– Не доверяю я ему. Чего ему надо?
– Надо?
– Эндрю, очнись. Человек с его внешностью способен поиметь любую напедикюренную куколку в штате Калифорния. Такие явно в его вкусе. Но он выбрал Клэр, которая, как бы мы ее ни любили, какая бы крутая она ни была, по стандартам Тобиаса (к ее чести) – товарец с браком. Я хочу сказать, Энди, Клэр читает. Понимаешь мою мысль, да?
– Наверное.
– Он нехороший человек, Эндрю, и все же притащился сюда в горы, чтобы ее увидеть. И будь добр-р-р, не говори мне, что это все из великой любви.
– Может быть, мы чего-то о нем не знаем, Дег Может, имеет смысл в него поверить. Дадим ему список книг, которые помогут ему стать лучше…
Ледяной взгляд.
– Ой, не думаю, Эндрю. Он слишком далеко зашел. Когда имеешь дело с людьми его типа, остается стремиться только к минимализации ущерба. Ну-ка помоги мне поднять стол.
Мы переставляем мебель, открывая новые районы, колонизированные плутонием. Дезактивация продолжается в прежнем ритме: щетки, тряпочки, мусорное ведро. Мети, мети, моя метелка.
Я спрашиваю Дега, не собирается ли он на Рождество в Торонто – навестить родителей, с которыми он, так сказать, в легком разводе.
– Не пугай меня, Эндрю. Твой покорный слуга предпочитает Рождество под кактусом. Смотри-ка, – говорит он, переходя на другую тему. – Лови вон тот комок пыли.
Я перехожу на предложенную тему.
– Похоже, моя мать так до сих пор и не врубилась ни в экологию, ни в концепцию переработки отходов, – начинаю я рассказывать Дегу. – Два года назад после ужина в День благодарения она сгребла весь мусор в огромный пакет из устойчивого к биоразложению пластика. Я объяснил ей, что этот пакет не подвержен биологическому разложению, и предложил воспользоваться одним из правильных, которых там целая полка.
Она говорит: Ну конечно! Я про них совсем забыла, – и достает такой пакет. Потом берет и засовывает в него неправильный пакет вместе со всем содержимым. Лицо ее выражало такую неподдельную гордость, что у меня недостало духу сказать, что она опять все напутала. Луиза Палмер – она спасла нашу планету.
Я плюхаюсь на прохладную мягкую кровать, а Дег продолжает уборку.
– Ты бы видел дом моих родителей, Дег. Прямо музей Как жили люди пятнадцать лет назад. Там ничего не меняется; будущего мои боятся как огня. Тебе никогда не хотелось подпалить родительский дом – просто чтобы спасти их от всей этой рутины? Ну, чтобы в их жизни произошло хоть что-то новое? Родители Клэр хотя бы разводятся время от времени. Не стоят на месте. А мой дом похож на дряхлеющие европейские города вроде Бонна, Антверпена, Вены или Цюриха, где нет молодежи и чувствуешь себя как в шикарной приемной у врача.
– Энди, не мне об этом говорить, но пойми – твои родители просто стареют. Именно в этом старение и выражается. У людей крыша едет, они становятся скучными, теряют былую остроту восприятия.
– Это мои родители, Дег. Я их лучше знаю. – Но Дег прав на все сто процентов с гаком, а я, получается, мыслю до неприличия узко, и эта его абсолютная правота заставляет меня перейти в наступление: – Приятно услышать такое от человека, для которого все осмысленное существование укладывается в один-единственный год – год свадьбы его собственных родителей, – прямо можно подумать, что это был последний год, когда на жизнь еще можно было положиться. Из уст человека, одевающегося под продавца салона Дженерал моторе образца 55 года. Дег, ты никогда не замечал, что твое бунгало выглядит так, словно в нем живут молодожены из Аллентауна, штат Пенсильвания, эра Эйзенхауэра, а не fin de siecle existenialist poseur [10].
