнот, передал их Рохеру.
– Вот ваше вознаграждение.
Врач сложил купюры в портмоне.
– Что за тему вы хотели обсудить, Федор Алексеевич?
– Адина говорила, что вы не прочь приобрести такой же дом, как этот, не так ли?
– Да. Это правда. Практика расширяется, и мне хотелось бы иметь просторный кабинет рядом с квартирой.
– Я предлагаю вам купить мою квартиру вместе с лавкой.
– Это весьма неожиданно.
– Соглашайтесь, Герман Анатольевич, ничего лучшего вы не найдете. Наверху квартира, внизу кабинет. Переставлять ничего не надо. Только заменить мебель и, возможно, сделать небольшой ремонт.
– Предложение заманчивое. Сколько вы хотите за квартиру и лавку?
– Цены вам известны.
– А как насчет долгосрочной аренды?
– Нет, только продажа.
– Но сделку невозможно совершить, пока жива Адина Натановна.
Волков, совершенно равнодушный к состоянию несчастной жены, опять усмехнулся:
– Вы же сами сказали, что жить ей недолго. В больнице тем более.
– У меня сейчас нет такой суммы.
– Я готов подождать месяц. Мне ведь тоже надо распродать товар, утрясти финансовые дела.
Врач поправил пенсне.
– Месяц.
– Или даже больше, если Адина проживет дольше. Решайтесь. Иначе я найду другого покупателя.
– Хорошо. Я согласен.
– Вот и прекрасно. По этому поводу не мешает и выпить, а, Герман Анатольевич?
– Вы странный человек, Федор Алексеевич.
– Вы правы, господин Рохер. Но таким меня сделала жестокая жизнь. Так как насчет коньяка?
– Предпочитаю водку.
– Хорошо, есть и водка.
Выпив, Федор сказал:
– Думаю, вам не стоит просить господина Великова оказывать Адине особое внимание. Это уже не в ваших интересах.
– Но я давал клятву.
– Бросьте, Герман Анатольевич. Что такое клятва? Всего лишь высокие слова. Давайте обойдемся без них.
Вскоре Федор проводил Рохера и завалился спать. Совесть его не мучила, потому как он ее не имел.
А вечером дворник Евсей передал ему тридцать рублей.
– Это все, что мне дали, за исключением червонца, который я забрал.
– Мало, но ладно. И молчи об этом!
– Я не дурак.
– Да? А по внешнему виду не скажешь.
– Федор Алексеевич!..
– Ладно, не обижайся, я шучу.
– Может, того?..
– Чего?
– Обмоем сделку?
– Подумал, что сказал?
– Извиняюсь, хотел как лучше. А на Ходынке-то и вправду тысячи людей полегли. Вот тебе и праздничное гулянье.
– А я что тебе говорил? Все, разошлись.
Федор Волков вышел со двора и направился вовсе не в больницу к умирающей Адине, а в трактир, пить да гулять. Волков уже вычеркнул из своей жизни несчастную женщину.
В десятом часу, узнав о катастрофе, к московскому генерал-губернатору Сергею Александровичу прибыл его адъютант штабс-капитан Владимир Федорович Джунковский. Градоначальник был уже оповещен о случившемся и находился в растерянности.
Он взглянул на адъютанта.
– Как такое могло произойти, Владимир Федорович? – Великий князь приказал, не дожидаясь ответа: – К государю!
Бледный император встретил дядю в кабинете, поднял руку и сказал:
– Не надо доклада, Сергей Александрович. Мне известно, что произошло на Ходынке. Это ужасно. В течение каких-то десяти – пятнадцати минут в давке, по данным, представленным мне, погибли тысяча двести восемьдесят два человека. Число раненых уточняется, но уже ясно, что их несколько сотен. Это невероятно. Я не знаю, что сказать. Почему Власовский допустил такое скопление народа ночью на поле, полиция не остановила людей, не оцепила ров? Как, в конце концов, вышло, что палатки открылись в шесть часов, а не в десять? Сергей Александрович, скажите, почему на том же Ходынском поле в день коронации отца все прошло спокойно, а сегодня приключилась катастрофа? Вы можете ответить на эти вопросы?
Великий князь опустил голову.
– Нет, ваше величество.
– Что по этому поводу докладывал обер-полицмейстер?
– От него еще не поступало докладов. Сейчас на Ходынке господин Витте. Впрочем, там и генерал Власовский.
– Мы тоже едем туда!
– Этого не следует делать, ваше величество.
– Почему?
– Что мы можем там видеть? Ликвидацию последствий катастрофы? К тому же по церемониалу вы должны появиться там в два пополудни. Давайте дождемся возвращения Витте?
