— Откуда ты знаешь, кто такая Эвелина? — хрипло прошептал Стас, с ненавистью глядя на отца.
— Знаю и все. Сейчас ты ей позвонишь, а потом мы вместе к ней поедем.
— Куда вы поедете, Володя? Поздно, двенадцатый час, — запричитала Наталья Марковна, но генерал даже не взглянул в ее сторону.
— Вот телефон. Звони, — он достал из кармана домашней фланелевой куртки радиотелефон и протянул Стасу.
— Я не помню номер наизусть. А записную книжку я оставил дома. Папа, не сходи с ума. Эвелина дура, истеричка, ей пришла в голову какая-нибудь глупость…
Но отец уже нажимал кнопки. Стас понял, что номер Эвелины он предусмотрительно внес в память аппарата.
— Эвелина Геннадьевна? Еще раз добрый вечер. Это Герасимов. Да, он здесь, но он не в состоянии разговаривать. Он попросил, чтобы вы все сообщили мне. Да, конечно, такой разговор нельзя вести по телефону. Мы приедем вместе. Где вы живете? Да, я записываю, — он кивнул Наталье Марковне, она тут же взяла карандаш. Генерал повторил вслух адрес, генеральша записала в блокнот, который лежал на столике в прихожей. — Думаю, мы будем у вас через полчаса, не позже. Спасибо. До встречи. — Владимир Марленович отложил телефон и, не взглянув на Стаса, ушел в комнату. Стас ринулся за ним.
— Папа, в чем дело?
— Ты разве не понял? — Генерал вошел в спальню, снял домашнюю куртку, бросил на спинку кровати, достал из шкафа свитер, натянул его на старую ковбойку. — Я еду к твоей Эвелине. А ты как хочешь. Можешь оставаться и жрать борщ.
— Володя, хотя бы переодень брюки, — сказала генеральша.
Генерал стал снимать спортивные трикотажные штаны, запутался, чуть не упал. Лицо его налилось бурой краской, он громко, тяжело дышал и вдруг мучительно скорчился.
— Володенька, что с тобой? — генеральша подхватила его под локоть, усадила на кровать, присела перед ним на корточки и помогла избавиться от штанов. Генерал сидел, согнувшись пополам, сдавленно стонал и держался за живот. Он выглядел беспомощным и жутко старым. На нем были широкие сатиновые трусы в горошек, из-под свитера торчала клетчатая ковбойка.
— Наташа, что-нибудь от живота… очень болит живот, — жалобно прохрипел он.
Генеральша бросилась на кухню за лекарствами.
— Папа, может, врача вызвать? — спросил Стас, глядя сверху на потную лысину отца.
— Нет… Сейчас пройдет, и мы поедем…
— Никуда ты не поедешь, Володя. Прими лекарство и ложись, — Наталья Марковна влила ему в рот столовую ложку белой, густой, как сливки, жидкости, а ты, — обратилась она к сыну, — давай отправляйся к своей Эвелине, и сразу назад, понял?
— Мама, надо срочно вызвать врача, так нельзя, посмотри, как ему плохо. Я никуда не поеду, я не могу оставить отца в таком состоянии, — нервно забормотал Стас.
— Ты поедешь, сынок, — Наталья Марковна бережно уложила генерала и накрыла его пледом, — ты поедешь, вернешься и расскажешь, что произошло на этот раз.
— Он опять исчезнет, — пробормотал генерал, — я ему не верю. Мне уже лучше. Это просто гастрит. Я полежу немного и поеду с ним.
— Никуда он не денется, лежи спокойно, Володя, отдыхай. — Она подошла к Стасу и посмотрела ему в глаза, но уже без всякого умиления, жестко и холодно. — Ты понял, сынок? Ты поедешь, выяснишь, что произошло, вернешься и все расскажешь. А чтобы у тебя не было соблазна опять исчезнуть, тебя повезет Николай.