– У тебя все?
– Не-а. Мебель у тебя современная – датская; ты пользуешься черным дисковым телефоном; молишься на энциклопедию Британника. Будущего ты боишься уж не меньше, чем мои родители.
Молчание.
– Может, ты и прав, Энди, а может, просто психуешь из-за этой поездки домой на Рождество…
– Перестань меня воспитывать. Мне аж неловко.
– Прекрасно. Но тогда пе кати бочку pаs на moi [11], хорошо? У меня своих заморочек хватает, и пожалуйста, не опошляй ты их своим синдромом желторотого психолога. Мы вечно разбираем жизнь по винтикам. Это-то нас всех и погубит.
– Я собирался предложить тебе поучиться у моего брата-джинглописца Мэтью. Каждый раз, когда он звонит или посылает факс своему агенту, они торгуются, кто этот факс съест – ну знаешь, кто его проведет по своей бухгалтерии. Предлагаю тебе сделать то же самое с родителями. Съешь их. Воспринимай их как фактор, благодаря которому ты оказался в этом мире, и живи себе дальше. Спиши их как деловые расходы. Твои родители хотя бы говорят о Серьезном. Когда я со своими пытаюсь разговаривать о том, что для меня важно, – о ядерном разоружении, например, – такое ощущение, будто я говорю на братиславском. Они снисходительно слушают столько, сколько надо, а как только я выпускаю пар, спрашивают, почему я живу в таком проклятом Богом месте, как пустыня Мохави, и как там у меня с личной жизнью. Раскройся перед родителями самую малость, и они сделают из твоей откровенности консервный нож, чтобы вскрыть тебя и переустроить твою жизнь, загнав ее в тупик. Иногда так и хочется размягчить им мозги сапожным молотком. Хочется сказать, что я завидую тому, как их воспитывали – в чистоте и свежести, без малейшего намека на такое явление, как безбудущность. И удавить их за то, что они радостно суют нам в руки мир, похожий на пару загаженных трусов.
ПОКУПНЫЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ – НЕ В СЧЕТ
– Погляди-ка на это, – говорит Дег несколькими часами позже, тормозя у обочины и указывая на местную клинику для слепых. – Ничего забавного не замечаешь?
Сперва я не вижу ничего экстраординарного, но потом до меня доходит, что это здание в стиле пустынный модерн окружено огромными бочкообразными кактусами с острыми, словно зубы пираньи, колючками – красивыми, но смертельно опасными, как лезвие бритвы. Перед глазами встает картина: пухленькие дети из комикса Far Side [12], наткнувшись на такие колючки, лопаются, как сосиски. Жарко. Мы возвращаемся из Палм-Дезерт, куда ездили брать напрокат циклевочную машину. На обратном пути мы прогромыхали (медленно-медленно) мимо клиники Бетти Форд и института Эйзенхауэра, где мистер Освободитель скончался.
– Останови-ка на минутку; хочу срезать парочку колючек для своей коллекции талисманов.
Из бардачка, запором которого служит бельевая резинка, Дег вынимает плоскогубцы и пластиковый пакет на молнии. Затем, петляя, как заяц, перебегает дорогу смерти – Рамон-роуд.
Спустя два часа: солнце в зените, изможденная циклевочная машина отдыхает в доме Клэр. Дег, Тобиас и я лежим, распластавшись, словно ящерицы, в демилитаризованной зоне бассейна, имеющего форму почки, – он расположен ровно посередине лужайки между нашими бунгало. Клэр и ее подруга Элвисса крепят женскую солидарность у меня на кухне, попивая из маленьких чашечек капучино и рисуя мелками на моей черной стене. Между нами троими у бассейна установилось перемирие, и Тобиас (довольно мило себя ведущий, к его чести) рассказывает о своей недавней поездке в Европу: туалетная бумага производства стран восточного блока – сморщенная и блестящая, как рекламные вкладыши в Лос-Анджелес тайме. Он поведал, как приложился к святыне – посетил могилу Джима Моррисона на кладбище Пер-Лашез в Париже. Найти ее легче легкого. На всех надгробиях разных там покойных французских поэтов намалевано пульверизатором: К Джимми – сюда. Улет полный.
