Ничего в жизни я не делала быстрее.
Сердце колотилось так, что вместе с ним пульсировало и одеяло.
— Жанна Иго… — Голос навис надо мной как гильотина. Если я покажусь этой старой мымре, сойду ли я за хозяйку? Ведь ни карниза, ни балкона нет! И родинки на фотографии нет.
— Спите, душечка? А чтой-то вы внеурочно так прикатили, да ещё одна? Ой, а окошечко зачем нараспашку? Почему кондиционер не включили? А отчего Сергей Мефодьевич не приехал?!
Но ведь соседка и охранник внизу узнали меня!
В кармане опять завибрировал, запиликал мобильный. Выхода не оставалось. Я резко откинула одеяло и заорала со слышанными в кино интонациями вздорной богатой хозяйки:
— Какого чёрта вы меня разбудили?! Уйдите, Алевтина Антоновна! Или нет, вот что, сходите в аптеку, за растворимым обезболивающим. Простые таблетки мне не помогают. Голова болит, сил нет!
Пожилая тётка самого добропорядочного вида уставилась на меня с удивлением, не рискуя спросить, почему я в джинсовке валяюсь под одеялом.
— Что вы, Жанночка, — залепетала она, — зачем же идти в аптеку, лекарство и дома есть. Сейчас разведу таблеточку в тёплой водичке и принесу! Кстати, зовите меня как прежде, Тонькой, я отродясь Алевтиною не была!
С конским топотом к кровати подбежали собаки и дружно окрысились на меня.
— Чегой-то собаки на вас рычат? — удивилась тётка и уставилась на меня.
— Вон! — заорала я. — Уволю к чёрту и такую рекомендацию дам, что нигде не устроишься! Пилюли мне притащи и псов смердящих в ванной закрой!
— Сейчас, сейчас, — залепетала Тонька и выкатилась из спальни, прихватив за ошейники рычащих собак.
— Чук, Гек, — приговаривала она, — плохие вы мальчики, мамочку Жанночку не признали…
Я слышала, как она заперла собак в ванной, приговаривая «Чук, Гек, плохие вы мальчики», и потопала на кухню. У меня в запасе была пара минут, пока она ищет лекарство и разводит его водой.
Я выскочила из тёплого плена, выхватила из-под кровати рюкзак и бросилась к выходу.
Как справилась с замками, выбежала на площадку, и скачками преодолела восемь этажей, я не помню. И не помню, как выскочила из дома.
Я очнулась только в машине. За рулём сидел бледный Геральд.
— Получилось? — одними губами спросил он.
— Гони, — ответила я и зашвырнула рюкзак назад.
Такая ли она должна быть — настоящая жизнь?
Геральд напряжённо смотрел вперёд и гнал машину, насколько её возможно было гнать по вечернему городу. Я посмотрела на его тонкий профиль и поняла: прикажи он мне сейчас всё повторить сначала, я, не раздумывая, снова зашла бы в квартиру, вырезала картины из рам, сразилась с большими собаками, обхитрила бы туповатую горничную и с быстротой гепарда удрала от опасности.
Лишь бы он был со мной.
Золотая рыбка
— Лишь бы ты был со мной. — Я утратила всякий ум, повторив это вслух, в ответ на его приказ выйти из машины, пойти домой, и дожидаться его в нашей квартире.
— Давай быстрее скачи на хату, сиди там тихо и жди меня. — Геральд дотянулся до пассажирской двери и открыл её. Я выкинула ноги на улицу, но выходить не спешила.
— Ну? — в его голосе послышалось раздражение, но я простила это ему. Он здорово перенервничал, дожидаясь меня.
— Скажи, я тебе помогла? — Мне очень хотелось, чтобы он меня похвалил.
— Ты молодец, — сказал Геральд и потрепал меня по плечу, как утром, когда отправлял «на дело». Нет, не дружеского похлопывания я ждала. Не ради этого рисковала.
