Поединок. Выпуск 10 - Хруцкий Эдуард Анатольевич 12 стр.


В кабинете первого секретаря за столом уже сидели Стародубов и Савельев. Сам Всеволод Николаевич, поскрипывая протезом левой ноги, тяжелой развалистой походкой вышел из-за стола навстречу Конькову.

Это был сумрачный брюнет могучего сложения с густой седеющей щеткой коротко стриженных волос, в черном дорогом костюме и в белоснежной рубашке с откладным воротником.

— А вот и виновник торжества! Прошу к столу! — приглашал он Конькова, бережно ведя под локоток. — Ну, капитан, здорово разрисовал ты наши порядки по части лесозаготовок. Всем досталось, а мне больше всех, — Всеволод Николаевич сел на свое место и хитро подмигнул Конькову. — Только вот какая оказия: твой оппонент, прокурор Савельев, говорит, что спорить не о чем. Дело, которое он отобрал у тебя, освещается не с той стороны. Юридическое начало перепутал с хозяйственным.

— Давайте разберемся, кто что перепутал? — Коньков вынул из кармана коробку спичек, погремел ей, поочередно глядя на каждого собеседника. — Вот вам коробка спичек. Чтобы спичка зажглась, ее нужно провести с нажимом по коробке. Тогда вспыхнет огонь, — он вынул спичку, зажег ее и приподнял кверху. — От этого огня может сгореть и дом, и целый поселок. Причина зла — вот она — спичка. Ведь можно и так на вопрос ответить. А как же руки, которые пустили ее в дело? Они что же, значит, ни при чем?

— Да что ты нам здесь побасенки рассказываешь? — не выдержал Савельев, перебивая его.

— А то и рассказываю, что этими руками были мы с вами, — живо обернулся к нему Коньков и с выдержкой поглядел на него, потом на Стародубова. — Что скажешь, Никита Александрович? Не посылал ты Чубатова за лесом? Не знал, как он его заготавливает? Какими методами? С луны вам приходил этот лес? Вы его только по колхозам распределяли. А вы, товарищ прокурор, тоже не знали, каким образом добывают лес?

— Ты не путай божий дар с яичницей, — зло сказал Савельев. — Одно дело — промысел, а другое — метод, которым он осуществляется.

— Ну конечно, методы были скрыты за семью замками. Волшебник Чубатов проводил сеанс черной магии. Алле-хоп — и бумажные ведомости превращались в кубометры чистого леса.

— Я прокурор. И какое мне дело, в конце концов, до заготовки леса?

— Как? Ты разве не присутствовал на заседаниях исполкома? — вскинул удивленно голову Всеволод Николаевич и, обернувшись к председателю, спросил: — Никита Александрович, разве вы на исполкоме не решали вопрос о заготовках леса?

— Решали, — слегка конфузясь, ответил Стародубов.

— И что же, Савельева не приглашали на исполком?

— Был Савельев на исполкоме, — помедлив, ответил Стародубов.

— Ну, как же так, Владимир Федотыч? — с недоумением спросил Всеволод Николаевич, разводя руками и выпячивая нижнюю губу.

Чуть пригнув голову, Савельев с расстановкой сказал:

— Повторяю: я прокурор, и моя обязанность следить за выполнением закона.

— Да, это ваша обязанность, — прихлопнул ладонью об стол Всеволод Николаевич. — Но никто нас с вами не отстранял и от другой обязанности: наведения порядка в районном хозяйстве… Я так думаю, товарищи, что вопрос о лесозаготовках надо поставить на бюро. И там хорошенько разобраться, кому давать пышки, а кому шишки. Твое мнение, Никита Александрович?

— Будем собирать бюро, — Стародубов шумно вздохнул и добавил: — Дело Чубатова не частный вопрос.

— Вот именно, не частный вопрос! — Всеволод Николаевич поднял палец кверху. — Следователь прав, Савельев!

— Так что ж, прикажете дело прекращать? — спросил тот как бы с обидой и вызовом.

— Я не областной прокурор… — Всеволод Николаевич подался грудью на стол и пристально поглядел на Савельева.

Тот слегка смутился и сказал извинительно:

— Да не в том дело…

— Вот именно, — как бы согласился с ним, не требуя иных пояснений, первый секретарь. — Я не хочу исполнять чужие функции, но вижу, дело Чубатова в надежных руках и отстранять Конькова не советую, — последние слова произнес с нажимом.

— В самом деле, Владимир Федотович, тут что-то от недоразумения или от амбиций. Такие стычки бывают. Надо снисходить как-то, сообразуясь… — Стародубов запутался в словах, но смотрел на Савельева с затаенной надеждой.

— Да я не против в общем-то… — Савельев поглядел себе на руки, похрустел пальцами. — Пусть работает… Но чтобы принципы не нарушались.

