- Нет. - Странно было видеть Бизи ошарашенным и даже неспособным скрыть это. - Если Лесс и нашел разгадку... Сначала он, очевидно, просматривал пленку за пленкой, а у нас на это, боюсь, нет времени.
Полынов задумался. Если бы вспомнить! Вспомнить, какие именно пленки лежали тогда на кресле. В ту минуту он кинул на них рассеянный взгляд. Этого вполне достаточно, чтобы точный их образ навсегда запечатлелся в подсознании. В подсознании, а не в сознании, вот в чем загвоздка. Подсознание ничего не забывает, оно хранит мельчайшие мелочи, и какой-нибудь Плюшкин лишь жалкое подобие того Великого Скупца, чье имя - подсознание. И это счастье, что оно так скаредно, иначе бы память раздавила сознание. Но сейчас Скупца во что бы то ни стало надо заставить раскошелиться.
Прикрыв глаза и сосредоточившись, Полынов перепробовал несколько мнемонических приемов. Тщетно! Мозг, этот самый могучий и самый непослушный инструмент человека, бастовал.
"Если прибор барахлит, а у вас нет времени на починку, стукните его кулаком", - вспомнилась шуточная инструкция, которой, однако, нередко и не без успеха следовали.
- Бизи, не найдется ли в вашем хозяйстве старого продавленного кресла?
- Кресла? - широко раскрыв глаза, переспросил Бизи, ходивший до того из угла в угол. - Опять кресло?
- Форма не столь уж важна, а цвет должен быть коричневатым. Еще нужен чайник, груды бумаг, книг... Пожалуй, достаточно.
К достоинствам Бизи относилось то, что приказ он привык выполнять тотчас, какие бы мысли при этом его ни терзали. Не прошло и получаса, как все требуемое было доставлено.
- Кресло - сюда, - скомандовал Полынов. - Нет, ближе к стерео! Прекрасно. Теперь я отвернусь, а вы поставьте под кресло чайник; справа от кресла должна быть стопка книг повыше. Изогните ее винтом, так, чтобы она держалась на честном слове... Под кресло засуньте диспенсор. Стопки бумаг расположите похаотичней. Сделано? Теперь валите на кресло катушки...
- Какие?
- Без разбора, любые.
- Готово.
Помедлив, Полынов отключил всякие мысли, затем живо обернулся.
Наконец-то! Словно яркий луч выхватил то, другое кресло, катушки, которые лежали тогда...
Все было в порядке, полном порядке. Полынов уверенно разворошил груду на полу, отобрал с десяток катушек, прибавил к ним еще три из числа тех, что находились на кресле, и выложил все это на стол.
- Вот, - сказал он. - С этими работал Лесс. Тут, правда, далеко не все, но нам, думаю, хватит. Что вы можете о них сказать? Отличаются они чем-нибудь от всех прочих?
- Пожалуй. - По голосу Бизи было заметно, что надежда в нем подскочила, как ртуть в термометре. - Во-первых, все это магазинные, предназначенные для домашнего просмотра ленты. Во-вторых, все это боевики, их без конца смотрят.
- Был у меня в запасе и этот вариант, - сказал Полынов. - Отобрать по степени популярности. Что ж, приступим. Дайте, пожалуйста, сюда диспенсор. Я не ошибаюсь, спенсы у вас не запрещены?
- Нет.
- Опрометчиво.
- Почему? Содержание спенс-внушений контролируется. Кроме того...
Бизи умолк.
- Кроме того, - Полынов продолжил его мысль, - воздействие спенсов ничтожно по сравнению с воздействием того же стерео. Однако диспенсор не случайно находился в кабинете Лесса.
- Возможно. Но не считайте нас дураками! Спенсы мы особо проверили. То, что в них есть, - безопасно.
- Важно не только что, но и как, - пробормотал Полынов, настраивая диспенсор и подключая его к стерео.
Бизи очень удивился бы и встревожился, если бы узнал, что Полынова тоже одолевают сомнения. Оружие не могло вот так лежать на виду! Не могло, и это было очевидно. Полынова поддерживала вера в проницательность Лесса. Истина должна находиться там, где он ее искал. Иначе все бессмысленно - и работа Лесса, и его поведение и, наконец, сама его смерть.
Полынов задумался. Достаточно ли он помнит теорию спенсов? Все, кажется, началось с открытия, что если в секунду пропускать не двадцать четыре, а больше кадров, то глаз не замечает "лишние", но их схватывает подсознание. И если на рассеянных по фильму кадриках, скажем, повторяется "Пейте томатный сок!", то люди после сеанса толпой валят к стойкам с томатным соком.