— Почему ты мне не сказал, что в доме собаки?
— Какое это имеет теперь значение? — Он пошарил в бардачке, вытащил сигареты и закурил. — Это же твои собаки! — Он затянулся и усмехнулся.
— Они не узнали меня!
— Я тороплюсь.
— Ты не сказал, что в доме может находиться прислуга.
— Я тороплюсь!
— На фотографии, которая стоит у Анкилова на столе, я без родинки над верхней губой!
— Я тороплюсь!!!
— Но в моей спальне нет карниза! И нет никакого балкона, куда можно бы было по нему добраться! — Я почти заорала, и слёзы потекли у меня по щекам. Страшно вспомнить, как давно я не плакала, не испытывала боли, страха, разочарования и обиды. Это что, и есть настоящая жизнь?!
— Я потом тебе всё объясню, — сказал Геральд, нагнулся и вскользь поцеловал меня в уголки губ. Когда его губы коснулись моих, я поняла, что он мне нужен любой.
Слава богу, что у меня не хватило сил сказать это вслух.
* * *Геральд не приехал ни этой ночью, ни на следующий день. Он даже не позвонил. Я носила с собой телефон даже в ванную и туалет, но сотовый молчал, будто не было на свете никакого Геральда.
Прошёл ещё один день, ещё одна ночь, и ещё один день. Я запуталась, сколько их прошло: за окном темень сменялась светом, свет темнотой, а для меня время остановилось. Я не выходила из дома, и мне скоро стало казаться, что в этой квартире я провела всю жизнь.
Сначала я успокаивала себя, что сбагрить картины и получить за них деньги, дело хлопотное и небыстрое. Потом я стала сходить с ума от тревоги — ведь это дело ещё и опасное.
Если с Геральдом что-то случилось, я умру. Для этого мне не нужно будет лезть в петлю, вскрывать себе вены, или пить лошадиную дозу снотворного. Я просто лягу и уйду в мир иной от одной только мысли, что он никогда не будет со мной. Мы повстречаемся на небесах, и у нас всё будет хорошо.
Три дня я не ела. Я пила только кофе без сахара, но потом кофе кончился, и я стала пить воду прямо из крана, подставляя ладони под струю и хлебая пропахшую старыми трубами жидкость.
Сон ко мне тоже не шёл. Если я закрывала глаза, мне чудился Геральд с простреленной грудью. Он лежал в глубокой глинистой яме, и кто-то невидимый бросал на него комья рыжей земли.
На четвёртый день я случайно увидела своё отражение в зеркале и отшатнулась. На меня смотрела измождённая баба с пустыми глазами, потерявшими цвет.
Потом у меня закончились сигареты. Я поняла, что это единственное, без чего я не смогу обходиться, и решила сходить в ближайший киоск. Я стала искать свою сумку с деньгами и документами, но не нашла её. Я перерыла весь дом, но у сумки словно выросли ноги, и она удрала. Эта мысль рассмешила меня. Ещё какая-то мысль копошилась рядом, но никак не могла оформиться. Меня это сильно тревожило, я хотела понять, что меня беспокоит, но не могла. Тогда я решила поесть, наверное, слабость мозгов была следствием голода. Я прошла на кухню и заглянула в холодильник. Кроме недопитой бутылки пива в нём ничего не было.
И тут до меня дошло, что меня озадачило.
Я только что перерыла весь дом. Я не нашла свою сумку с деньгами и документами. Но мне не попалось и ни одной вещи Геральда! Исчезли его майки, рубашки, джинсы, исчез даже одеколон с полочки в ванной! Даже бритвенный станок, даже сандаловые чётки, которые он постоянно крутил в руках.
Я ещё раз перерыла квартиру. Сделала это как робот, у которого на исходе все батарейки.
Когда я поняла, что ничего не найду, мне пришла в голову мысль, что если с Геральдом что-то случилось, я не смогу умереть от одной только этой мысли. Мне придётся с собой что-нибудь сделать, повеситься, например.
