— Заходи, — Виталя за рукав втянул профессора в коридор. В одной руке профессор держал небольшой чемоданчик, в другой бейсболку.
— Располагайся, Вань, не стесняйся! Будь как дома и не забывай, что в гостях! — Гранкин вдруг понял, что страшно рад такому повороту событий. Теперь ему в квартире не будет так страшно и одиноко. Теперь даже можно включить самовар.
Иван Терентьевич обошёл квартиру, заглянул на кухню, в ванну и туалет.
— Подходит, — одобрил он. — Слышь, Вить, а где жена твоя с дочкой?
— Галка к маме в деревню уехала, дочку с собой забрала, — пряча глаза, ответил Виталя, и стал наполнять водой самовар.
— Я так и подумал, Вить! Бабе с ребёнком летом в деревне самое место! Эх, кабы у моей Маргариты мама в деревне была! И чтобы деревня эта на Северном полюсе! — Профессор открыл чемодан и стал доставать пожитки, выкладывая их прямо на кухонный стол: стопка трусов, стопка носков, стопка носовых платков, гранёный стакан, очевидно, под челюсть, шесть банок тушёнки и какой-то плакат.
— Это тебе от меня презент, — протянул он плакат Гранкину. — На стену повесь, нет, дай я сам повешу.
Пока Иван Терентьевич приколачивал плакат к стенке, Виталя разливал чай. Когда профессор работу закончил, Гранкин решил рассмотреть подарок.
На первый взгляд это была таблица Менделеева, но, присмотревшись, Виталя понял, что над ней кто-то существенно потрудился, усовершенствовав до неузнаваемости.
— Меня Галка на лохмотья порвёт за такую икебану, — расхохотался Виталя.
— Не, не порвёт. Не заметит, что к чему. Решит, что ты химией увлёкся, — отмахнулся профессор. — Бабы народ невнимательный, в «найди десять отличий» с ними играть бесполезно.
— С моей небесполезно, — перебил Виталя. — Вань, ты веришь в любовь?
— Что?!
— В любовь, говорю, веришь? Ну, чтоб вот сразу и на всю жизнь? Чтобы даже плевать было, плохой человек или хороший? И чтобы верить этому человеку так, что память потерять? И поверить даже, что ты — это не ты, и зовут тебя по-другому? И чтобы преступление совершить ради этого человека?
— Память потерять, это ты загнул, Вить. А вот в преступление ради любви верю. Этого на каждом шагу, как грибов-поганок. — Профессор положил себе в чай столько смородинового варенья, что горячая жидкость полилась через край. Он начал мешать месиво ложечкой, громко бряцая ей о бокал.
— Тысяча извинений, — приговаривал он, производя жуткий шум, — тысяча извинений… — Потом, громко шваркая, он с наслаждением принялся пить чай.
— Значит, про память не веришь? — пытал Виталя. — Чтобы позабыть, как тебя зовут?!
— Нет, ну почему же не верю? В принципе, верю. Любовь, это что?!
— Что?!
— Химия! — Профессор пальцем постучал по таблице. — Ударил в голову вот такой элемент, и всё, прощай, крыша! Верю!!! И что имя можно забыть, и что преступление совершить! Верю. Вить, у тебя спальный мешок есть?
— Зачем?
— Да я бы тут на кухне, на полу его разложил… и… — глаза у профессора осоловели и стали закрываться.
— Диван же есть, два дивана!
— Нет, на диване я не могу. Мне для комфорта спальный мешок нужен и комары.
— Елки-палки, да где ж я тебе их возьму?! У меня только палатка…
— Палатка? — заорал профессор. — Тащи её!
— Куда?
— Сюда, ставить будем.
Идея показалась Витале забавной, и через двадцать минут на кухне стояла старенькая двухместная брезентовая палатка, которая верой и правдой служила Гранкину много лет на рыбалках. Виталя кинул на пол два одеяла, и они с профессором забрались в тёплое, тесное нутро.