— Это само собой! — подхватил Коньков, вставая. — Разрешите идти?

— Идите и работайте, — Всеволод Николаевич встал и пожал ему руку.

— Премного благодарен!

Коньков по-военному повернулся, щелкнул каблуками и вышел.

ЮРИЙ АВДЕЕНКО АХМЕДОВА ЩЕЛЬ

1

Красное пятно на дне ущелья напоминало отсвет заката, но тучи над горами слиплись крутые, черные, и ни один луч солнца не мог протиснуться между ними.

Дорога заметно шла вправо и вверх. Кавказская пихта и кизиловые деревья, оплетенные плющом, ожиной, лианой-обвойником, скрыли от глаз Крюкова ущелье и красное пятно. На машину надвигалась мокрая дорога. Осклизлые ребра скал нависли над ней.

Крюков кинул взгляд на часы. Они показывали 18 часов 42 минуты. Полчаса назад ливень настиг Крюкова при въезде на перевал.

Внизу, в долине, было тепло, солнечно. Цвели персики, вишни, яблони. В небо хотелось смотреть легко, вздыхать радостно, до того голубым и ясным оно было.

В огородах темнели вскопанные грядки. Впереди на взгорье паслись козы. Лохматая черная собака щипала траву рядом с ними. Идиллия!

На перевале по смотровому стеклу и крыше ударил град. Ударил с такой силой, что Крюков притормозил машину, перешел с третьей скорости на вторую, осторожно двигаясь в темноту, казалось, внезапно рухнувшей ночи. Вслед за градом хлынул ливень. Дорога стала похожей на русло реки, по которому урча, жилясь, извиваясь несется стремительный поток воды. Крюков включил габаритные огни. Съехал на обочину к скале. Остановился. Сзади него затормозила «Волга». Возможно, водитель ее тоже решил переждать ливень, а может, просто не рискнул обогнать желтый «Жигуленок», на крыше багажника которого было крупными синими буквами написано: «ГАИ».

«Дворники», словно задыхаясь, тяжко скользили по ветровому стеклу, вода дыбилась над ними, как над веслами, фонтанила на капоте мелкими белыми пузырями, похожими на лопавшиеся одуванчики.

Крюков устало прикрыл глаза, хотя еще минуту назад чувствовал себя бодрым, энергичным. Шум дождя всегда расслаблял его…

Дождь стих лишь через четверть часа. Но тучи висели так низко, что касались и скал, и дороги, клубились над ней, точно над прошлогодней сжигаемой травой. Крюков включил двигатель, посмотрел налево. Водитель «Волги» тоже собирался ехать дальше. Сигналил левым указателем поворота.

«Поехали», — сказал сам себе Крюков и снял «Жигуленок» с ручного тормоза.

Первой встречной машиной, которую он увидел, был желтый пивовоз, ползший с включенными фарами. Потом проехал частник на синем «Запорожце», за ним мотоциклист в промокшей штормовке. Никакой другой транспорт Крюкову не встретился До того самого момента, когда он увидел на дне ущелья красное пятно.

Дорога развернулась. Деревья покатились вниз к реке. И красное пятно приняло форму разбитого автомобиля. Судя по окраске рубин — это могли быть только «Жигули».

Крюков остановил машину. Передал по рации:

— Восьмой. Восьмой. Я четырнадцатый.

— Восьмой слушает, — прохрипело в динамике.

Крюков непроизвольно откашлялся, будто хрипел он сам, а не оперативный дежурный. Сказал:

— На двадцать третьем километре Приморского шоссе ДТП[7]. На дне ущелья вижу красный автомобиль, скорее всего «Жигули». Пытаюсь спуститься к месту происшествия.

— Вас понял, четырнадцатый. Действуйте.

Крюков вышел на дорогу: от поворота до поворота она была пустынной. Небо по-прежнему закрывали тучи. Однако на западе у основания угла, образованного покатыми склонами гор, в лощину смотрел голубой глаз, чистый и блестящий. Это означало, что погода на побережье хорошая.

Подойдя к невысокому бордюру, инспектор увидел на бетоне следы красной краски. Недавний ливень отменно вымыл бордюр, но следы краски явственно виднелись на протяжении метра или немногим более. Тот факт, что бордюр не был разбит и не имел даже выбоин, свидетельствовал, что автомобиль задел его лишь по касательной, после чего перевернулся через борт. Помятые кустарники, сломанные деревца показывали путь, по которому он несся вниз.