Бедная Франция.
***
Элвисса – подруга Клэр. Они познакомились несколько месяцев назад у прилавка Клэр (финтифлюшки и бижутерия) в Ай. Магнин. К сожалению, Элвисса – ее ненастоящее имя. Настоящее имя – Кэтрин. Элвиссу придумал я. Имя прилипло к ней сразу, как только я его произнес (к громадному ее удовольствию), когда Клэр привела ее на ленч. На это имя меня вдохновила ее голова: крупная, анатомически неправильная, как у дамочки, которая в телевикторинах демонстрирует зрителям всякие товары. Голову венчает черная как смоль шевелюра – совсем как у кукольного Элвиса производства фирмы Маттел, – обрамляющая череп парой апострофов. Ее нельзя назвать красавицей рег se [13], но, как почти все большеглазые женщины, она неотразима. Еще, несмотря на жизнь в пустыне, она бледна, как плавленый сырок, и стройна, словно гончая, преследующая улепетывающего зайца. Соответственно, она явно предрасположена к раковым заболеваниям.
Хотя они происходят из довольно-таки несхожих социальных слоев, у Элвиссы и Клэр есть общий знаменатель – обе они своевольные, отличаются здоровым любопытством и, что самое главное, обе в поисках приключений оставили прежнюю жизнь и собственноручно строят новую. Отправившись в поход за истиной, они добровольно удалились на обочину общества, а для такого шага, по-моему, требуется недюжинная сила духа. И женщинам на такое решиться труднее, чем нам, мужикам.
Разговаривать с Элвиссой все равно что общаться по телефону с шумным ребенком из южной глуши, – кстати, она из Таллахесси, штат Флорида, – причем ребенок этот находится где-нибудь в городе Сидней, который в Австралии, или во Владивостоке, что в СССР. За каждой репликой вечно следует небольшая (может, в одну десятую секунды) пауза, как при спутниковой связи, и тебе начинает мерещиться, будто в твоих мозгах происходит диверсия – вражеский жучок утаивает от тебя всякую, в том числе секретную, информацию.
Что же до того, каким способом Элвисса зарабатывает себе на жизнь, – этого никто из нас точно не знает. Более того, все точно знают, что и не хотят это узнать. Она – живое доказательство теории Клэр: любой обитатель курортного местечка моложе тридцати лет занимается чем-то скользким. Я предполагаю, что ее работа как-то связана с финансовыми пирамидами или аферами Понзи Имеется в виду известная в США жульническая финансовая компания., а может, вообще с сексом; однажды я видел ее в отеле Риц-Карлтон, что расположен высоко в холмах цвета пшеничных сухариков, которые поднимаются над Ранчо-Мирадж. Она стояла у бассейна, одетая в закрытый купальник а-ля принцесса Стефания, и дружелюбно болтала с мафиозным типом, одновременно пересчитывая пачку купюр. Впоследствии она отрицала, что вообще там была. Если на нее нажать, она признается, что торгует никем-из-нас-не-виданными витаминизированными шампунями, алоэ-продуктами и посудой Цептер, по поводу которой может с ходу выдать убедительный уничтожающий-червоточины-сомнения рекламно-информационный текст (Без этой кастрюльки меня бы уже и в живых не было!).