— Мама, что за бред! — закричал Стас. — Я поеду на своей машине. Я никуда не собираюсь исчезать!
— Не ори, — Наталья Марковна нахмурилась, — тебя повезет Николай, туда и обратно, — она взяла телефон, набрала номер и совсем другим, мягким приветливым голосом произнесла: — Коля, поднимитесь, пожалуйста.
Николай был одним из генеральских шоферов-телохранителей. Стас понял, что ему не отвертеться. Шофер появился через пару минут, мрачный тупой амбал с выбритым затылком и свинцовым взглядом. Наталья Марковна вручила ему листок с адресом и что-то прошептала на ухо.
Оказавшись на заднем сиденье отцовского «Мерседеса», Стас закурил и произнес небрежно в бритый бычий затылок:
— Ну что, Коля, тебе приказано меня охранять или за мной следить?
— По обстоятельствам, — ответил механический бас.
Через двадцать минут они подъехали к дому Эвелины. Коля вышел из машины, открыл заднюю дверь, достал из кармана крошечный пульт-брелок, заблокировал двери и включил сигнализацию.
— Эй, алло, что за дела? — крикнул Стас. — Я сам дойду до квартиры. Ты лучше следи, чтобы к машине не прицепили какую-нибудь дрянь.
Николай ничего не ответил и мягко взял его за локоть. Стас вырвался и тут же угодил ногой в глубокую лужу.
— Аккуратней! — хладнокровно прорычал шофер.
Они подошли к подъезду. Стас набрал код, проскользнул внутрь и попытался захлопнуть дверь у Николая перед носом. Не тут-то было. Железная рука придержала дверь, и бугай оказался внутри.
— Эй, ты куда?
— До квартиры.
Возмущаться и качать права перед этим быдлом Стас считал невозможным. Он только спросил с небрежной усмешкой:
— Надеюсь, внутрь тебе не приказали зайти?
— По обстоятельствам.
Эвелина долго не открывала. Стас обрадовался. Ну конечно, она успела смыться куда-то, и значит, ее звонок полнейшая чушь. Но тут послышались шаги за дверью, потом тишина. Он понял, что она смотрит в дверной глазок. Наконец дверь открылась.
Эвелина стояла перед ним, длинная, прямая, в джинсах и узком черном свитере.
— Привет, — Стас потянулся, чтобы поцеловать ее в щеку, но она резко отстранилась и, окинув взглядом Николая, застывшего у него спиной, спросила:
— Кто это?
— Телохранитель. Он подождет за дверью.
— Где твой отец?
— Ему стало плохо. Слушай, Линка, в чем дело? Какого хрена ты стала звонить моим родителям? Откуда вообще у тебя их телефон?
— Как вас зовут? — обратилась она к шоферу, неприятно игнорируя Стаса.
— Николай, — представился хладнокровный громила.
— Вы работаете на него или на Владимира Марленовича?
— Я охраняю генерала.
— Отлично. Какие-нибудь документы есть у вас?
Коля протянул ей удостоверение службы безопасности банка. Она внимательно взглянула на фотографию, потом на Колю, кивнула и отдала ему документ.
— Спасибо. Войдите, пожалуйста, и закройте дверь.
— Линка, что за спектакль? Ты можешь объяснить по-человечески, в чем дело?
— Пойдемте в комнату. Вы оба. Обувь можете не снимать.
Оказавшись в гостиной, Стас тут же плюхнулся в кресло и достал сигареты, показывая всем своим видом, что совершенно не волнуется и чувствует себя здесь как дома. Коля встал посреди комнаты, широко расставив ноги и цепким взглядом осматривая все вокруг. Эвелина подошла к книжным полкам, присела на корточки.
— Слушай, у тебя что, тиражи упали? — обратился Стас к ее худой спине. Или тебе опять нахамили в твоем издательстве? Да в чем дело? Ты можешь наконец объяснить?
