Шута била дрожь. Вспышки ясности в мозгу чередовались с долгими периодами затемнения. Что-то заскрипело на крыше, но он не обратил внимания на посторонний звук.
– Я ненавижу твоих хозяев! – с усилием произнес он.
– Глупец! Стаю ведет сын герцога, чтобы взять то, что принадлежит ему по закону. Высшему и человеческому.
– Ты получила меня всего с потрохами, но не сможешь обмануть!..
Тем не менее, подозрение, подкрепленное намеками шуремита на внебрачного сына герцога, уже прочно поселилось в сознании Дилгуса. Со временем оно становилось все более сильным. Он понял, что снова жаждет увидеть Лейну Солнак после семнадцатилетнего перерыва. Поэтому он включил и ее в свой список любви и ненависти.
Потребность страдать и желание причинять страдание были очень сильными… Горбун схватил голову, не ощутив под ее кожей твердости черепа. Он мог деформировать ее, превратив в сплющенный кокон, но ему хотелось большего. Его бесила недосказанность, бесило и то, что он так и не понял, в чем заключалась ценность артефакта. У него сложилось впечатление, что он напрасно рисковал жизнью в северной башне.
Оракул глумился над ним, не открывая будущего и не позволяя увидеть хитросплетение интриги. Кроме всего прочего, оборотни и Левиур владели каким-то новым способом связи. Шут собирался получить ответы на множество своих вопросов, чего бы это ни стоило…
Он смотрел на беззвучно смеющуюся голову. Пена и слизь извергались из черной пещеры рта. Он взял тонкую длинную спицу и нагрел ее в пламени свечи. Потом воткнул спицу в правое ухо Регины.
Инструмент пытки с шипением погрузился в плоть и проник очень глубоко, пока не наткнулся на что-то твердое. Если внутри головы и был череп, то его размеры не превышали размеры куриного яйца. Но Дилгус не думал, что у этой головы имеется череп…
Несмотря на экзекуцию, голова продолжала смеяться. Он оставил спицу в ухе и нажал большими пальцами на открытые глаза. Глазные яблоки оказались скользкими, как мокрые стеклянные шарики, и он утопил их в голове, насколько смог, но понял, что не сумеет причинить Оракулу боль. Колдовская игрушка сделала его своим слугой, но и только. Дилгус брезгливо отдернул руки, едва не опрокинув сосуд.
– Жалкая тварь! – прошептала голова. – Ты хочешь получить силу и знание, ничем не заплатив за них… Я стою гораздо дороже твоей жизни и почти так же дорого, как твой хозяин.
– Я убью его! – сказал шут самому себе. Он действительно думал, что таким поступком облагодетельствует себя и королевство.
– Только в том случае, если я прикажу тебе сделать это…
Вдруг что-то ударилось о деревянную крышу. Послышался шелест крыльев и удаляющийся крик. Дилгус вздрогнул. Что это было? Случайная птица или Лебедь, принц ночи?..
Еще одно темное кольцо паутины обвило его сознание и исказило мир. Он понял, что зашел слишком далеко. Горбун заставил себя снова прикоснуться к голове, освободил ее от спицы и утопил в жидкости, не в силах больше выносить прямого немигающего взгляда. Его ладонь прилипла к черным змейкам волос, обильно смоченных слизью. Он с отвращением оторвал ее и торопливо спрятал сосуд в ящик.
Необъяснимая тяжесть не оставила его даже тогда, когда он закрыл крышку и придавил ее большим плоским камнем с универсальной эпитафией. Считалось, что камень умиротворяет дух покоящегося под ним мертвеца. Но сосуд, сделанный в Дарм-Пассарге, был мало похож на обычную могилу…
После этого Дилгус погрузился в глубокий двенадцатичасовой сон. У него не оставалось сил даже на то, чтобы видеть кошмары.
Глава двадцать вторая Колода святого отца
Преподобный Тексор, провинциал Ордена Святого Шуремии, знал, что его дни сочтены. Их сочла болезнь, которую он подхватил в странствии, предпринятом во славу Спасителя и Святого Имени. Лучшие знахари Тегинского аббатства пытались изгнать из него хворь, но неведомая сила неотвратимо пожирала его тело. В конце концов, Тексор смирился с этим, расценив близкую смерть как погоняющий кнут Создателя.
Так уж случилось, что ему, вошедшему в Круг Белых Магов через Южные Врата, пришлось действовать на неспокойном юге. Он прекрасно знал Мормору, Круах-Ан-Сиур, Алькобу и Белфур. Постоянное соперничество Ордена с Серой Стаей за влияние в западных королевствах позволило шуремиту постичь все тонкости интриг, шпионского ремесла и тайной войны. Изредка стороны одерживали небольшие победы, но в целом игра была бесконечной и равной.