Я посмотрела на телефон и села рядом с ним, словно пай-девочка. Он всё равно позвонит, даже если ушёл с чемоданом. В кои—то веки меня посетило настоящее чувство, разве нельзя подождать?.. Ассоль дождалась своего принца с алыми парусами, и я дождусь.
Я задремала сидя, и мне привиделся Геральд на «Мерседесе» с алыми занавесками. «Мерс» сигналил изо всех сил, надрывался, захлёбывался, Геральд пытался меня подозвать, но я не могла сделать ни шага. Меня не было, я повесилась, осталось только моё изображение на картине под названием «Портрет обнажённой».
«Мерс» всё сигналил противным, резким гудком. Я открыла глаза, сообразила, что не нарисована, а вполне реальна и могу двигаться. Противный звук оказался не гудком вовсе, а звонком в дверь.
— Геральд! — заорала я и бросилась её открывать. Мне и голову не пришло, что если бы это был Геральд, он открыл бы дверь собственным ключом.
На пороге стояла тётка с внешностью заведующей продуктового магазина. Килограмм двадцать лишнего веса, чересчур яркий грим и гонор пупа земли.
— Я сдала квартиру на сколько? — прошипела она.
— Не знаю, — я растерялась.
— За сколько?! — Она наступала уверенно и неумолимо, как цунами на побережье, и деваться от неё было некуда.
— Понятия не имею.
— Что-о?! Не имеешь понятия? Где твой сожитель? — она огляделась. — Где?!!
— Не знаю, — это была чистейшая правда, но она вывела тётку из себя.
— Тебя как звать, шалава? — заорала она.
— Не знаю, — это тоже была чистейшая правда. Тётка вдруг поостыла, и перестала напирать грудью.
— Пьяная, что ли? Ну-ка, паспорт покажь, — приказала она.
— Пьяная, что ли? Ну-ка, паспорт покажь, — приказала она.
— От меня того… сумка ушла с документами, — хихикнула я.
— Ну, вот что, чокнутая ты или обколотая, не моё дело. Твой хахаль квартиру снял на три месяца, заплатил за два, а живёт уже пять. Воспользовался тем, что я в отъезде, а дочка моя кисейная барышня, наезжать не умеет. Давай, гони мне деньги за три месяца, хату освобождай, и разойдёмся по-хорошему.
— Кажется, у меня нет денег.
— Милицию позову, — не очень уверенно пригрозила тётка. Мне показалось, что она начала побаиваться меня.
— Зовите, — кивнула я, — зовите милицию, она здесь будет очень и очень кстати! А заодно прихватите и налогового инспектора, ведь вы исправно платите налоги со сдаваемого в наём жилья?! Нет? Обязательно всех приводите! — Я пошла на неё в той же манере — как цунами, готовый разрушить даже то, чего нет.
Тётка попятилась, спиной наткнулась на дверь, быстро открыла её и выскочила на площадку. Я захлопнула дверь и прижалась спиной к её мягкой обивке.
— Я вернусь! — крикнула тётка. — И не с милицией! Думаете, на вас не найдётся тяпки? Да вы в ментовку сами за помощью побежите!
Я прошла в комнату, взяла пульт и включила телевизор, чтобы не слышать подъездных воплей.
Геральд вернётся. Не сдвинусь с места, пока он не придёт. Не сдвинусь, даже если пройдёт очень и очень много времени, и через много веков археологи откопают мои останки с пультом в руке.
* * *Сколько я просидела, не знаю. Что шло по ящику, абсолютно не помню. Очнулась я на словах комментатора: «… громкое дело об ограблении известного банкира и коллекционера картин Сергея Анкилова».
Меня словно током дёрнуло, и я уставилась на экран. Там, стараясь, тараторила мелкая, бойкая корреспондентша.