Она молча шарила на нижней полке за книгами и не повернула головы. Стас поперхнулся дымом и тяжело закашлялся. Из глаз потекли слезы.
— Линка, дай воды, — прохрипел он, — скорее дай воды!
Она распрямилась, резко, как отпущенная пружина, и повернулась. В руках у нее был полиэтиленовый пакет. Внутри лежало что-то тяжелое, темное. Не обращая внимания на Стаса, который буквально захлебывался кашлем, она шагнула к Николаю.
— Вот это я нашла сегодня за книгами, когда пылесосила квартиру.
В пакете был пистолет.
* * *Петр Аркадьевич Мамонов рассказал Юле, что по просьбе Железного Феликса в клинике устроили импровизированный филиал Лубянки. Анжелу под видом дежурного врача посетила милая, чрезвычайно любезная женщина, капитан ФСБ. Впрочем, у нее было высшее медицинское образование, она вполне грамотно сыграла свою роль. Кроме того, палату Анжелы утыкали «жучками», и все, что там говорится, тут же становится известно полковнику Райскому.
— Откуда вы знаете? — прошептала Юля в лохматое ухо Петра Аркадьевича.
— Слава Богу, знаю. У нас все-таки частная клиника, надежная охрана и случайного человека в стационар не пустят. Полковнику пришлось поставить меня в известность. Он показал мне санкцию прокурора. Они ищут особо опасного преступника, террориста, который как-то связан с этой несчастной певичкой Анжелой. Я, старый идиот, сам лично привез ее к нам в клинику, попросил, чтобы вы ее оперировали, а она, оказывается, дружит с бандитами.
— Ничего, Петр Аркадьевич, полковник Райский нас защитит. А видеокамеры нет? — спросила Юля чуть громче, с глупой усмешкой.
Мамонов отчаянно замахал на нее руками, сделал страшные глаза, прижал палец к губам и зашептал:
— Умоляю, деточка, тише! Я не знаю, вероятно, есть.
«Стало быть, чеченец существует, — подумала Юля, — ну что ж, одним враньем меньше. Уже приятно».
Мамонов отчаянно замахал на нее руками, сделал страшные глаза, прижал палец к губам и зашептал:
— Умоляю, деточка, тише! Я не знаю, вероятно, есть.
«Стало быть, чеченец существует, — подумала Юля, — ну что ж, одним враньем меньше. Уже приятно».
Каждого охранника доктор Тихорецкая знала в лицо и по имени, и все они знали ее. Спустившись на первый этаж, она не спеша подошла к стойке, за которой сидел крепкий молодой человек в камуфляже. Справа от него был большой мерцающий экран, поделенный на шесть секций по количеству коридоров. Первые три этажа амбулаторное отделение, остальные — стационар.
Охранник был незнакомый. Он сидел, отвернувшись от экрана и глядя куда-то вниз. Куда именно, Юля понять не могла, мешал барьер стойки.
— Добрый день. Вы у нас новенький?
— Здрас-сте, — мрачно кивнул он в ответ.
— Моя фамилия Тихорецкая. Для меня тут должен лежать конверт.
— Сегодня никто ничего не оставлял.
— Посмотрите, пожалуйста. Его могли оставить вчера, позавчера, три дня назад. Я была в командировке.
— Хорошо, я посмотрю.
Пока он копался на столе, Юля наблюдала за экраном. Во всех шести коридорах шла обычная субботняя жизнь. Приема по выходным не было, но в амбулаторию приходили больные на процедуры, почти все кабинеты работали. На третьем она увидела дверь своего кабинета. Оттуда вышла Вика и танцующей походкой направилась в конец коридора, в ординаторскую. На полпути остановилась, подняла халат и подтянула колготки. На втором, возле кабинета Мамонова, сидели трое мужчин, не похожих ни на больных, ни на врачей. По коридору четвертого этажа везли больного на каталке из операционной.