Сильный удар по престижу Ордена нанес загадочный человек, убивший генерала Алфиоса и похитивший из Тегинской цитадели Звезду Ада. Однако каким-то непонятным образом это имело печальные последствия и для Земмура. Часть территории оборотней была уничтожена, королева Валидии Ясельда бесследно исчезла, и Стае не скоро удалось восстановить свое влияние в Элизенваре.
Долгие годы Тексор собирал и изучал донесения своих агентов. Когда он думал о потрясениях, постигших Мормору, и о разрушении островов Шенда, когда получал сообщения о новом оружии, о людях, живущих неправдоподобно долго, летающем корабле и «железной комете», ему начинало казаться, что в известном ему мире действует еще одна, закулисная сила, враждебная обеим соперничающим сторонам. Некоторые признаки указывали на Лес Ведьм, другим источником этой силы мог быть остров Лигом, третьим – южная пустыня, считавшаяся гиблым и непроходимым местом. Однако Болотный Кот вернулся оттуда, и Тексор лично видел его на поле боя под Вормаргом.
Потом ему пришлось заняться странными событиями, происходившими в Белфуре. Вторжение оборотней и измена Левиура перекроили всю политику и заставили Тексора искать способы вывести герцога из игры – вплоть до его физического устранения. Шут казался неплохой кандидатурой хотя бы потому, что почти никто не воспринимал его всерьез. Однако Преподобный вынужден был признать, что и сам недооценил горбуна.
Провинциал избрал местом своего пребывания маленькую рыбацкую деревню, расположенную неподалеку от замка Левиур. Отсюда он мог руководить своими солдатами и отчасти – контролировать действия Дилгуса.
Купив целиком дом старой вдовы, Преподобный расположился в нем с удобствами, достойными не только своего сана, но и своей болезни. Болям, терзавшим его по ночам, мог позавидовать любой канонизированный мученик, подвергнутый истязаниям за свою веру. Несмотря на это, он успел помочь шуту избежать самоубийственных аспектов сонной магии. После чего новый приступ боли сразил Тексора, и он мало что помнил вплоть до того времени, когда забрезжил рассвет и ему доложили о том, что ни один солдат Ордена не вернулся с задания. Наблюдатель видел въезжавшего и выезжавшего из замка герцога в сопровождении телохранителей, но в их компании не было шута…
Святой отец пришел в ярость. В то, что горбун предал его, он не верил – опыт подсказывал ему, что случилось непредвиденное. Но Тексор понимал: если Оракул все же останется у Левиура, последнее важное дело в угасающей жизни провинциала будет провалено. Это явилось бы плохим подарком Ордену и плохим аргументом у райских врат.
Ему понадобилось несколько минут для восстановления дыхания, самоконтроля и полной бесстрастности. После этого он попытался настроиться на Дилгуса. Главным результатом его попыток было установление того факта, что шут все еще жив и даже не заточен в каком-нибудь подвале замка. Тексор с трудом отыскал его на самом верху береговой башни.
У шута оказалась очень странная аура, но расстояние было слишком велико, чтобы Преподобный мог различить, в чем заключалась эта странность. Какая-то неописуемая пелена и нечто вроде встречного ветра сильно мешали ему; он обнаружил, что столкнулся с каким-то незнакомым влиянием.
Провинциал возглавлял многочисленную организацию, но рано или поздно всегда наступал момент, когда приходилось действовать самому. Вот и сейчас Тексор не мог довериться никому. Отослав охрану, он один отправился в прибрежный лес.
Спустя некоторое время из лесной чащи вылетела большая белая чайка и заскользила над волнами в сторону замка. Его громада вырисовывалась на фоне светлеющего неба, а в лесу еще не проснулись настоящие птицы… Чайка летела в полном одиночестве, тяжело взмахивая крыльями и преодолевая морок, излучаемый предметом, который так опрометчиво разбудил Дилгус.
Труднее всего оказалось закрепиться на крутом скате крыши над комнатой шута. Здесь чайка улеглась совсем не по-птичьи, прильнув холодеющим телом к просмоленному дереву и распластав крылья…
Тексор услышал и узнал меньше, чем ему хотелось бы. Но причина искажения и источник враждебности находились тут, под ним, – он ощущал их как никогда сильно. Он поглощал вибрации агрессии и злобы, но даже его искусства не хватило, чтобы справиться с врагом.
Ужас надвигающегося безумия объял его, и он, забыв об осторожности, шумно скатился с крыши и забил крыльями, чтобы удержаться в воздухе. Почти непреодолимая тяжесть увлекала его вниз, как будто изменились свойства воздуха, крыльев, самой Земли; пространство дробилось на сотни туннелей, и каждый уводил к смерти. Тексор призвал на помощь белую магию и отпустил свой разум.