«Странно, что не взорвался», — подумал Крюков и перешагнул через бордюр. Мелкая скальная крошка поползла под ногами. К счастью, под рукой оказалась кизиловая ветка. Сохранив равновесие, инспектор с тоской окинул взглядом ущелье. Потом вздохнул решительно. Решительно, и никак иначе. Ухватился за соседнюю ветку. Осторожно стал спускаться…

Он спускался ровно пять минут. Потом прыгал с камня на камень, метров сорок двигался по руслу реки, которая оставалась мелкой, несмотря на недавний ливень.

Машина стояла на днище, врезавшись передом в валун. Левые колеса, и передние, и задние, отсутствовали. Одно из них лежало впереди, шагах в десяти ближе к центру речки. Вода омывала его, как камень, образуя крутой заметный изгиб. Второго колеса поблизости не было.

Обогнув машину, Крюков увидел мужчину с залитым кровью лицом. На замшевой куртке кофейного цвета тоже были следы крови. Руль подпирал грудь, прижимая к спинке сиденья.

Мужчина оказался единственным человеком в машине. Это несколько утешило инспектора, если можно применить такое слово в подобной ситуации.

Спускаясь сюда, Крюков больше всего боялся, что в машине окажутся женщины и дети.

Естественно, ни одно стекло не уцелело, а все дверки заклинило. Крюков попытался извлечь мужчину через смотровой проем, но вскоре понял, что двигатель придавил пострадавшему ноги.

— Восьмой. Восьмой. Я четырнадцатый.

— Я восьмой. Слушаю вас, четырнадцатый.

— Я четырнадцатый. Катастрофу потерпели «Жигули». Номер СОЧ 22-05. Водитель в бессознательном состоянии. Нахожусь на месте катастрофы.

— Больше никого нет в машине? — спросил восьмой.

— Нет.

— Может, кто выпал?

— Дверки заклинены. Ноги водителя придавлены двигателем.

— Постарайся оказать посильную помощь. Высылаю вертолет с врачом.

— Вас понял.

Крюков вновь попытался открыть левую переднюю дверку. Нашел в багажнике инструменты… Но дверка не поддавалась.

Мужчина застонал. Повернул голову. Посмотрел на Крюкова. Взгляд казался напряженным, твердым и холодным, как изо льда. Похоже, что мужчина вложил в него все свои силы. Он произнес только одно слово и вновь впал в беспамятство.

Слово это было: «Кардинал».

«Бредит», — понял Крюков. Со злостью приналег на дверку. Неожиданно она отворилась.

Вскоре он услышал тягучий шум мотора. Над ущельем зависал вертолет…

2

— Заявления о преступлениях могут быть письменные и устные. Устные заявления заносятся следователем в составленный им по этому поводу «Протокол заявления», который подписывается заявителем и следователем, — профессор, щупленький и седой, остановился у стола, посмотрел на аудиторию, дернул редкой рыженькой бородкой. — Студентка Иванова, повторите, что я сказал…

Лада встала. Смотрела на профессора. Силилась что-то сказать. Но не могла произнести ни одного слова, не потому, что плохо слушала. А потому, что разучилась говорить. Тогда она замычала, как это делают глухонемые… И проснулась…

За окном скорбно серел рассвет. Мокрое от дождя стекло казалось заплаканным. Ветки акации темнели неподвижно, словно нарисованные углем. Лада вылезла из-под одеяла, нащупала шлепанцы. Пошла к серванту, на котором лежали ее ручные часы.

Было половина пятого утра. Она поняла, что без снотворного теперь не уснет. А снотворное принимать глупо, так как в девять уже нужно быть на службе.

Выпив на кухне Пепси-колы, она взяла из книжного шкафа том Монтеня, раскрыла на главе «О сне» и легла в постель. Она думала найти в книге разъяснения о смысле и природе снов. Но французский философ-гуманист ограничился пересказом исторических случаев с участием Александра Великого, Катона, императора Августа. Это было, конечно, интересно, однако совсем не то, что желала узнать Лада. Тогда она раскрыла главу «О возрасте», потому что после того, как ей исполнилось двадцать семь, вопрос этот ей стал не безразличен.

«Иногда первым уступает старости тело, — читала Лада, — иногда душа. Я видел достаточно примеров, когда мозг ослабевал раньше, чем желудок или ноги. И это зло тем опаснее, что оно менее заметно для страдающего и проявляется не так открыто. Вот почему я и сетую не на то, что законы слишком долго не освобождают нас от дел и обязанностей, а на то, что они слишком поздно допускают нас к ним».

Без двадцати восемь позвонил прокурор Потапов. Говорил тихо и сипло:

— Я вас не разбудил, Лада Борисовна?

— Нет, нет, Игнатий Федотович. Я жаворонок.

— Везучая вы. А я сова. Для меня утренний подъем настоящая пытка.

— Делайте зарядку, — посоветовала Лада, удивляясь неожиданному звонку.

