– Еще звони, – зашипел Нинке в ухо Мерин, – давай, не киксуй, в случае чего включим дурку и отвалим.
Нинка нажала на кнопку вторично, и, когда звонок в квартире умолк, из-за двери послышался звук приближающихся шагов.
– Кто здесь? – спросил изнутри женский голос.
– Это Люда, соседка ваша с первого этажа, – затараторила Нинка. – Откройте, Христа ради, дочка задыхается, астма у нее, а телефона у нас нет. Помогите, Христом-богом прошу – в больницу звонить надо, помирает Танюшка.
Эту речь Губа репетировала ежедневно в течение последней недели. Под конец она научилась даже всхлипывать и пускать слезу, так что суровый экзаменатор Мерин сказал, что покатит. Теперь успех дела зависел от того, насколько натурально Нинке удалось сыграть роль.
После недолгой паузы дверь стала отворяться вовнутрь. Едва между ней и косяком образовалась щель, Мерин оттолкнул Нинку, качнулся назад и бросил свою тушу в проем. Дверь сбила с ног стоящую за ней женщину, секундой позже Мерин был уже внутри, а в следующий момент в квартиру заскочил Рябой. Нинка проскользнула вслед за ним, отжала собачку замка, бесшумно захлопнула дверь и, переводя дыхание, привалилась к ней спиной.
– Свет не включать, – бормотнул Мерин, – так, Рябой, зажги фонарь, быстро, эта сука, кажись, в отключке.
В тусклом свете карманного фонарика Нинка увидела Мерина, навалившегося на распластанное на полу женское тело, и стоящего рядом на корточках подсвечивающего подельнику Рябого.
– Ништяк, – выдохнул Мерин, поднимаясь и пряча в карман заточку, которую держал приставленной к горлу жертвы. – Так, вяжем ее, быстро. И пасть ей заткнуть не забудьте, а то, не ровен час, очухается, заблажит, и придется ее кончать.
Через пять минут связанную женщину отволокли в спальню и бросили на кровать. Рябой сходил в ванную, вернувшись оттуда с наполненной водой кружкой.
– Давай, – велел Мерин, и Рябой выплеснул воду в лицо так и не пришедшей в себя жиличке. Ожидаемого результата это не принесло – глаза женщины остались закрытыми.
– Слышь, а ты ее не того? – испуганно прошептал Рябой. – Ты глянь, она дышит или как?
– Дышит, дышит, – успокоил подельника авторитет. – Пульс тоже бьется. Слышишь, ты, сука, – зашипел он жертве в лицо. – А ну, падла, как там тебя, Фифа, мухой очухалась и сказала, где бабки, а то замочим.
Еще через пять минут, когда ни угрозы, ни новая порция воды, ни отвешенные Рябым пощечины не привели женщину в чувство, Мерин сплюнул на пол и сказал:
– Ладно, без нее обойдемся. Нинка, ты пригляди тут за ней, а мы с Рябым пока что хату обшмонаем.
Мужчины удалились, а Нинка Губа принялась стягивать с пальца бесчувственной Фифы кольцо. Справившись, Губа с трудом напялила украшение себе на мизинец, и в этот момент что-то изменилось. Нинка так и не успела понять, что именно – внезапно ей стало трудно дышать, голова закружилась, сами собой подкосились ноги, и грудь пронзило острой болью. Губа грузно осела на пол, открыла рот, чтобы закричать, но из горла вырвался только бессильный писк. В следующее мгновение перед глазами у Нинки полыхнуло огнем, и она поняла, что ей конец.
Нинкино тело сделало еще несколько судорожных движений и завалилось на спину. Так оно пролежало, раскинув в стороны руки, с минуту, затем конечности снова дрогнули. Распахнулись глаза. Женщина рывком села, прислушалась к доносящимся из соседней комнаты звукам, оттолкнулась ладонями от пола и одним плавным движением встала на ноги. Первый шаг оказался неверным, она покачнулась, взмахнула руками, восстанавливая равновесие, но следующее движение уже было достаточно уверенным.
Бесшумно ступая, Нинка выбралась в коридор. Вломившиеся в квартиру грабители включили в гостиной свет, теперь оттуда доносился шум от передвигаемой мебели. Полоска света проникала и в коридор, и в ней был хорошо заметен притулившийся к порогу входной двери обрезок свинцовой трубы. Обрезком был вооружен Рябой, который и отложил трубу за ненадобностью, хотя женщина в своем теперешнем состоянии этого и не знала. Она шагнула вперед, нагнулась и подняла свинчатку с пола. В этот момент в дверях гостиной показался Мерин.
– Нормалек, – сказал он и продемонстрировал горстку золотых украшений на ладони. – Рыжье нашли, подруга, сейчас хрусты накнокаем и мотаем. Как там эта шалава? Эй, ты чего?..
Эти слова оказались в жизни Мерина последними. Авторитет видел, как Нинка внезапно рванулась к нему и коротко взмахнула рукой, но не успел осознать, что происходит, и защититься не успел тоже. Обрезок трубы описал в воздухе дугу, опустился Мерину на голову и расколол ему череп.