Ужас надвигающегося безумия объял его, и он, забыв об осторожности, шумно скатился с крыши и забил крыльями, чтобы удержаться в воздухе. Почти непреодолимая тяжесть увлекала его вниз, как будто изменились свойства воздуха, крыльев, самой Земли; пространство дробилось на сотни туннелей, и каждый уводил к смерти. Тексор призвал на помощь белую магию и отпустил свой разум.
Золотая нить, похожая на россыпь звездной пыли, возникла в хаосе распадающегося на осколки ландшафта, и чайка полетела, следуя этой призрачной тропой. Она слилась с нитью, двигалась внутри нее; звезды надвигались и проносились мимо, как сияющие многокрылые птицы (или ангелы?!), и в один из моментов Тексору показалось, что он умирает… Чувство безбрежного покоя и освобождения охватило его; впереди забрезжил вечный и неуничтожимый свет; чайка стала малой частью этого света, притягивающимся лучом, блудным ребенком, возвращающимся ко всепрощающей ласковой матери… Но это была еще не смерть.
Золотая тропа растворилась, и звезды превратились в трепещущие листья осеннего леса, сверкающие в лучах восходящего солнца. Тексор ударился о затвердевшую реальность и сразу же почувствовал боль в измученном теле.
Теперь, с расстояния в несколько тысяч шагов, замок Левиур выглядел совсем не зловеще. Это расстояние чайка преодолевала очень долго; Тексор знал, что блуждал в другом времени, но, в конце концов, вернулся, укоротив себе жизнь этим превращением еще на пару месяцев. Впрочем, в его положении было бы смешно торговаться с судьбой… Завидев вечный свет, он больше ни о чем не жалел и знал, на что потратит оставшиеся дни и ночи.
Дилгус, искалеченный колдовством, был его целью. Жалкий человечек, посмевший на свою беду прикоснуться к магическому артефакту…
В лесу Преподобный снова принял человеческий облик, оделся и вернулся в рыбацкий дом. Теперь он был спокоен. Что бы ни сделал шут, люди Ордена будут достаточно близко, чтобы завладеть Оракулом. Если не помогла сила, поможет коварство – Тексор не раз убеждался в этом.
Святой отец сел за стол, выглядевший более чем чужеродно в нищем доме, и вытащил из украшенной жемчугом шкатулки свою колоду. Это была весьма необычная колода. Общепринятым картам в ней соответствовали персонажи реально разыгрываемых драм. Тексор владел перьями не хуже рисовальщиков миниатюр, долгие годы совершенствовавших свое искусство в тишине монастырей.
Он заполнял пустые поля карт известными ему фигурами. В колоде имелись карты герцога, Дилгуса, Регины, белфурского короля и даже безликая до поры до времени карта Оракула Востока. Надпись на ней была сделана стилизованными буквами земмурского алфавита. Тексор гордился тем, что знал язык врага; язык являлся ключом к мышлению и отчасти – к манере плести интригу.
Преподобный извлек карту Шута. Лицо, которое он изобразил чересчур уродливым и насмешливым, теперь было злобным. Энергия, перетекавшая во внешнем мире, проецировалась в колоду; это приводило к постепенным микроскопическим изменениям в слоях краски.
Тексор сам не знал возможностей этого колдовства и не был уверен в том, что имеет дело с белой или хотя бы серой магией. Также он не был уверен в том, что генерал Ордена и совет ассистентов одобрили бы его увлечение. До сих пор он считал, что в изменениях карт могла содержаться подсказка – отражение происходящего или тайные помыслы персонажей…
Теперь все выглядело гораздо более загадочно. Его тонкие бледные руки с четко проступавшим рисунком вен перебирали карты. Преподобный не переворачивал их и выкладывал на стол рубашками вверх, попеременно чувствуя то тепло, то холод, исходившие от них… Наконец он прикоснулся к ледяной карте мгновенно заморозившей его пальцы. Тексор перевернул ее и бросил на стол.
Оракул Востока… Казалось, черный прямоугольник был окном в нескончаемую ночь. Где-то в этой ночи заблудилось какое-то существо. Еще неразличимое и потому – интригующее. Святому отцу привиделось, что из темноты проступает женское лицо в обрамлении паукообразной короны волос. В другое время он поиздевался бы над своим воображением, услужливо подсовывающим зловещие символы.