– Хорошо. По факту произошедшего повелеваю провести тщательное расследование. Виновных в трагедии наказать. Всех! Независимо от должности и чинов.
– Следствие будет проведено, виновных накажем.
– А вот погибших не вернем. Но хотя бы христианское сострадание мы проявить в состоянии. Приказываю на каждую семью погибшего или пострадавшего выделить из казны по тысяче рублей. Похороны и лечение провести также за государственный счет. Детей, оставшихся сиротами, определить в приюты и обеспечить надлежащий уход за ними. Это пока все.
Здесь надо бы сделать отступление и оценить, насколько значительной являлась сумма, выделенная императором семьям погибших и пострадавших. В то время ломовая, рабочая лошадь стоила примерно семьдесят рублей, для извоза – около ста, дойная корова – от шестидесяти. Небольшую квартиру на окраине Санкт-Петербурга можно было снять за пять-семь рублей в месяц. Средняя зарплата на заводах тогда составляла от десяти до тридцати пяти рублей. Так называемая рабочая аристократия получала от пятидесяти до восьмидесяти рублей, как и врачи. Фельдшера имели тридцать пять рублей, младшие же чины государственных служащих вообще довольствовались двадцатью. Для простого народа тысяча рублей – очень большие деньги.
Да, естественно, никакая материальная помощь не залечит душевные раны и не вернет близких. Но поддержка государства позволяла семьям не только выжить. Пособия, выдаваемые по случаю гибели людей в наши времена, не идут ни в какое сравнение с той поддержкой, которая была оказана потерпевшим Николаем Вторым.
Отдав распоряжения по поводу компенсационных выплат, государь принял премьер-министра, вернувшегося с Ходынки. Витте тоже был весьма подавлен.
– Что там, Сергей Юльевич?
– Когда я ехал на Ходынку, ваше величество, то ждал увидеть кровавое зрелище, но ничего такого не заметил. Все прибрано, сглажено. Людей на поле по-прежнему много, они ждут продолжения праздника.
– Праздника на крови? – воскликнул император.
– Катастрофа произошла на небольшом пространстве. Я разговаривал с людьми, которые находились недалеко от павильона. Так они вообще ничего не знают о трагедии и ждут прибытия на празднества вашего величества с супругой.
– Это просто ужасно.
В разговор вступил великий князь Сергей Александрович:
– Я понимаю ваше состояние, государь. Вы сейчас стоите перед выбором: довести до конца праздники по намеченному плану, отменить все, объявив траур, или внести изменения в программу в соответствии со сложившейся ситуацией.
– Я склоняюсь к тому, чтобы прекратить торжества, – сказал Николай. – Но вряд ли это допустимо с политической точки зрения. Сейчас в Москве весьма много знатных особ, укрепление и улучшение отношений с которыми пойдет на пользу государству. Когда еще появится возможность в кратчайшие сроки провести встречи с представителями высшей власти практически всех стран Европы? Я понимаю, что революционно настроенные лица воспользуются ситуацией и обвинят меня в черствости, в безразличии к бедам народа, стремлении к собственному благополучию. Уже сейчас об этом наверняка разносятся слухи. Не исключено, что готовятся и провокации. Перед тем как принять решение, я хотел бы узнать ваше мнение на сей счет. – Царь прикурил папиросу и опустился в кресло.
Слово взял Сергей Александрович:
– Считаю, что торжества отменять нельзя, следует довести их до конца. Объявление о решении вашего величества оказать существенную материальную помощь семьям погибших и пострадавших, а также о проведении тщательного следствия по факту катастрофы несколько успокоит обстановку. Вам надо довести начатое до конца. Я же на Ходынку не поеду, отправлюсь с супругой в больницы, где размещены пострадавшие, отдам все необходимые распоряжения, касающиеся обеспечения их всем, что требуется для лечения. Неплохо было бы, чтобы и императрица Мария Федоровна сделала то же самое. Этим мы покажем, что царской семье небезразлично горе народа. Ведь так оно и есть на самом деле. Вам же, государь, следует продолжить участие в запланированных мероприятиях.
Витте согласился с великим князем.
– Что ж, да будет так, – проговорил Николай. – В два часа я должен быть на Ходынском поле. Сергей Александрович, отдайте все необходимые распоряжения по этому поводу.
– Да, государь.
– А вот прием у французского посла графа Густава Монтебелло надо отменить. Или перенести на другой день.
– Этот прием, ваше величество, готовился задолго до коронации, – заметил великий князь. – Он имеет важное международное значение, так как должен способствовать налаживанию союзнических отношений между Россией и Францией.