— Эх, костерок бы! — мечтательно протянул Иван Терентьевич, укладываясь на одеяло и прилаживая голову на кулак.
Виталя сел рядом с профессором в позе лотоса.
— Костерок отложим на завтра. Не все удовольствия сразу, — сказал он. — Вань, ты знаешь, у твоего сына в доме тоже что-то искали. Устроили жуткий разгром и Эльзу чуть не убили. Кто-то к потолку прицепил фальшивую балку и соорудил такую конструкцию, что когда дверь открылась, балка упала вниз. Эльзу спасло только то, что зазвонил телефон, и она задержалась на пороге. В спальне у Эльзы всё перевёрнуто, и в её кабинете тоже. Другие комнаты не тронули.
— Да ну? — сонно удивился профессор. — Ну, для сынка моего это неудивительно. Я вообще не понимаю, как он с этим своим бизнесом до таких лет дожил. Эльзу, конечно, жалко. Эльза баба весёлая, не злая, не ленивая и справедливая. Но ведь и она должна понимать, что большие деньги без неприятностей не бывают! Так что ничего удивительного. А ещё это их безалаберное отношение к охране. Ромка почему-то уверен, что на него никто не посмеет рыпнуться. Служба безопасности у него, конечно, есть, но вот личной охраны ни у него, ни у Эльзы нет. Да и плевать ему, он большей частью в Париже живёт, у него там квартира.
— Нет, Вань, ты не так меня понял. Там орудовал тот же человек, что и в гостиной Крылова! Этот человек что-то ищет! Ищет что-то конкретное, потому что не берёт никаких денег и драгоценностей. И при этом он не прочь избавиться от Эльзы Львовны, или, как минимум, серьёзно её покалечить! Этот человек из ближайшего окружения, он вхож в дом, потому что нигде, нигде, нет следов взлома! Он убил одну сестру и теперь пытается избавиться от другой!
— Вон оно как! — Иван Терентьевич протяжно присвистнул. — Эльзу надо спасать!
— Я уже принял меры. Завтра пойду, побеседую с этим Крыловым, может, у него какие-то соображения есть. Ты узнал, в какой он гостинице?
— Не, — помотал головой профессор. — Так ты к нему на работу иди. Рекламное агентство «Стар» на улице Ипподромской. Тебе, что, Эльза координаты не дала?
— Дала. Но я же хотел в обстановке неофициальной! По-домашнему, так сказать, чтобы человек расслабился, разоткровенничался…
— Я бы на твоём месте, батенька ветеринар, начал опрос не с мужа убиенной, а с её ближайшей подруги. Есть у тебя координаты подруги?
— Есть, — растерянно сказал Гранкин, поражённый простотой и правильностью рассуждений профессора. — Есть у меня и адрес, и телефон подруги. Я вот боюсь, не натреплет ли… Бабы, они, знаешь, желаемое за действительное выдают, фантазируют много, брешут, и того… преувеличивают!
— Ну, на то ты и сыщик, Вить, а не ветеринар, чтобы котлеты от мух отделять, зёрна от плевел, фантазии от реалий… — назидательно сказал профессор, снова прилёг на кулак и закрыл глаза.
Виталя тоже прилёг на одеяло и подсунул ладошку под голову. Он был длиннее профессора, и ноги его торчали из палатки. Гранкин подтянул колени к подбородку и пробормотал:
— Я, Вань, тогда у Крылова в гостиной за батареей тетрадку нашёл. Там какая-то хрень написана. Увлекательно очень, но всё равно хрень! Любовь-морковь, алые паруса… — Виталя почувствовал, как сон железной рукой отключает его мозги, но продолжал бормотать. — Я её всё равно дочитаю, потому что это Ада Львовна писала, и там, наверное, есть что-нибудь про убийцу. Хотя… я уже потерял всякую надежду, может, зря я всё это читаю, а, Вань?
