Впрочем, закончим с ихтиологическим экскурсом, дабы не оскорблять православных теологов. Пусть остаются в приятном заблуждении.
Вернемся к «Золотому ключику». Рыбы там присутствуют – как в живом виде, так и в приготовленном. И хлебА тоже. Но о них чуть позже.
Глава 4. О театрах, храмах и чудесных исцелениях
По-настоящему приключения Буратино начинаются с того, что он отправляется в школу, но вместо нее попадает в кукольный театр Карабаса Барабаса. Остальные происшествия, имевшие место между появлением на свет Буратино и его походом за знаниями, напрямую позаимствованы у Коллоди, излишней смысловой нагрузки не несут и на дальнейший сюжет не слишком влияют. Можно спокойно вычеркнуть из «Золотого ключика» эпизоды с Говорящим Сверчком или с яйцом и цыпленком, – текст станет короче, и только.
Справедливости ради отметим, что и доктор кукольных наук позаимствован у Коллоди (в оригинале он носит имя Манджафоко) – но насколько же изменились у Толстого и характер, и значение персонажа! Манджафоко – всего лишь проходной персонаж второго плана, и, вопреки грозному облику, человек не злой, – он отпускает Пиноккио и дарит ему золото просто так, расчувствовавшись от жалостливого рассказа деревянного мальчишки. И на этом роль прототипа Карабаса исчерпана.
А вот Карабас Барабас под пером Толстого превращается в законченного злодея, в главного антагониста повести, чьи действия во многом определяют сюжет. Доброта его показная и лицемерная, служит лишь прикрытием для тайных планов.
Но если в шутовской версии Нового Завета роль Иисуса исполняет деревянный человечек Буратино, то какому персонажу соответствует его бородатый противник? Можно предположить, что Карабас собирательный образ гонителей Иисуса: не фарисеев и книжников (далее мы увидим, кто исполняет их роль), но иудейских священников. А его театр – Храм Иерусалимский, построенный еще Соломоном, разрушенный Навуходоносором, восстановленный после вавилонского пленения и кардинально перестроенный царем Иродом незадолго до евангельских событий.
Не слишком ли смелое допущение?
В дальнейшем мы найдем в тексте еще немало прямых и косвенных доказательств этого предположения, но пока что сравним два эпизода: в первом самочинное появление Буратино на сцене срывает спектакль, а во втором:
«И вошел Иисус в храм Божий и выгнал всех покупающих и продающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано: «дом Мой домом молитвы наречется», а вы сделали его вертепом разбойников» (Матфей, 21:12,13)
Здесь уместно отметить два обстоятельства: во-первых, заведение Карабаса по сути балаган, большая палатка, но Толстой отчего-то упорно именует его театром, заставляя вспомнить расхожее выражение «театр – храм муз»; во-вторых, старинное значение упомянутого в цитате слова «вертеп» (пещера) давно позабыто, но «красному графу» наверняка доводилось видеть в юные годы совсем иные вертепы – ярмарочные кукольные театры.
Первоначально куклы разыгрывали в вертепах представления исключительно на библейские сюжеты, чаще всего евангельские (лишь впоследствии, да и то не везде, стали возникать светские темы, в основном отклики на последние политические события в простонародном их понимании...) – то есть логическая цепочка: кукольный театр – храм – вертеп – кукольный театр замыкается в круг, и уподобление деревянных и тряпочных кукол евангельским персонажам уже кажется менее кощунственным... Балаган, шутовство – да, но все же некая форма веры, некое осознание на доступном уровне сложных материй. Впрочем, официальная церковь всегда имела о вертепах свое, весьма негативное мнение.
...Разобравшись с торговцами, Иисус там же, в храме, занялся исцелениями. На страницах евангельских историй он исцеляет неоднократно: и бесноватых, и расслабленных, и сухоруких, и парализованных, и прокаженных, и больных водянкой...
«И прошел о нем слух по всей Сирии; и приводили к нему всех немощных, одержимых различными болезнями и припадками, и бесноватых, и лунатиков, и расслабленных, и он исцелял их». (Матфей, 4:24)
Но (внимание!) кого же он исцелил именно здесь, в храме, превращенном в вертеп?
«И приступили к нему в храме слепые и хромые, и он исцелил их». (Матфей, 21:14)
Запомним, это важно: на сей раз нет ни расслабленных, ни паралитиков... Слепые и хромые.
Буратино же никого в храме муз исцелить не успел по уважительным причинам. Карабаса привела в бешенство неожиданная помеха спектаклю, равно как книжников и первосвященников возмутило сорванное богослужение, – но в отличие от последних директор театра смог «наложить руку» на возмутителя спокойствия.