В одних странах спенсы были сразу же запрещены. В других их стали использовать для рекламы. И конечно, не только для рекламы. Далекое и наивное детство средств внечувственного внушения! Вскоре, однако, ажиотаж вокруг спенсов поутих, ибо выяснилось, что спенсы далеко не всесильны, так как подсознание привыкает к их воздействию. Спенсы продолжали применяться, совершенствоваться, но только как одно из средств массового внушения.
Однажды в юности Полынова удивили и заставили задуматься слова Дюма, который сказал об эпохе мушкетеров, что то было время меньшей свободы, но большей независимости. Это звучало как парадокс, и лишь много поздней Полынов понял, насколько верна эта мысль. С усложнением жизни возрастает взаимозависимость людей. Чтобы в этих условиях сделать человека рабом несправедливого и глупого порядка, не нужны цепи. Надо обузить его мысли, сковать их стереотипами, а это можно сделать изящно, незаметно, благопристойно.
Не без волнения Полынов включил диспенсор. В режиме, который ему сейчас был задан, аппарат отфильтровывал обычные кадры стереолент и делал невидимые зримым.
"Если мы на правильном пути, - подумал Полынов, - то я сую голову в пасть льва. Льва отнюдь не дрессированного".
Давно минуло время, когда спенсы представляли собой скромные кадрики с примитивными титрами. Теперь это был, по существу, фильм в фильме со своим рассчитанным на подсознание сюжетом, ритмом цвета и музыки. Краем уха Полынов где-то слышал, что уже есть любители, которые предпочитают спенс-фильмы настоящим. Нет такой новинки - пустяка или гадости, которую бы любители не облепили, как мухи сахар.
Плоскость экрана исчезла. Возникла как бы маленькая комнатка, и в объеме этого пространства ожил, задвигался целый мир, который внешне, кроме размеров, ничем не отличался от настоящего. Предметы там казались сделанными из натурального дерева, металла или пластика, люди были из плоти и крови, и трудно было поверить, что там движутся всего лишь фантомы, порожденные голографией призраки. Диспенсор крутил ленту с сумасшедшей скоростью, но если этого не знать, то можно было подумать, что демонстрируется самый обычный, только короткий фильм.
Столь же обычным оказалось и его содержание. Спенс рекламировал туристское оборудование, не более. Как ни приглядывался Полынов, он не смог обнаружить никакого фокуса, никакого необычного психотехнического приема. Самая банальная реклама-внушение: покупайте то-то, отпуск проводите там-то.
Так и должно быть, успокоил себя Полынов. Секрет глубоко запрятан. Если бы было иначе, команда Бизи давно раскусила бы этот орешек, да и Лессу не пришлось бы возиться так долго. Посмотрим, что будет дальше.
Дальше, однако, было все то же. Последняя катушка с мягким щелчком ушла в гнездо перемотки, а Полынов ни на миллиметр не приблизился к цели.
Ладно, успокоил он себя, проверка еще только началась. То, что мелькало сейчас, воздействовало не на подсознание, поскольку диспенсор перевел скрытое изображение в видимое. Закончился лишь логический анализ содержания спенсов, анализ, который ничего не дал. Впрочем, не совсем. Важным здесь было не столько "что", сколько "как". Значение любого слова, жеста, знака зависит от контекста, от места, которое они занимают в структуре сообщения. Если со словами "Добрый день!" обращается приятель, с которым вы расстались вчера, то это одно. Если ту же фразу произносит заклятый враг, то это совсем другое. А когда то же самое, появляясь на пороге, говорит человек, которого вы считали погибшим, то это и вовсе третье. В спенсах структура и связь значили еще больше, ибо воздействие спенса сходно с воздействием сновидения; там и здесь властвует не рациональная, а эмоциональная логика. Вернее, открытая лишь в последней четверти века тета-логика.
При мысли о тета-логике Полынов поморщился. В ее закономерностях сам черт ногу сломит! Физика, химия, техника в свое время не потому затмили психологию, историю, социологию, что в физику или химию шли более талантливые люди.
Совсем не потому. Изучались разные уровни организации материи, вот и все. Ну и, конечно, исследованиям в физике не препятствовал эгоистический интерес правящих кругов.
Подумаем. В спенс-фильмах, как нигде, важен ассоциативный ряд. Ассоциативный ряд может быть очень простым: красивая девушка рекламирует купальник. Где-то в подсознании возникает связь "красота - купальник"; купишь такой купальник, будешь красивой. Примитивно, но действует. Ряд посложней: модный ботинок и сверхзвуковой лайнер. Острый носок ботинка и "клюв" сверхзвуковика. Умело подобранная череда самых разных сцен способна закрепить ассоциацию модели ботинка с совершенством и мощью лайнера. Тоже еще не высшая математика рекламы...
Есть ли такой общий ряд в этих самых разных по содержанию спенсах? Трудно поручиться, но, пожалуй, есть. Восхваление природы!