— Делаю, — ответил Потапов. После паузы сказал: — Лада Борисовна, извините, что звоню домой. Заболел я.

— Ой, — вырвалось у Лады.

— Весной меня всегда одолевает ангина с температурой.

— Это плохо, — сказала Лада. И добавила: — Это очень плохо.

— Чего уж хорошего, — вздохнул Потапов. — Лада Борисовна, на вас обрушивается еще одно дело. Вчера приблизительно в промежутке между шестью и шестью сорока минутами вечера на двадцать третьем километре Приморского шоссе имело место дорожно-транспортное происшествие. Разбилась машина «Жигули». Водитель Артем Петрович Сорокалет, тридцати пяти лет, женат, имеет двух детей, скончался полчаса назад в городской больнице, не приходя в сознание. Есть три серьезных обстоятельства, которые вам следует учесть сразу. Первое, Сорокалет профессиональный таксист. Стаж работы двадцать лет. Второе. Не пьющий. И в данном случае медики алкоголя в организме не обнаружили. Третье, со слов жены можно понять, что Сорокалет возвращался в город от своей сестры, которая живет в поселке Ахмедова Щель. Значит, он ехал по правой стороне шоссе, вдоль скалы. Каким образом опытного водителя могло вынести на встречную полосу — это очень серьезный, а может быть, самый главный вопрос. Вы меня слышите, Лада Борисовна?

— Слышу.

— Я хорошо помню ваше выступление на партийном собрании, где вы сетовали, что вас, молодых следователей, недооценивают, не поручают серьезных дел, заставляют заниматься пустяками. И ваши коллеги-ровесники вам еще аплодировали…

— Но ведь дорожно-транспортные происшествия…

— Не нашей подследственности, вы хотели сказать? Но закон, как известно, разрешает прокурору признать необходимым предварительное следствие по любому делу, если он считает, что государственные интересы требуют этого. Не так ли? Давайте приступайте к первоначальным следственным действиям. Соответствующее постановление я вынес. Чует мое стариковское сердце, дело это не простое. Вы меня слышите?

— Да, да, Игнатий Федотович.

— Лада Борисовна, вам нужно связаться с инспектором ГАИ Крюковым. Место происшествия осмотрено, но я советую побывать там, чтобы самой все увидеть. После заехать в Ахмедову Щель, уточнить у сестры Сорокалета время, когда он от нее уехал.

— Хорошо.

— Надзор за следствием буду осуществлять я. Звоните мне домой. Всего доброго.

3

Заместитель начальника отделения по службе майор Кузьмин, человек душевно сухой и неприветливый, смотрел на инспектора Крюкова тяжелым, немигающим взглядом, точно Крюков совершил какой-то неблаговидный проступок и заслуживает самого сурового наказания. Однако старший лейтенант Крюков не чувствовал за собой вины. Стоял спокойно, смотрел честно, с достоинством.

Кузьмин разочарованно опустил глаза. Собрался было говорить, даже шевельнул губами. Но тут в кабинет ворвался инспектор, ведавший вопросами техники и связи, капитан Симонович, размахивая руками, закричал:

— Это черт знает что! Опять партия раций поступила некомплектно… Я же не господь бог, как я могу обеспечить…

— Одну минутку, капитан, — словно голосуя, поднял правую руку Кузьмин. — Старший лейтенант Крюков, дорожно-транспортным происшествием на двадцать третьем километре Приморского шоссе поручено заниматься следователю прокуратуры Ивановой. В девять пятнадцать вам надлежит быть у прокуратуры. Поедете со следователем на место происшествия. Вопросы есть?

— Нет.

— Выполняйте.

…Моросил дождь. Выскакивая из автобуса, люди прикрывались зонтиками, набрасывали капюшоны плащей. Пахло сыростью, цветущей акацией, бензином. За высоким деревянным забором, где шло строительство гостиницы, гудел кран. На заборе была приклеена большая афиша, извещающая о том, что сегодня в Доме культуры моряков выступает куплетист-пародист Илья Вышеградский и дрессированные голуби под руководством Алены Сидоровой.

«Почему дрессированные голуби? — с досадой подумал Крюков, садясь в машину. — Ну львы, тигры… А голуби. Чушь какая-то. В наш город приезжают только одни халтурщики».

Это решительное заключение почему-то успокоило его. Сняло с души неприятный осадок, появившийся после общения с заместителем начальника по службе. Даже погода не казалась ему теперь такой паршивой. Хотя выросший здесь, на Черноморском побережье, он хорошо знал, как бывают богаты занудливыми, недельными дождями местные весны, когда в болото превращается земля, а от сырости плачут даже стены. Тогда хочется кричать со стоном: «Какой же это юг? Какой же это курорт?»

Назад Дальше