Кого же встречает Буратино, едва покинув театр на следующее утро?
Слепого кота.
Хромую лису.
Увечья мнимые, кот и лиса – гнусные обманщики, но ведь притворяются они не паралитиками, не припадочными и даже не лунатиками...
Исцеление следует немедленно, в самом фарсовом исполнении. Кот тут же прозревает: «Увидев деньги (...) кот вдруг широко раскрыл слепые глаза, и они сверкнули у него, как два фонаря». Лиса обладала большей выдержкой и костыли не отбросила, – однако, навязавшись Буратино в попутчики, враз позабыла про свой недуг: бодро, не жалуясь на хромоту, отшагала целый день до самого вечера.
До харчевни «Трех пескарей».
Глава 5. О хлебах и рыбах
Вот рыбы и появились в повествовании, пусть пока лишь на вывеске харчевни. И хлебА не задержались:
– Не мешало бы нам перекусить хоть сухой корочкой, – сказала лиса.
– Хоть коркой хлеба угостили бы, – повторил кот.
Рыбы, хлеб и голодные... Такое сочетание мгновенно вызывают ассоциацию с известной евангельской историей, настолько известной, что даже цитаты приводить не хочется...
Кстати, а что мы видим у Коллоди? В первоисточнике ведь Пиноккио тоже путешествует в обществе кота и лисы, тоже попадает в харчевню...
А у Коллоди мы видим совсем другую вывеску над заведением: «Красный рак». И никаких аллюзий не возникает.
Отметим еще раз: даже напрямую заимствуя эпизоды из итальянской сказки, Толстой наполняет их новым смыслом – за счет мелочей, нюансов... За счет смены вывески на харчевне, к примеру. А чтобы не возникали сомнения, можно ли нарисованных на вывеске трех рыбок сравнивать с двумя вполне реальными, накормившими пятитысячную толпу, оценим заказ, сделанный котом Базилио:
– Шесть штук самых жирных карасей, – приказал кот, – и мелкой рыбы сырой на закуску.
Толстой не просто пародирует евангельский сюжет – инвертирует его, выворачивает наизнанку (и впоследствии, как мы увидим, еще проделает это неоднократно).
У евангелистов: две рыбы и пять хлебов накормили множество голодных.
У Толстого: двое прохиндеев умудрились умять множество еды: и жареного барана, и гуся, и пару голубей на вертеле...
«Короче говоря, они взяли всё, что было на очаге: для Буратино осталась одна корочка хлеба. Лиса Алиса и кот Базилио съели всё вместе с костями. Животы у них раздулись, морды залоснились».
А пока наевшиеся до упаду жулики отсыпаются, попробуем разобраться с этими двумя персонажами: они не так просты, как представляется с первого взгляда.
Даже если рассматривать самый первый, на поверхности лежащий слой «Золотого ключика» – то есть незамысловатую детскую сказку – поведение кота и лисы вызывает по меньшей мере недоумение.
Судите сами: они мошенники, мнимые больные, выманивающие деньги обманом. Проверенный модус операнди применяют и к Буратино: обмануть, обхитрить, поманить призраком ложной выгоды и прикарманить денежки.
И все срабатывает, не дает осечки: глупый деревянный человечек доверчиво идет к Полю Чудес, выращивать золотое деревце...
Но внезапно с котом и лисой происходит совершенно непонятная метаморфоза.
Они бросают Буратино в харчевне.
Зачем? Он верит им, и считает друзьями, и покорно шагает, куда ведут...
Они переодеваются разбойниками и вооружаются.
Зачем?? Ведь их оружие – лесть и ложь – и без того сработало. К чему нож с пистолетом?
Наконец, они крайне агрессивно нападают на Буратино.
Зачем???
Отчего персонажи настолько выпали из образов? Что вдруг стряслось с Алисой и Базилио? Несварение желудков от съеденного с костями барашка?
В первом смысловом слое повести-сказки ответ не найти. Но если вернуться к нашему шутовскому апокрифу, то он достаточно очевиден.
В Евангелиях множество действующих лиц – появляются, исчезают, носят разные имена... В апокрифе, имеющем вид детской сказки, такой подход невозможен: дети не способны удержать в голове столько персонажей... И поневоле некоторым героям и антигероям «Золотого ключика» приходится менять маски, исполняя поочередно несколько ролей.
Наконец, они крайне агрессивно нападают на Буратино.
Зачем???