Он поднес руку к карте. Из нее исходил столб холода и поднимался вверх… Тексор почувствовал примерно то же самое, что чувствовал, лежа на крыше замка, и тотчас же накрыл Оракула другими картами. Несколько минут он сидел в оцепенении, раздумывая, не уничтожить ли творение собственных рук. Но отсутствие риска означало неведение. Пройдет немного времени – и, может быть, он увидит что-то более конкретное.
Тексор осторожно отыскал карту герцога. Она соответствовала карте Императора в обычной гадательной колоде. Глаза Левиура, которого он изобразил с прямым надменным взглядом, были закрыты. Что означали закрытые глаза?..
Раздраженный множеством загадок, Тексор отбросил колоду. Оставшейся жизни наверняка не хватит, чтобы разгадать их все. Преподобный понял, что тоска по той ясности, которая пронзила его на пороге вечности, навсегда поселилась в нем.
Охваченный этой тоской, он вышел из дома и велел своим людям сворачивать временный лагерь. Оставив несколько человек для наблюдения за замком, Тексор вернулся в свою резиденцию в Скел-Могде. Его отчет, написанный вскоре на тайном языке Ордена, был неутешительным, но Преподобный не слишком переживал об этом. Потому что знал: к тому времени, когда курьер доберется до Тегинского аббатства (если вообще доберется), в Белфуре произойдут необратимые перемены.
Глава двадцать третья Пробуждение ненависти
Госпожа Лейна Солнак доживала свой век в небольшом поместье под Скел-Могдом. Прискорбные события почти двадцатилетней давности разбили ее жизнь.
Она не запомнила ночь родов. Утром ее, полуживую, нашли лежавшей на испачканных кровью простынях. Ковры в спальне тоже были пропитаны кровью. Здесь же находились трупы двух сиделок и лекаря Димарка со смертельными ранами, нанесенными стилетом. Удавка в руке лекаря и исчезнувший перстень наводили на определенные размышления, но тогда ей было не до них – ее ребенок бесследно исчез.
Двор не простил ей этих странных обстоятельств, и она в полной мере познала, что такое травля с улыбками на устах. Последней каплей явилось то, что герцог был не слишком огорчен таинственным исчезновением младенца, хотя и проявил некоторое беспокойство, опасаясь шантажа. Прошло некоторое время, и он вообще забыл о ребенке.
Госпоже Солнак пришлось распроститься со светской жизнью. Она сделала это без сожаления. У нее не осталось друзей, а единственный близкий человек стал ей безразличен. В провинции она быстро лишилась столичного блеска, превратившись в очень одинокую и меланхоличную женщину. Она постарела, и ее красота увяла, чтобы уже никогда не расцвести вновь.
Ее немногочисленные слуги считали Лейну безразличной ко всему. Так оно и было, если не считать одной навязчивой мысли, то и дело посещавшей ее на протяжении долгого времени. Она знала, что Димарк был человеком Левиура. Тогда что означала удавка в его руке?.. Лейна цепенела, пугаясь того, к чему могли привести подобные мысли. Не находилось человека, который поставил бы все на свои места.
Старый шут герцога Дилгус появился в поместье Солнак в конце чудесного осеннего дня, когда фруктовый сад шумел под теплым ветром, сбрасывая желтые листья, а дым костров приносил с собой приятную горечь. Все это удивительно гармонировало со старым домом и увядающей хозяйкой.
Дилгус не видел Лейну с тех пор, как она перестала принимать герцога, – то есть очень давно. До этого они соблюдали «нейтралитет», хотя госпожа Солнак настороженно относилась к сомнительным шуткам дурака. Он же считал ее женщиной наивной и неспособной на решительные поступки.
Теперь оба постарели, и все ошибки молодости, главная из которых – нетерпимость, остались в прошлом. Однако шут понимал, что боль прошлого еще ощутима и все можно испортить одним неосторожным словом.
Его встретил старый слуга, имени которого он уже не помнил, и проводил к госпоже. Лейна принимала в большой комнате с темными шторами, где царили полумрак и мягкие оттенки зеленого и серого. Островок покоя, которому не была подвержена только смятенная душа…
Хозяйка была в платье пастельно-розовых тонов, лишенном излишеств и украшений. В ее волосах серебрилась седина. Дилгус склонился перед нею, но она ласково обняла его. Мягкая ладонь коснулась горба и не отдернулась. Он ощутил легкий цветочный аромат духов.
– Вы помните меня, госпожа?
– Конечно, Дилгус, но не верю своим ушам. Ты стал вежливым и официальным! Где твоя дерзость? Что-то случилось?
– К сожалению. Я не посмел бы вторгаться в вашу частную жизнь, если бы нам всем не грозило вторжение гораздо более страшного врага.
Он увидел, как омрачилось ее лицо. Улыбка стала напряженной и заметно похолодела.