Стоп, удержал себя Полынов. Это лишь интуитивная догадка. Очень может быть, что она навязана впечатлениями дня, а потому не стоит спешить с выводами.
Переключив аппарат на другой режим воспроизведения, он повторил просмотр. Теперь спенсы шли так, как они идут в обычной передаче, - незримо. Кадры самого фильма блокировались аппаратом, поэтому стереорастр оставался пустым и серым. Глядя со стороны, трудно было поверить, что в нем тем не менее возникает образ, что глаз этот образ улавливает, а мозг запечатлевает.
Человек, настороженно созерцающий пустоту. Странное, нелепое на вид занятие. И столь же опасное сейчас, как хождение по минному полю.
Быстро дала о себе знать головная боль. Не потому, что восприятие спенсов требовало усилий, а потому, что ежесекундно приходилось поддерживать барьер, который ограждал от внушения.
Полынов с досадой выключил аппарат. Теперь понятно, почему Лесс был таким усталым и нервным! Так и вымотаться недолго.
Откинувшись в кресло, Полынов прикрыл глаза и, массируя веки, попробовал утихомирить боль.
Впрочем, дело было не в боли.
Опыт так и не дал ответа! То есть внушение, конечно, было. Время от времени, осторожно ослабляя барьер, Полынов проверял действие спенса. И всякий раз обнаруживал самое обычное рекламное внушение.
Хоть сейчас беги в магазин и покупай...
Полынов вскочил и заметался по комнате. Идиот! Кто же готовит ружье, из которого можно сделать всего один выстрел?
Это здесь спенсы разрешены, да и то под контролем. Дурак - и тот на них не поставит. Значит, что? Спенс-внушение должно, обязано быть, но скрытое. Такое, чтобы, минуя все досмотры, могло просочиться в любые каналы любой, пусть даже Всемирной сети... Вот он, ключ, вот где надо искать!
Проверим-ка не торопясь. Контроль - это диспенсор. Лесс работал с диспенсором. Так, хорошо. Но если "открытый" спенс не нужен, то зачем он здесь? Зачем, зачем? А зачем ты недавно изображал пьяного? Для отвода глаз. Копайтесь, если что заподозрите, ничего в спенсах нет, сами видите...
Двинемся дальше. Скрытый спенс. Такой, следовательно, на который диспенсор не настроен. Возможно это? Вполне. Если, скажем, разместить спенс в межкадровом пространстве, то без переналадки аппарат его не возьмет. А еще существуют дефекты, царапины... Ведь это же голограмма! Здесь изображение можно упрятать в крохотной точке. Правда, качество такого спенса будет отвратительным. Теоретически такой спенс вообще безвреден, почему никто и не заботится о всеохватывающем контроле. Но тут, верно, что-то придумали, конечно, придумали, без открытия тут дело не обошлось, и в этом весь секрет.
Точка, стало быть. Точка, точка, запятая... Какие, где, в какой последовательности? Ведь это же иголка в стогу сена! Недаром Лесс день за днем работал с утра до ночи. И что же? Повторять все сначала? Не успеем, поздно.
Поздно? Ведь под конец Лесс наверняка пользовался переоборудованным диспенсором.
Который, скорей всего, сгорел.
Сгорел?
Да. Нет! Ведь что-то же удивило его там, в кабинете Лесса! Что-то связанное с диспенсором. Какое-то несоответствие. Тогда, когда он подошел к окну, чтобы понюхать корешки. Вот именно! Оттуда было видно, что с диспенсора снят кожух и... Вроде бы даже мелькнула рассеянная мысль о том, зачем потребовалось перекраивать (чинить?) стандартный диспенсор. А это был переоборудованный диспенсор, вот в чем дело! Снятый кожух, обнаженная схема и лишний, на скорую руку вмонтированный логистор. Логистор ("микро", модуляции "Ф"). Или "С"? Нет, "Ф", точно "Ф", он с таким характерным красным треугольничком... Память-то, а? Ничего работает память, как надо. "Ф", ну и что "Ф"? Ничего, просто это дает порядок развертки.
А это уже кое-что! Так дело пойдет куда быстрей, намного быстрей. Особенно если повезет.
Спасибо, друг. Тебя убили, а мы все равно работаем вместе. И мы докончим начатое, вот увидишь. Докончим, это уж точно.
Так... Монтаж мы сделаем сами. Хорошо, что в космосе нельзя было быть узким специалистом. А Бизи мы пошлем за материалами. Пусть побудет мальчиком на побегушках, это полезно.
К дьяволу! Полынов с треском отодвинул развороченный диспенсор, подошел к окну и яростно рванул штору.