Отчего персонажи настолько выпали из образов? Что вдруг стряслось с Алисой и Базилио? Несварение желудков от съеденного с костями барашка?
В первом смысловом слое повести-сказки ответ не найти. Но если вернуться к нашему шутовскому апокрифу, то он достаточно очевиден.
В Евангелиях множество действующих лиц – появляются, исчезают, носят разные имена... В апокрифе, имеющем вид детской сказки, такой подход невозможен: дети не способны удержать в голове столько персонажей... И поневоле некоторым героям и антигероям «Золотого ключика» приходится менять маски, исполняя поочередно несколько ролей.
«Чудесно исцеленные» и «чудесно накормленные» – роли для Алисы и Базилио второстепенные, эпизодические. А роль основная – спутники главного героя, предавшие его ради денег. Продублированный Иуда... Проанализировать основную роль кота и лисы нам еще предстоит, а сейчас разберемся с разбойниками.
Очевидно, что к двум главным разбойникам в евангельской истории – распятым вместе с Иисусом – хвостатые прохиндеи отношения не имеют. Гораздо вернее сопоставить их с другими разбойниками, упомянутыми в притче Иисуса:
«На это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставивши его едва живым». (Лука, 10:30)
Почему именно с этими, мельком упомянутыми разбойниками? Ответ – в следующей главе, но сначала вернемся к нашему главному персонажу, как раз выходящему из харчевни...
Глава 6. О стучащих и отворяющих, а также о званых и избранных
В одиннадцатой главе «Золотого ключика» с Буратино, покинувшим харчевню, происходит каскад приключений: он схвачен разбойниками, вырывается, бежит, перебирается через озеро, ухватившись за лапы лебедя, – и оказывается перед домиком Мальвины.
А дальше действие развивается в полном соответствии с другой одиннадцатой главой – Евангелия от Луки. Доказательства излишни, достаточно лишь процитировать два фрагмента.
У Толстого:
– Девочка, откройте дверь, за мной гонятся разбойники!
– Ах, какая чушь! – сказала девочка, зевая хорошеньким ртом. – Я хочу спать, я не могу открыть глаза...
У Луки:
«Не беспокой меня, двери уже заперты и дети со мной на постели, не могу встать...» (Лука, 11:7)
Случайное совпадение? Или прямая полемика со словами Иисуса: «Стучите, и отворят вам»? (Лука, 11:9)
Если учесть, что в предыдущей главе евангелист излагает уже упомянутую притчу Иисусову о человеке, ставшем жертвой разбойников (и о равнодушных, проходивших мимо) – очевидно, что о совпадении говорить нельзя. Не бывает столько совпадений подряд...
Далее действие у Толстого уходит в сторону от соответствующей евангельской главы: разбойники настигают Буратино и вешают его на дереве. Сам этот эпизод весьма важен, как и последовавшее возвращение Буратино к жизни, – мы еще рассмотрим его отдельно, а пока перелистаем несколько страниц: неприятности позади, Буратино в гостях у Мальвины, она его кормит, затем начинает обучать и воспитывать...
И вновь мы видим возвращение к сюжету одиннадцатой главы евангелиста Луки: Иисус в гостях у пригласившего его фарисея... «Фарисей же удивился, увидев, что он не умыл рук перед обедом» (Лука, 11:38). Мальвину, помнится, такое поведение тоже сильно удивляло...
После трапезы (в «Золотом ключике») следует урок арифметики. И опять, как со стучавшими и отворяющими, Толстой устами Буратино ведет полемику со словами Христа, сказанными фарисею, принимавшему его в гостях. Доказательства и здесь не нужны, все на поверхности, достаточно простого сравнения цитат.
«Подавайте лучше милостыню из того, что у вас есть...» и «Я же не отдам же Некту яблоко, хоть он дерись!» Кто-нибудь еще настаивает на версии о случайных совпадениях?
А затем Мальвина наказывает своего нерадивого ученика и воспитанника:
– Вы гадкий шалун, вы должны быть наказаны! (...) Артемон, отведи Буратино в темный чулан!
И сразу же вспоминается другая притча, о званых и избранных (в изложении Матфея, у Луки этот эпизод званого пира опущен), – на пиру один из гостей тоже вел себя неподобающим образом и поплатился: «Возьмите его и бросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов» (Матфей, 22:13).