— Как уже сообщалось, пять дней назад на пульт милиции поступил сигнал от прислуги Анкилова о том, что из кабинета хозяина пропали два самых ценных в коллекции полотна, принадлежащих кисти Огюста Ренуара — «Сидящая купальщица» и «Средиземноморский пейзаж». Общая стоимость этих работ не поддается оценке, однако известно, что один из пейзажей Ренуара был продан на аукционе «Сотби» за семьдесят восемь миллионов долларов. Похищение произошло при чрезвычайно странных и загадочных обстоятельствах. Сам Сергей Мефодьевич вместе со своей женой Жанной уехал отдыхать в Венецию. Спустя две недели охранник дома, где он живёт, а также соседка с третьего этажа встретили вдруг Жанну Игоревну, вернувшуюся с отдыха в одиночестве. Горничная Анкилова также застала Жанну в квартире. И с этого места начинается мистика! Со слов прислуги известно, что Жанна лежала в кровати с сильной головной болью. Пожилая женщина, проработавшая в доме более двадцати лет и пользовавшаяся большим доверием хозяина, пошла на кухню, чтобы принести хозяйке лекарство. Когда она вернулась, Жанны в постели не оказалось. Прислуга удивилась и испугалась, она пошла искать хозяйку по комнатам. Жанну она не нашла, зато обнаружила, что кабинет Сергея Мефодьевича, всегда запертый на кодовый замок, открыт! Когда горничная увидела, что две картины варварски вырезаны из рам, она едва не лишилась чувств! Еле добравшись до телефона, она вызвала милицию и «Скорую» для себя. Женщина утверждает, что код замка кабинета знал только хозяин, он даже не позволял прибираться в комнате, где хранилась коллекция.
Теперь все — и охранник, и соседка, и горничная, — утверждают, что Жанна вела себя странно, отвечала невпопад на вопросы, была суетлива и беспокойна. Все сочли, что она поругалась с мужем и оттого вернулась домой одна раньше срока. Охранник поздно вечером видел, как девушка выбежала из дома, будто куда-то очень спешила.
Прислуга же утверждает, что два чёрных терьера, которые живут в квартире Анкилова, повели себя странно — рычали и пытались броситься на хозяйку!
Всё прояснилось, когда удалось связаться с господином Анкиловым. Оказывается, его жена никуда не отлучалась, всё это время они проводили время вместе, не разлучались ни на минуту! В квартиру приходила лже-Жанна! Она оказалась хитрой и ловкой воровкой! Остаётся только гадать, как преступнице удалось снять квартиру с охраны, открыть двери, не взломав их, а также, откуда ей был известен код замка кабинета?!!
Это преступление грозит стать самым загадочным преступлением года!!!
Вот что говорит настоящая госпожа Анкилова, с которой наш корреспондент связался в Венеции…
На экране появилась я, с бледным расстроенным лицом без косметики. Я сказала, заламывая руки:
— Мы с мужем в шоке! Это коварное, бесчеловечное преступление. В этих картинах вся жизнь моего Серёжи. Он пережил дефолт, едва не потерял бизнес, но не продал ни одного полотна. И хоть картины и застрахованы, никакие деньги не компенсируют этой утраты. Серёжа попал в больницу с сердечным приступом. Мы, конечно, прервём свой отпуск и вернёмся в Москву. Мы в шоке, но очень надеемся, что преступница будет наказана, а картины возвращены. Я просто возмущена, что она использовала своё сходство со мной.
На экране снова возникла мелкая, бойкая корреспондентша.
— Мы будем держать вас в курсе новых подробностей этого скандального дела…
Я поднялась, пошла в ванную и встала под ледяной душ прямо в одежде.
Чем дольше я стояла под холодной водой, тем отчётливей понимала: Геральда я не увижу.
Геральда я не увижу, а сама буду гнить в женской тюрьме под каким-нибудь северным городом Нижние Кочки. Я буду носить тёмный платок, толстую телогрейку и валенки, лопать гнилой горох и шить на заштатной фабрике уродливые тапочки из дерматина.