– Но ведь сами французы могут неправильно расценить мое появление в посольстве после того, что произошло на Ходынке. Граф Монтебелло несомненно оповещен о трагедии.
– Ваше величество, я предлагаю принять окончательное решение по приему у французского посла после посещения Ходынки, – заявил Витте. – Если вы посчитаете, что прием невозможен, то мы перенесем его.
Император кивнул:
– Вы правы. Мне надо самому посмотреть на реакцию людей, которые собрались на Ходынке.
– Не забывайте, что прием у посла иностранной державы для руководителя государства – не развлечение, а самая что ни на есть работа. А также то, что враждебные нам страны стремятся во что бы то ни стало расстроить отношения России и Франции.
Пять минут третьего на балконе царского павильона появились император и императрица. Государь был бледен, его супруга сосредоточена, все Ходынское поле заполнено людьми. Над зданием взвился императорский штандарт, грянул залп салюта. Вся масса людей обнажила головы, и тут же над полем пронеслось оглушительное «ура».
Перед павильоном прошли пешие и конные полки. Народ продолжал кричать и подбрасывать шапки.
Пробыв на поле полчаса, их величества отправились в Петровский дворец. Там они принимали депутации от крестьянства. Для московских дворян и волостных старшин был устроен обед в двух шатрах, стоявших перед дворцом.
Еще находясь на Ходынке, император принял решение не отменять торжества. Посему вечером государь с супругой направились на прием у французского посла графа Монтебелло.
Присутствуя на приеме, император подчеркнул верность России союзническим отношениям и заинтересованность в их развитии. Николай пробыл в посольстве недолго и вскоре уехал, предоставив каждому из свиты выбор – веселиться ли в этот день скорбного события.
На следующий день император и Александра Федоровна в сопровождении Сергея Александровича посетили больницы. Они обходили палаты, где размещались раненые, почти со всеми беседовали, расспрашивали о подробностях. Из пятисот с лишним пострадавших более половины уже выписались, переехали домой.
20 мая на Ваганьковском кладбище хоронили погибших. Туда приехал отец Иоанн Кронштадтский и утешал своим словом родственников погибших. Его появление произвело сильное впечатление на удрученных людей. Позже на Ваганьковском кладбище по указу императора был возведен храм в память жертв давки на Ходынском поле.
По высочайшему повелению, кроме единовременного пособия по одной тысяче рублей, всем семьям погибших назначалась пожизненная пенсия из собственных средств императора. Люди получали их вплоть до самой революции 1917 года.
Следствие признало трагедию 18 мая несчастным случаем, не пресеченным полицией. Обер-полицмейстер генерал Власовский был смещен с должности. Великий князь Сергей Александрович подал прошение об отставке, но государь ее не принял.
Глава 8
Волков договорился о продаже лавки и квартиры. Федор совершенно не собирался заботиться о супруге и 2 июня 1896 года отправился из Москвы в Петербург. Надо сказать, что он немало рисковал. Дело в том, что в те годы просто так купить билеты в кассах вокзала было невозможно. Для этого сперва требовалось получить разрешение в полицейском участке и сдать туда паспорт. Кондуктор возвращал документ пассажиру в пункте назначения.
Риск оправдал себя. Волков без проблем приобрел билет и в вагоне второго класса доехал до столицы государства. У Николаевского вокзала он нанял извозчика и поехал по знакомому адресу, к отцу несчастной Адины, ювелиру Глозману.
В восемь вечера дверь магазина была уже закрыта. Федору пришлось идти через двор.
На его стук из прихожей донесся настороженный голос отца Адины:
– Кто там?
– Федор, ваш зять, – ответил Волков.
Щелкнули запоры, дверь распахнулась.
– Что случилось? – спросил Глозман.
– Может быть, Натан Давидович, вы пропустите меня?
– Ах да, извини. Проходи, конечно, но не томи. Что произошло? Почему ты приехал в Петербург, да еще и без Адины?
– Слишком много вопросов, Натан Давидович. Позвольте, я отвечу на них немного позже. Мне надо привести себя в порядок, я к вам прямо с вокзала. Почти двенадцать часов пути, признаюсь, утомили меня.
– Да, конечно. Скажи мне одно, Адина в порядке?
– Я все вам изложу.
Волков снял верхнюю одежду, повесил ее в прихожей. Потом Глозман провел его в гостиную.
Федор присел на диван, откинулся на мягкие подушки.
– Ну, наконец-то. Вам прекрасно известно, как я рисковал, приезжая в Петербург.
Сердце отца подсказало, что с дочерью случилось несчастье, поэтому Натан Давидович вновь спросил:
– Ради бога, Федор, ответь, с Адиной все в порядке?