— Для вас ничего нет, — мрачно сообщил охранник.
— Не может быть. Вы плохо смотрели. Давайте-ка я сама, — Юля решительно зашла за стойку.
— Эй, сюда нельзя — Охранник вскочил и преградил, ей путь.
— Не волнуйтесь, молодой человек, я только на секундочку, мне должны были прислать конверт с рентгеновским снимком одной больной из института стоматологии, это очень срочно, — улыбнулась ему Юля и осторожно скосила глаза на стол. Там стоял маленький телевизор с антенной. Она не видела экрана, но на полированную поверхность стола падал четкий голубой блик. А звука не было. Если бы он просто смотрел телевизор, звук обязательно был бы.
— Выйдите, пожалуйста, — охранник слегка подался вперед, вытесняя ее.
— Ну я же сказала, только на секундочку, — она ловко проскользнула внутрь и принялась перебирать бумаги на столе. Собственно, перебирать было нечего. Конторские книги, графики дежурств врачей, рекламные буклеты, памятка по пожарной безопасности.
На экране маленького телевизора была палата Анжелы. Юля увидела, как девочка сидит на койке, поджав ноги и слегка покачиваясь. Лицо закрыто повязкой. На голове ободок наушников. Все пространство просматривается довольно четко. На полу, на тумбочке, на койке рядом с Анжелой раскиданы фотографии, диски, какие-то журналы.
Юля поняла, что глазок расположен в углу, над окном.
— Я прошу вас выйти отсюда, — железным голосом повторил охранник. Он явно растерялся. Лицо стало багровым. На лбу заблестели капельки пота. Он был совсем молоденький, наверное лейтенант, и не знал, как себя вести с назойливой докторшей. Вероятно, ему приказали разговаривать с сотрудниками и посетителями вежливо, но маленький телевизор на его столе видеть никто не должен был категорически.
— Да, действительно, конверта для меня нет. Вы совершенно правы. Все, все, не волнуйтесь, я уже ухожу, извините за беспокойство, — нежно проворковала Юля.
С колотящимся сердцем и с ощущением наждака во рту она плавной неспешной походкой направилась к лифту, поднялась на третий этаж и вошла в свой кабинет.
Вика успела вернуться из ординаторской.
— Скажи, пожалуйста, кто у нас вчера сидел на вахте? — спросила Юля, достала из холодильника бутылку воды и жадно отхлебнула прямо из горлышка.
— Ой, Юлия Николаевна, вы почему такая бледная? Что-нибудь случилось? Вика протянула ей пластиковый стаканчик.
— Ничего, Викуша, просто не выспалась. Ты же знаешь, в котором часу я приехала домой. А сейчас спускалась на вахту, мне должны были передать конверт с рентгеновским снимком одной больной из института стоматологии, а там какой-то новенький сидит. Давно он у нас?
— По-моему, первый день.
— А вчера кто сидел, не помнишь?
— Кто-то из наших.
— Елки-палки, я боюсь, этот мальчик мог запросто потерять или вообще не взять конверт. Одна надежда, что его принесли вчера или позавчера. Ладно, разберусь позже. Спасибо, Викуша. Я сейчас ненадолго схожу в стационар, минут на сорок, не больше. Вернусь, и пойдем с тобой обедать.
— Хорошо, Юлия Николаевна. Вы у Анжелы были?
— Как раз сейчас собираюсь.
— Моя помощь нужна?
— Нет, спасибо. Сама справлюсь.
«Я обмолвилась Райскому, что в субботу должна быть в клинике и осмотреть Анжелу. Именно в субботу на вахте появился его человек, который открыто наблюдает за палатой через видеокамеру. Неужели полковник допускает возможность, что террорист влезет на пятый этаж по веревочной лестнице, запрыгнет в окно палаты и перережет мне горло? Или просто так положено по инструкции и я напрасно напрягаюсь? Камеру установили вместе с „жучками“, а мальчика своего посадили на вахту только сегодня просто потому, что вчера у них не нашлось свободного человека или не была готова какая-нибудь дополнительная официальная бумажка».