Нет ли тут натяжки? – спросит недоверчивый читатель. Можно ли признать темный чулан девочки Мальвины за библейскую «тьму внешнюю» с ее зубовным скрежетом? В чулане ведь тьма внутри? Легко усомниться, но Толстой не позволяет: «В чулане послышался тоненький писк, будто кто-то скрежетал мелкими зубами...» Писк и скрежет – звуки разной природы, и зубовный скрежет в писк не превратится, какими бы мелкими зубы не были... Писатель, даже не калибра Толстого, но хотя бы сносно владеющий русским языком, случайно такой ошибки не допустит. Никакой случайности нет и в помине – зубовный скрежет должен был появиться, и появился. Ну и плач заодно – но плачет сама добрая Мальвина, Буратино лишь ругается.
Дальнейшую судьбу бедолаги, ввергнутого во «тьму внешнюю», Новый Завет нам не раскрывает, но едва ли она оказалась завидна. Буратино же, как все помнят, из чулана сбежал без особых затруднений, и даже сберег свое богатство – полученные от Карабаса золотые монеты. О них мы поговорим в следующей главе.
Глава 7. О числах и суммах
Арифмология Библии вообще и Нового Завета в частности – наука дотошная и скрупулезная, все числа и цифры, упомянутые и в авторском тексте евангелистов, и в притчах Иисусовых, разобраны подробнейшим образом, и каждому числу найдено свое толкование, а то и несколько, взаимно исключающих друг друга.
Арифмология же «Золотого ключика» – терра инкогнита. Ну что же, поработаем немного Колумбами...
Первая цифра, которая приходит на память любому, даже читавшему сказку Толстого лишь в раннем детстве, – пять. Знаменитые пять золотых монет, подаренные Карабасом... Зарыв их на Поле Чудес, Буратино увеличил бы свои капиталы в десять раз, – лишь по уверениям кота и лисы, естественно.
«Умненький, благоразумненький Буратино, хотел бы ты, чтобы у тебя денег стало в десять раз больше?»
Выдумка Алисы и Базилио – перевранная с точностью до наоборот евангельская притча о рабах и талантах: именно в десять раз увеличил (по версии евангелиста Луки) полученный от хозяина капитал оборотистый раб; нерадивый же, закопавший деньги в землю, остался при своих... Буратино ждала еще более незавидная судьба. Он, по расчетам мошенников, должен был лишиться всего.
(У Коллоди кот и лиса врут гораздо круче, сам Мавроди позавидует: обещают Пиноккио сразу две тысячи золотых! Прибыль более внушительная, но никаких новозаветных аллюзий не появляется...)
Причем у разных евангелистов при изложении притчи о рабах и талантах варьируются как первоначальные суммы, так и размер прибыли. Но в одном из вариантов (у Матфея) стартовый капитал составляет именно пять талантов. Однако у Буратино по дороге в Страну Дураков он уменьшается в результате визита в харчевню. Было пять золотых монет – стало четыре.
А вот это уже интересно... Четыре золотых монеты – очень любопытная сумма.
Дело вот в чем: безымянных золотых монет не бывает, любая как-нибудь называется: либо это дукат, либо луидор, либо империал... Первые читатели «Приключений Буратино» – советские школьники 1936 года – едва ли задумывались о таких тонкостях, и монеты золотые едва ли держали в руках, разве что в музейных витринах видели...
Но у графа Алексея Николаевича Толстого, нет сомнений, золотые монеты в руках бывали неоднократно. Какие именно? Надо полагать, чаще всего империалы и полуимпериалы – те, что чеканились в царской России.
Маленький золотой империал (с пятиалтынный советской чеканки размером) разменивали на пятнадцать больших серебряных рублей. Полуимпериал, соответственно, оценивался в семь пятьдесят серебром.
Учитывая, что Карабас не имел причин для излишней щедрости к папе Карло и Буратино, можно предположить, что под его золотыми монетами надо понимать именно полуимпериалы.
И вот ситуация: лиса Алиса доносит на Буратино полицейскому начальнику Страны Дураков. Награда за предательство – четыре золотых полуимпериала. Тридцать серебряных рублей... Тридцать иудиных сребреников...
(В итальянском оригинале вся эта арифметика не работает: Пиноккио зарывает в землю четыре цехина, и, как их на серебро не разменивай, тридцать монет не получится).
Надо отметить, что предательство повторяется еще раз, и вновь ради денег, – на этот раз кот и лиса в харчевне выдают Буратино его главному преследователю, – Карабасу. Казалось бы, эпизод второго предательства излишен, кот и лиса свою роль отыграли, а Карабас с Дуремаром самостоятельно близки к тому, чтобы обнаружить спрятавшегося в кувшине Буратино. Для чего повтор? Думается, для того лишь, чтобы усилить сходство с евангелистами, пересказывавшими одни и те же эпизоды разными словами.