— На то ты, Вить, и детектив, а не ветеринар, чтобы знать, зря или не зря, — сонно пробормотал профессор.
— Эх, жалко мой «Москвич» не на ходу. Я бы на нём сейчас по городу рассекал, везде бы успевал. Как ты думаешь, Вань, может, мне машину купить? Мне ведь Эльза денег дала на расходы. Купить?
— Зачем покупать? — забубнил профессор в свой кулак. — Бери моего Проходимца, вон он, под окнами твоими торчит, я на нём приехал. Я тебе утром доверенность на него напишу и пользуйся. Проходимца моего все гаишники знают, любят, честь отдают и никогда не останавливают. А я себе «мерина» из гаража заберу.
— Спасибо, Вань! А как ты квартиру-то мою нашёл? Я ведь тебе номер не называл.
— Так сосед твой сказал.
— «Барин» что ли? — сквозь сон хохотнул Виталя.
— Хр-р-р-р-р! — захрапел Иван Терентьевич как рота солдат на рассвете.
— «Барин», значит. Надо же, а я-то думал, он меня вообще за человека не считает, в упор не видит. Я-то думал, он и не знает, в какой квартире я обитаю.
— Хрр-р-р-фь-ю-ю! — вывел замысловатую руладу профессор.
— А я наврал, Вань, тебе про деревню, — бормотал Гранкин уже во сне. — У меня жену, Вань, украли. И что самое невероятное, дочку тоже. Всю семью у меня украли! И требуют за них… столько требуют! Но если я убийцу Крыловой найду, то деньги у меня будут. И я куплю на них Галку и Сашку. Всю семью обратно куплю, и даже ещё останется. Я ведь, Вань, и не детектив вовсе, а простой, среднестатистический ветеринар. Крысе там хвост отрезать, это пожалуйста, а вот зёрна от мух отделить… Я ведь даже индуса не смог ограбить, а ещё у меня будильник по утрам звонит, который никто не заводит, а ещё я в дупло носки положил, а ещё мы тут завтра обязательно костерок разведём в тазике, а ещё…
* * *Утром, когда Виталя выбрался из палатки, профессора уже и след простыл.
Утром, когда Виталя выбрался из палатки, профессора уже и след простыл.
На столе стоял горячий самовар и открытая банка тушёнки, съеденная наполовину. Видно, Иван Терентьевич решил по-братски разделить с Гранкиным завтрак.
Виталя доел тушёнку, выпил чаю с вареньем, прислушался, не звенит ли будильник, но ничего не услышал. По всей вероятности, нечистые силы не вынесли профессорского темперамента, не пережили палатку, разбитую прямо на кухне.
— А мы вам ещё костерок в тазике! — потёр Виталя довольно руки.
Он собрался и вышел на улицу.
Проходимец Витале понравился. Он оказался лёгок в управлении, рвал с места, развивая хорошую скорость. Правда, имелось и небольшое неудобство — чтобы завести его, нужно было поднять капот и отвёрткой замкнуть контакты втягивающего реле.
Во все стороны брызгали искры, но мотор заводился, работал надёжно и ровно.
Был и ещё один недостаток у этой машины — очень уж приметная она была. Вряд ли детективу при необходимости можно остаться незамеченным, имея на зелёных бортах огромных розовых бабочек. Но в остальном Проходимец Витале понравился, особенно тем, что на него не пришлось тратиться и тем, что лопал он недорогое дизельное топливо.
Лучшая подруга Ады Львовны Крыловой значилась в списке Эльзы под именем Лизы Питерсон. Гранкин звонил-звонил по указанному номеру телефона, но трубку никто не брал. Тогда он решил поехать по адресу.
Дом, который был ему нужен, оказался серой девятиэтажкой. В прокуренном лифте Виталя приехал на девятый этаж и битых полчаса с настырностью судебного пристава пытался достучаться до этой Питерсон. Через тридцать минут он признал своё поражение и понял, что вынужден изменить свои планы. Придётся побеседовать сначала не с лучшей подружкой, а с мужем погибшей.