Элвисса с Клэр появляются из моего бунгало. У Клэр вид одновременно мрачный и взволнованный; ее взгляд прикован к некоему не видимому никому, кроме нее, объекту, парящему перед ее носом. Элвисса, напротив, в превосходном расположении духа, на ней дурно сидящий купальник 30-х годов – такова ее попытка сойти за стильную ретроградку. По мнению Элвиссы, этот день для нее – случай побыть Молодой, вести себя По-Молодому с Молодежью моих лет. Она считает нас Молодежью. Но выбранный ею купальник только подчеркивает, насколько она оторвалась от современного буржуазного времени/пространства. Некоторым людям просто не следует играть в стильность; Элвисса мне по душе, но иногда она совершает кардинальные промашки.
– Зацените эту лас-вегасскую домохозяйку на химиотерапии, – шепчет нам с Дегом Тобиас, тщетно пытаясь завоевать наше расположение дебильными шуточками.
– И тебя мы тоже любим, Тобиас, – отвечает Дег, после чего с улыбкой обращается к девушкам: – Привет, лапушки. Хорошо посудачили?
Клэр апатично мычит, Элвисса улыбается. Дег вскакивает, чтобы поцеловать ее, Клэр между тем плюхается в желтый, выгоревший на солнце шезлонг. Общая атмосфера вокруг бассейна – ярко выраженный 49 год; диссонируют лишь флюоресцирующие зеленые плавки Тобиаса.
– Привет, Энди, – шепчет Элвисса и, наклонившись, клюет меня в щеку. Бросает беглое приветствие Тобиасу, после чего берет свой шезлонг и приступает к титаническому труду по шпаклеванию всех своих кожных пор кремом ПАБА-29 – под восхищенным взглядом Дега, который похож на общительного пса, чей хозяин, к несчастью, дома практически не появляется. По другую сторону от Дега Клэр – в образе тряпичной куклы, обмякшей от тоски. Какие-то дурные вести, что ли?
– Хороший денек, правда? – замечает Элвисса в пространство.
– М-да, эта лабораторная крыса никак не оторвется от рычага, выдающего дозы радости.
РАЗРАБАТЫВАЙ
свои ИЗВИЛИНЫ
НА ТРЕНАЖЕРАХ
– Ты и так сегодня мне всю голову заморочил, Дег, – отвечает Элвисса. – Прекрати, пожалуйста.
Проходит час безмолвного, животного времяпрепровождения. Тобиас со своим евробахвальством перестал быть центром всеобщего внимания, и теперь ему не по себе. Он садится, небрежно чистит перышки, разглядывает некий бугор в своих плавках и кошачьим движением приглаживает волосы.
– Ну-с, Дегвуд, – говорит он Дегмару, – похоже, ты подкачался с тех пор, как на моих глазах один вид твоего тела вызвал уличную пробку.
Мы с Дегом, лежа на животах, переглядываемся, строим рожи и хором произносим, создав стереоэффект: Катись колбаской. Это вынуждает его переключиться на Клэр, которая лежит, уткнувшись лицом в шезлонг, потерянная для мира. Замечали, как трудно вывести из себя человека, у которого глубокая депрессия?
В МЕЧТАХ ОН – ЯППИ:
подгруппа поколения Икс, верующая, будто мифический стиль яппи может принести человеку счастье и вдобавок этот стиль жизнеспособен. Такие люди часто по уши в долгах, регулярно чем-то себя одурманивают, а после третьей рюмки с упоением толкуют об Армагеддоне.
Тобиас переводит свой хищный взгляд на Элвиссу, которая в данный момент красит ногти розовым лаком Гонолулу-Чу-Ча. Во взгляде этом читается откровенное превосходство над его объектом. Я просто вижу, как в обеденное время он, в синем костюме от Сэвил Роу и с таким же выражением на лице, снисходит до посещения какого-нибудь нью-йоркского кафе; любая официантка – жертва его мужского обаяния и живое доказательство его droit de seigneur Право господина (франц.)..
– Ты что это разглядываешь, мальчик-яппи?
– Я не яппи.
– Черта с два.
– Я слишком молод. И у меня не так много денег. Может, я и кажусь яппи, но это всего лишь видимость.