Волков достал коробку папирос, не спрашивая разрешения, прикурил, глубоко затянулся дымом крепкого табака.
– Беда у нас, Натан Давидович.
Глозман побледнел:
– Что случилось?
– Адина тяжело больна.
– Как?.. Почему я не знал об этом?
– Дело в том, что болезнь свалила Адину неожиданно. Я просил ее написать вам, но она отказалась, не хотела расстраивать отца, – солгал Волков. – Когда состояние Ади резко ухудшилось, писать стало поздно, надо было принимать меры. Хорошо, что я сделал это вовремя.
– Чем больна дочь?
– Воспаление легких.
– Но ее жизни не угрожает опасность?
– Врачи говорят, что непосредственной угрозы нет, однако требуется тщательное обследование, весьма долгое и дорогое лечение. Я поместил Адю в одну из лучших частных клиник города.
– Ты мог написать мне об этом. Почему приехал?
– Мне нужны деньги, Натан Давидович.
– Но подожди! У вас с Адиной было много денег. За одну брошь…
Волков прервал тестя:
– А купить квартиру, лавку, товар? На это денег не требовалось? Ваша оценка моих драгоценностей оказалась слишком завышенной. Либо те люди, которых вы порекомендовали, банально обманули меня. Но дело не в этом, а в том, что у меня хватило средств нанять лучших врачей и оплатить пребывание Адины в клинике. Эти расходы лишили меня наличности. Да, остались деньги, но в товаре, реализовать который я быстро не в состоянии. Сувенирная лавка – прекрасное прикрытие для спокойной жизни в обычных условиях, но она не дает той прибыли, которую можно было бы использовать в тяжелой ситуации. Все, что у меня было в свободном обращении, я потратил. Поэтому и приехал к вам. Ведь вы же не оставите свою дочь в беде. Если не проводить лечения, то последствия могут оказаться печальными.
– Господи, я как чувствовал, что дочь с тобой пропадет.
– В том, что Адина заболела, вы вините меня?
– Нет, но если бы ты не встретился на ее пути…
– То что? Вы выдали бы ее замуж без любви, по расчету?
– А что толку от вашей любви? – выкрикнул Глозман.
– Сами-то вы любили свою Лею Хаимовну. Но я приехал не для того, чтобы вести пустые разговоры. Мне нужны деньги, чем быстрее, тем лучше. Для вашей же дочери.
Глозман поднялся из кресла, нервно запахнул халат, прошелся по комнате, резко повернулся к зятю и сказал:
– У меня сейчас нет и сотни рублей.
– Что? – удивленно произнес Волков. – Кому вы это говорите, Натан Давидович. Уж мне ли не знать ваше финансовое положение?
– Да, Федор, у меня на данный момент действительно совершенно нет наличных. Сегодня днем я купил драгоценности для графини Колданской. Она сделала крупный заказ, и мне пришлось потратить почти все, чтобы его выполнить. Я даже не успел отвезти украшения в банк.
– Но ведь графиня выкупит у вас заказ.
– Да, но только на следующей неделе. Таков был уговор.
– И сколько же вы потратили на драгоценности?
– Пятьдесят тысяч рублей.
– Неплохо. А получить с графини наверняка намереваетесь тысяч сто?
– О чем ты говоришь, Федор? Разве сейчас до финансовых дел? Надо думать, как помочь Адине.
– Разумно. Верните драгоценности продавцу. Вот и деньги.
– Это невозможно. Ты, владелец сувенирной лавки, должен это понимать. Тебе вернули бы деньги за проданный товар?
– Мне бы вернули, – проговорил Волков.
Глозман вернулся на место, постучал косточками пальцев по столу.
– Так-так-так. Придется занимать. Какая нам примерно нужна сумма?
– Тысяч двадцать, не меньше!
– Побойся бога, Федор, такие деньги никто не дает даже под большие проценты.
– Мне некого бояться, Натан Давидович. И не кричите, соседи услышат. Сколько вы можете реально взять в долг?
– Ну, тысяч пять, максимум десять. Хотя… – Глозман взглянул на Волкова. – В какой клинике находится Адина?
– У Германа Рохера, – соврал Федор, не моргнув глазом.
– Вот что. Завтра, нет, послезавтра мы едем в Москву. Как же я забыл? Ведь у Петра Исаевича собственная прекрасная клиника и хорошие врачи.
– О ком это вы? – настороженно поинтересовался Волков.
– О профессоре Ухове Петре Исаевиче, двоюродном брате покойной Леи, моей незабвенной супруги. Да ты должен его знать, в Москве Ухов личность известная.