Я вышла из ванной и, оставляя за собой потоки воды с мокрой одежды, пошла искать, на чём бы повеситься. Ничего подходящего не нашлось, и я стала искать лекарства. Лекарств тоже не оказалось, тогда я взяла нож и провела им по тому месту на руке, где по моим расчётам могла оказаться вена. Провела и заплакала. Нож оказался безнадёжно, бесповоротно туп. Им невозможно было не только вскрыть вену, но и отрезать кусок ливерной колбасы.
Отрезвил меня настырный звонок мобильного. Я схватила трубку в полной уверенности, что это Геральд, что он, наконец-то, продал картины, и мы всё же уедем в Америку. Мы будем безбедно там жить, пока не помрём в один день, и нас не закопают в одну могилу.
— Геральд! Ну, наконец-то!
— Анель! — возмущённо сказала трубка скандальным, визгливым голосом. — Ах ты, зараза, обещала через две недели вернуться, а прошло сколько?!
— Сколько? — прошептала я.
— Ты ещё издеваешься?! Мне твой Филимон зассал все углы, распорол все подушки, шторы разодрал на полоски, съел канарейку, раздербанил цветы в горшках, а теперь по одной вылавливает рыб из аквариума! Ладно бы он их жрал, а то выловит и мужу утром на грудь по одной приносит! Я на вырезке разорилась! «Вискас» твой он не жрёт! Только телятину и свежие огурцы. Короче, в аквариуме осталась одна рыба — золотая. Она огромная, с хохолком, какая-то особенная, китайская. Её муж за три тысячи рублей покупал. Он сказал, что если завтра утром твой кот её ему на грудь положит, то он Филимона убьёт и в землю закопает. Анель, зараза, ты куда делась?! Хахаля, что ли, нашла?
— Верка, — заплакала я. — Верка, ну почему ты раньше не позвонила? Повтори, как ты меня назвала!
— Анель, — растерянно повторила Верка.
— Повтори!
— Анель, Анель, Анель, Анель, зараза Анель! Ты что, пьяная что ли? Если немедленно не приедешь, Стасик кота твоего…
— Еду! — крикнула я. — Еду! Не трогайте моего кота! Анель…
Я нажала отбой и заметалась по комнате. Слава богу, что шкаф забит шмотками. Я переоделась в сухие брюки и водолазку, нашла какой-то рыжий парик, замазала родинку тональным кремом, напялила тёмные очки и выскочила из квартиры, не закрыв дверь и не выключив телевизор.
В таком виде во мне не признают преступницу. И хоть у меня нет денег на транспорт, я пешком пойду в свою прежнюю жизнь. Пойду и спасу своего старого, шкодливого кота Филимона.
Как я могла про него забыть?!
Анель. Зараза Анель».
Таблица Менделеева
Звонок звенел, очевидно, давно, но Виталя включился в действительность с очень большим трудом. Первой мыслью было, что это во внеурочное время, среди ночи, зазвонил будильник. Потом он понял, что звонят в дверь, и здорово перепугался.
— Геральд? — прошептал Виталя, находясь под впечатлением прочитанного.
Звонил кто-то настырный и бесцеремонный. Гранкин на цыпочках подкрался к двери и припал к глазку. На хорошо освещенной площадке маячила и бликовала знакомая лысина профессора. Иван Терентьевич намертво припечатал звонок пальцем и не отпускал его уже больше минуты.
Гранкин открыл дверь.
— А меня Маргарита из дома выгнала, — слегка смущённо сообщил профессор и обескураживающе улыбнулся. — Она решила, что я завёл себе бабу. С ней это происходит раз год в разгар лета, когда женщины начинают носить шорты и сарафаны. Короче, приютите лауреата Госпремии! Мне ненадолго! Через неделю в экспедицию уезжаю, с утра до вечера на работе пропадаю, не помешаю!