Фальшивый лимон
— Вы говорите, вас наняла Эльза? — Крылов в четвёртый раз задал Гранкину этот вопрос, и Гранкин в четвёртый раз ответил:
— Да, я частный детектив, и меня наняла Эльза Львовна. Она считает, что обстоятельства смерти её сестры и вашей жены ну никак не тянут на несчастный случай.
— И почему она так считает? — наконец-то разговор получил хоть какое-то развитие и сдвинулся с мёртвой точки. — Почему? — Крылов встал и зачем-то начал поливать цветы из маленькой пластмассовой леечки.
Гранкин никогда не думал, что директор рекламного агентства сам может поливать цветы. Даже у него, Гранкина, при всей микроскопичности его бизнеса и доходов, цветы в кабинете поливала уборщица.
— Ну как же, — Виталя слегка стушевался, — вы же сами прекрасно понимаете, что даже очень пьяный человек, упав с высоты вашего балкона, никогда не убьётся насмерть.
— Вы видели мой балкон? — Крылов стоял к Витале спиной, и лил и лил из лейки воду в один и тот же горшок.
— Да, видел, — признался Гранкин. Он совсем иначе представлял себе этот разговор и сейчас не мог найти правильную линию поведения. — Вы цветочек-то так не заливайте, — неожиданно для себя ляпнул он, — сгниёт цветочек-то! Во всём мера нужна.
* * *Странный он был, этот Крылов, и агентство у него было странное. В полуподвальном помещении под табличкой «Стар» ютились две пыльные комнатушки со старыми компьютерами. За компьютерами сидели вялые девушки и поедали салаты из пластиковых коробочек. Виталя, конечно же, понимал, что девушки не всё время поедают салаты, но было ощущение, что — всё. Третья комната оказалась кабинетом директора и отличалась от двух предыдущих тем, что была существенно озеленена. Цветы в горшках стояли повсюду, даже на стульях. Тут даже жил роскошный лимон в кадке со множеством маленьких ярко-жёлтых лимончиков.
Виталя без особых хлопот прошёл в кабинет к Крылову, не заинтересовав своим появлением ни одну из сотрудниц.
Крылов мало походил на директора. Он смахивал на актёра, чьё амплуа герои-любовники, но которому никто почему-то этих ролей не предлагает. Хотя всё у него было: высокий рост, худощавое телосложение, глаза с поволокой, тонкие черты лица, длинные нервные пальцы и загадка, прорва загадки, которую женщинам наверняка хотелось бы разгадать.
Что-то не походил этот Крылов на мужчину, с которым бабу могут связывать «спокойные» отношения.
Он отставил, наконец, леечку, сел за обшарпанный стол, мотнул назад головой, откидывая с глаз длинную прядь и, глядя не на Виталю, а на лимонное деревце, сказал:
— Господи, ну какая глупость! Эльза всегда страдала больной фантазией. Всегда! Мне трудно говорить на эту тему, но придётся. Зря вы полезли в это дело. Ада… она стала пить в последнее время. Причём, именно в одиночестве, и при этом наряжаясь в вечерние платья. Я не знаю, что это было… Может, она страдала оттого, что в последнее время я был очень занят и уделял ей мало внимания? Каюсь, это было именно так. Я, видите ли, затеял новое дело — издание нового городского глянцевого журнала, и большую часть времени проводил на работе. Часто не ночевал дома, нередко ездил в командировки. Когда с ней случилась трагедия, я был в другом городе, наши партнёры устроили презентацию и пригласили директоров рекламных агентств. Если бы я знал, чем на этот раз обернётся моё отсутствие! Зря вы лезете в это дело. Следствие уже было, всех допросили, экспертизы проведены и выводы сделаны. Это несчастный случай. Господи, какая глупость, будто, упав с высоты нашего балкона, нельзя разбиться насмерть! Да будет вам известно, господин детектив, что люди сворачивают себе шеи, и просто поскользнувшись на улице! Эльза — баба с больным воображением и лишними деньгами.