Когда подошла моя очередь на блага вроде дешевой земли и крутой работы, их запасы… как бы это выразить… истощились.
Сенсация! Тобиас недостаточно богат? Это признание выпихивает меня из моих размышлений – так порвавшийся при попытке его завязать шнурок способен мгновенно перенести вас в иную плоскость реальности. Я понимаю, что Тобиас, несмотря на маску, такой же синдзинруй– такое же поколение Икс, как и мы.
Ну а он понимает, что опять оказался в центре внимания.
– Честно говоря, стараться сойти за яппи -дело довольно изнурительное. Я даже подумываю, не бросить ли весь этот маскарад, а то сальдо получается отрицательное. Может, податься в богему – как вы трое. Переехать в картонный ящик на крыше здания Ар-си-эй Известная фирма звукозаписи.; отказаться от потребления белков; работать живой приманкой в парке Мир аллигаторов. В конце концов, я могу аж перебраться к вам, в пустыню.
(Упаси господи.)
– Этого еще не хватало, – бросается в штыковую атаку Элвисса. – Я вашего брата хорошо знаю. Все вы, яппи, одинаковы, и я сыта вами по горло. Дай-ка погляжу тебе в глаза.
– Что?
– Дай-ка погляжу тебе в глаза.
Тобиас подается вперед, позволяя Элвиссе взять его за подбородок и выудить правду из его глаз, голубых, как подарочные голландские тарелки. Это занимает ужасно много времени.
– Ладно. Может, ты и не такая уж сволочь. Возможно, через несколько минут я даже расскажу тебе одну историю, которая не для всех. Напомни, чтоб я не забыла. Но я еще подумаю, рассказывать или нет. Сперва ты мне вот что скажи: ты умер, закопали тебя в землю, и летаешь ты себе в том мире, где мы все будем, – так вот, расскажи, чем тебе запомнилась Земля?
– Ты о чем? Не понимаю.
– Какое мгновение олицетворяет для тебя всю суть твоей жизни на этой планете? Что ты унесешь с собой?
Молчание. Тобиас не понимает, к чему она клонит, да и я, честно говоря, тоже. Она продолжает:
– Поддельные яппи-переживания, которые покупаются за деньги, – типа спуска на байдарках по водопаду или катания на слонах в Таиланде, – не в счет. Я хочу услышать рассказ об одном кратком мгновении твоей жизни, доказывающем, что ты и вправду жил.
Тобиас никак не соглашается расколоться. Похоже, ждет, что кто-нибудь подаст ему пример.
– Я могу сказать, – произносит Клэр.
Все взоры обращаются к ней.
– Снег, – говорит она нам. – Снег.
ПОСТАРАЙТЕСЬ ЗАПОМНИТЬ ПЛАНЕТУ ЗЕМЛЯ
– Снег, – произносит Клэр в тот момент, когда фонтан голубей взмывает к небу с бурого шелковистого чернозема в саду у наших соседей Макартуров. Всю прошлую неделю Макартуры пытались засеять новый газон, но голуби просто без ума от маленьких вкусных семян. А так как голуби – создания очаровательные и всякое прочее, то искренне рассердиться на них практически невозможно. Миссис Макартур (Айрин) иногда скрепя сердце их шугает, но голуби тихо-мирно взлетают на крышу их дома и, посчитав, что спрятались от врагов, устраивают восхитительные любовные игрища. – Я никогда не забуду, как увидела снег впервые. В двенадцать лет. Дело было сразу после первого и самого крупного родительского развода. Я приехала погостить к матери в Нью-Йорк и стояла на пешеходном островке посреди Парк авеню. До этого я никогда не выезжала из Л.А. Огромный город меня зачаровал. Я смотрела, задрав голову, на здание Пан-Америкэн и размышляла о главной проблеме Манхэттена.
– Которая состоит в… – спрашиваю я.