— Где вы так долго пропадали? — глухо спросила Анжела, небрежно сгребла все, что валялось на койке, и переложила на тумбочку. — Мне тут сказали, вы в командировку уехали, ко мне приходила какая-то дура, всякие глупые вопросы задавала. Я даже Петру Аркадьевичу на нее пожаловалась.
Она не могла открыть рот, но ей удавалось громко и внятно чревовещать, не шевеля губами. Этому она научилась в цирковом училище и, как оказалось, не напрасно.
— Привет, — сказала Юля, усаживаясь рядом с Анжелой на койку. Глаза ее при этом скользнули по верхушке окна, и в углу, за шторой, она увидела то, что искала. Глазок камеры был установлен грамотно. Если не знать, ни за что не заметишь.
— Так вы правда были в командировке?
— Правда. Как ты себя чувствуешь?
— Так себе. Чешется, будто там муравьи ползают. Спать совершенно не могу. Хочется прямо разодрать ногтями.
— Чешется — значит заживает, — Юля присела на край ее кровати, — давай посмотрим, как там у нас дела.
— А можно зеркало?
— Ни в коем случае. Пока рано.
— Почему? Ведь это не страшнее, чем было до операции?
— Не страшнее.
Юля стала осторожно снимать повязку. Заживление у Анжелы шло действительно хорошо.
— Через неделю отправишься домой, дней десять отдохнешь, потом начнем готовиться к следующей операции.
— А можно мне съездить домой сегодня?
— Я же сказала, ты отправишься домой через неделю.
— Но мне нужно сегодня. Завтра я вернусь.
— Пока рано, — покачала головой Юля, — ты не можешь себя обслуживать. Тебе нельзя делать резких движений, нельзя наклоняться. Кто-то постоянно должен быть рядом. Насколько я знаю, ты живешь одна.
— Это не проблема. Есть подруга Милка, она же домработница. Я позвоню, она приедет.
— А родители?
— Мать в Свердловске.
— Так вызови ее.
— Зачем?
— Ты странный человек. В такой ситуации просто необходимо, чтобы рядом был кто-то близкий и мама лучше всего.
— Ох, видели бы вы мою маму! Танк, а не женщина. Если она сюда припрется, она меня расплющит своими гусеницами. Она, кстати, вообще ничего не знает.
— Ну ладно, это твое дело. Скажи, чем же ты здесь занимаешься целыми днями? Тебе не скучно?
— Мне здесь классно. Я наконец-то телевизор могу смотреть, сколько угодно. Раньше на это времени не было. Генка мне компьютер привез, кучу дисков с играми и фильмами. Я музыку слушаю, через мобильник к Интернету подключаюсь.
Юля все время ловила себя на том, что невольно косится на глазок видеокамеры и это ужасно напрягает. Наверное, лучше не знать о невидимом оке, так значительно спокойнее.
— Ну ладно. Все у тебя хорошо, — она напряженно улыбнулась, — старайся больше спать. Во сне лучше заживает.
— Ага. Вы уже уходите?
— Да. Мне пора.
— Юлия Николаевна, подождите, — промычала Анжела, — покажите мне, пожалуйста, как здесь окошко открывается. Очень душно.
— Ты могла попросить кого угодно, любую сестру, нянечку.
— Я просила. Они говорят, от сквозняка можно простудиться, это для меня очень опасно, потому что мне категорически нельзя чихать и сморкаться.
— В общем, они правы. Но если не открывать дверь, сквозняка не будет, — Юля шагнула к окну, чуть не наступила на фотографии, раскиданные по полу, наклонилась, подняла несколько штук, хотела бросить на подоконник, но вдруг застыла. На нее в упор смотрели серые безразличные глаза объекта «А».