Виталя терпеть не мог, когда с ним разговаривают, не глядя в глаза. Конечно, он понимал, что у человека произошла трагедия почище, чем у него, но… Что-то в этом Крылове было не так, и в агентстве его что-то не так, и в лимоне что-то не то — слишком уж роскошное деревце для такой занюханной, пыльной конторы.
— Может, она баба и с воображением, — вздохнул Гранкин, — но за последнее время её реально несколько раз пытались убить. Она вполне обоснованно считает, что сначала кто-то расправился с её сестрой, а теперь хочет убрать и её.
— Да-а?! — Крылов вскинул брови, мельком всё же взглянул на Виталю, и поискал глазами, за что бы схватиться. Попалась маленькая моделька автомобиля, и он с шумом начал гонять её по столу. — Это вам Эльза сказала?!
— Это вам я говорю, — Виталя вдруг для себя решил, что с этим Крыловым нужно быть понахрапистее, а то толку не будет. — Не угостите ли сигареткой? Свои дома забыл, — Гранкин похлопал себя по карманам, будто бы в поисках пачки, хотя никогда не курил.
— Не курю, — рассеянно пожал плечами Крылов, катая машинку.
— А чай? Чай в вашей конторе не наливают?
— Ленусик, два чая, пожалуйста, — нажал на стареньком селекторе кнопку Крылов. — У вас ещё есть вопросы ко мне?
— У вашей жены были туфли на металлических каблуках?
— О господи, ну я же специально не рассматривал её каблуки! Наверное, были. А что?! — Крылов посмотрел Витале прямо в глаза, и Гранкин обозначил это событие, как победу номер один.
— Что курила ваша жена?
— «Парламент», — поморщившись, ответил Крылов и снова отвёл глаза, — только «Парламент» и ничего больше.
— Есть ли у кого-нибудь из ваших знакомых автомобиль «Порше»?
— «Порше»?! — Крылов усмехнулся, щелчками погнал машинку вдоль стола, но не рассчитал силы удара, и машинка свалилась на пол. Он уставился на неё, словно не понимая, почему моделька не полетела. — Нет, «Порше» это машина богатых бездельников. Среди нашего окружения таких нет. Разве что Эльза, но она ездит на «Вольво». А почему вы об этом спрашиваете?
Дверь открылась, в кабинет вошла девушка, в руках она держала поднос. Виталя схватил пластиковый стаканчик с мутноватой водичкой и отхлебнул из него. Второй стаканчик девушка поставила на стол Крылову и испарилась, словно исполнив пресловуто-безликую роль «кушать подано».
Чай был отвратительный, с химическим вкусом. «Ну, никакого размаха», — подумал про себя Гранкин.
— Ну, вы хотя бы заметили, что в последнее время ваша жена изменилась? Подстриглась, покрасилась, похудела, стала часто отлучаться из дома? В конце концов, у неё стали появляться дорогие вещи!
— Вы на что намекаете?! — Крылов встал и снова схватился за лейку. Поняв, что поливать уже нечего, он неохотно поставил её на место.
— Я не намекаю, я прямо спрашиваю — заметили или нет?
— Нет, ничего такого я не заметил. Ада всегда за собой следила. Ну да, она немного похудела в последнее время, изменила причёску, но что в этом такого? Женщины любят меняться, — Крылов схватил со стола степлер и стал делать им «щёлк-щёлк», «щёлк-щёлк». — Насчёт вещей… тряпки она любила всегда. Нет, вы на что намекаете?
«Понятно, у человека горе, — подумал про себя Гранкин, — но переживает он его как-то странно, неправильно переживает. Того и гляди, жонглировать начнёт. Нервничает он, а не переживает», — вдруг нашёл Виталя правильное определение.