Вечернее солнце просвечивало улицу, делая ее похожей на золотистый тоннель. Люди суетливо входили и выходили из дверей магазинов, контор, подъездов, спешили к остановкам, задерживались у киосков, перебегали улицу, как всегда озабоченные тысячью повседневных дел.
Понемногу Полынов успокоился. Поражение, ну и что? Он возмущенно фыркнул. Вот уж не время переживать! Лучше взять записную книжечку и спокойно подвести баланс.
В плюсе: скрытый спенс обнаружен. В минусе: не найдена программа внушения.
Толстяк пытается втиснуться в автобус. Не вышло, стоит запыхавшийся. Двое на углу отчаянно жестикулируют. Ссорятся, обсуждают новость, радуются встрече? В воздухе плавно покачивается розовый надувной шарик. Улетел. Малыши часто упускают шарики и часто заливаются горючими слезами. Ничего, мама купит новый.
В плюсе: спенсы прослежены во всех отобранных лентах. В минусе: хаос радужных пятен, колец, зигзагов - и больше ничего.
Но это не может быть случайностью! Исключено. Кому и зачем потребовалось бы вводить скрытый, но лишенный программы спенс? Если программа не разгадана, то это не значит, что ее нет. Это, скорей всего, значит, что самоконтроль был слишком жестким, и он просто-напросто не дал внушению прорваться в подсознание.
Скверно! Если все так, то жесткая, зато безопасная блокировка подсознания не позволит ничего выяснить. Это все равно что ощупывать мину рукой в меховой перчатке. А если ослабить самоконтроль, кто поручится, что внушение не сметет преграды?
Впрочем, выбора нет. Рискнуть придется. Надо на себе испытать ту болезнь, которая грозит всем этим людям. Надо заразиться ненавистью ко всему разумному. И успеть подавить ее в зародыше.
Полынов хмуро забарабанил пальцами по подоконнику.
Мир сложно устроен. Блаженны нищие духом! И кажется, ни в одной религии нет слов о том, что блаженны мудрецы. Есть пьеса "Горе от ума", а вот пьесы "Горе от глупости" не существует. Все это, конечно, так. А разум тем не менее крепнет и развивается. При бешеных скоростях века, на неизведанной и крутой дороге он подобен прожекторному лучу, который высвечивает обрывы и повороты. Выхватывает из тьмы будущего указатели, столь же ясные, если уметь их читать, как звездные ориентиры для морехода.
Вот только язык этих указателей сложней любой математики. Вот только людям, чтобы они лучше повиновались, отводят взгляд. Вот только делающие это кормчие сами безграмотны. Так все и катится, кренясь то и дело над пропастью.
Здесь, очевидно, предпринята очередная, безумная попытка повернуть историю вспять. Сразу, резко, к самым истокам. Человеку, правда не всякому, под гипнозом можно внушить любой, явно не противоречащий его моральным устоям приказ. Ему можно приказать в строго заданный момент сделать то-то и то-то. Человек это сделает - и как бы по доброй воле. А каковы возможности сверхгипноза? Что, если соответствующий приказ уже отдан и принят? Что, если его выполнят все? Ну не все, этого, вероятно, никакая сверхтехника не добьется, а огромное, подавляющее большинство? Что тогда?
Тогда одна-единственная надежда. Внушение не всесильно. Оно не всесильно, когда люди привыкли думать самостоятельно. Когда мораль человечности стала для них внутренним законом. Таким, при котором человек в нужде не вырвет кусок хлеба из чужого рта, а поделится своим. Под натиском не поступится своими убеждениями, но, даже имея власть, будет далек от мысли, что его мнение неоспоримо и обязательно для каждого.
Но таких людей здесь, судя по всему, мало. Впрочем, и это не повод отчаиваться. Оружие создали такие же, как он, специалисты. Вряд ли они умнее его. А применили оружие и вовсе кретины - не в житейском, конечно, смысле этого слова. Опыт феодальных и религиозных монархий их ничему не научил: опыт современных деспотий тоже. Воистину, кого боги хотят погубить, того они лишают разума. И нет тут никакой мистики: чем отчаяннее барахтается тонущий, тем вернее он идет ко дну.
Прямо напротив окон был сквер. Час пенсионеров и влюбленных еще не наступил, там безраздельно хозяйничали дети. Видны были их измазанные, счастливые, иногда, наоборот, плачущие рожицы. Будь сейчас Полынову лет двадцать, он, верно, чувствовал бы себя рыцарем, который незримо простер над ними свой охраняющий щит. Рыцарем, который за них идет на бой со страшным драконом. Полынову, однако, было уже далеко не двадцать, и красивые аналогии не приходили ему на ум. Вид беспечно резвящихся детей просто положил ему на душу новый груз, и он с тоской подумал, как много, невероятно много надо еще сделать, чтобы детям всего мира ничто не угрожало.