У Рябого была отличная реакция – тело Мерина еще падало, а он уже выдернул из кармана выкидной нож, с которым не расставался.
– Ты что творишь, падла, – зашипел Рябой, пригнувшись и выставив лезвие выкидухи перед собой. – С катушек съехала, гнида?
Короткими шажками Рябой стал передвигаться в направлении к стоящей рядом с телом Мерина Нинке. В пяти шагах остановился, замер, прикидывая расстояние и готовясь к броску. Драк и поножовщин в жизни Рябого хватало, он был опасным противником, жестким и ловким, его побаивались. Даже Мерин, признанный дока по части нанесения телесных увечий, отдавал ему должное. По крайней мере справиться с неуклюжей, медлительной Нинкой для Рябого не представляло труда. Он выдохнул, оттолкнулся от пола и прыгнул. Он еще успел понять, что происходит что-то неладное, но эта мысль оказалась последней. Нинка вдруг исчезла с того места, куда метил Рябой, и оказалась от него справа. Обломок трубы взметнулся в воздух, и в тот момент, когда Рябой по инерции пролетал мимо, обрушился ему на затылок.
Десятью минутами позже Нина Алексеевна Губанова выскользнула из квартиры наружу и осторожно заперла дверь на ключ. Тела Мерина, Рябого и Анжелы Заяц остались внутри. До рассвета Губанова просидела в подвале дома напротив. Привычным усилием воли она заставила себя не чувствовать холод и не обращать внимания на удушливую подвальную вонь. В семь утра она села на автобус Синегорье – Ягодное и к вечеру уже была в Ягоднинском аэропорту.
Там Губанова приобрела билет на самолет, отлетающий часом позже в Челябинск. Перелет прошел без неожиданностей, но в женском туалете челябинского аэропорта Нина Алексеевна скоропостижно скончалась от острой сердечно-сосудистой недостаточности. Находившаяся на момент ее смерти в соседней кабинке Елена Львовна Рогожкина спешно покинула аэропорт на такси. Водителю она велела везти себя на железнодорожный вокзал. Наутро Рогожкина села в купе скорого поезда Челябинск – Москва.
Глава шестая
Первые лучи солнца ласкали поверхность великой реки. Корабль скользил вниз по течению, и плеск воды о борта был хорошо слышен в рассветной тишине. Мир вокруг был прекрасен, и Рахотеп даже пожалел о том, что путешествие подходит к концу.
– Кормчий говорит, что к вечеру мы будем в Ипет-Исуте, – сказал он.
Стоявший рядом и тоже любующийся утренней рекой Накти кивнул.
– Знаешь, – проговорил он, – в моем возрасте человеку подобает стремиться домой, особенно после долгих странствий. Но я должен признаться, что вовсе не радость наполняет сейчас мое сердце.
Рахотеп помолчал.
– Нет стыда в том, чтобы бояться неизвестного, мой друг, – сказал он наконец. – Даже мне было не по себе, когда я слушал старого жреца из Абу. А ведь я провел многие годы, изучая тайны магии, я прочел множество свитков, повествующих о демонах и об их злодействах, – что же говорить о тебе. Тяжко думать о том, что порождения тьмы ходят среди нас, а мы называем их именами друзей…
– Я говорил не о том, – перебил Накти.
– О чем же? Я думал, ты не рад возвращению, потому что боишься встречи с демонами на знакомых с детства улицах.
– Об этом я тоже думал, – признался писец, – но не сейчас. Рахотеп, последние два года я жил в нетерпеливом ожидании завтрашнего дня, как бывало в молодости. Теперь же, чем ближе мы к Ипет-Исуту, тем сильнее я чувствую груз прожитых лет, словно бы я оставил их дома, отправляясь в путь, а теперь к ним возвращаюсь. Близится час, когда я вновь почувствую себя старым. А страх… да, Рахотеп, вдобавок еще и страх. Я действительно боюсь того, что нам предстоит, и не стыжусь признать это.
– Ты еще можешь передумать, – заметил жрец. – В отличие от меня, ты не связан клятвами. Если ты предоставишь мне самому выполнить предначертанное – клянусь, я не стану винить тебя и не подумаю о тебе плохо.
– Что ты, – возразил Накти, – разве я вызвался тебе помочь лишь из страха, что ты дурно обо мне подумаешь? С тех пор как я похоронил жену, жизнь моя стала пустой. Какое-то время ее скрашивала привычка ходить в гости к старому другу, сидеть с ним в саду на крыше, играя в сенет. Но мой друг больше не узнает меня…
– Рамос? – удивленно произнес Рахотеп. – Я и не знал, что он был твоим другом. И ты думаешь?..
– Рамос? – удивленно произнес Рахотеп. – Я и не знал, что он был твоим другом. И ты думаешь?..
– Не хитри, Рахотеп. Ты думаешь то же самое. Я не удивлюсь, если ты думал об этом еще до того, как мы отправились в верховья реки.
Рахотеп вздохнул. В путешествии Накти оказался незаменим: как воспоминаниями о тех краях, куда они отправились, так и приобретенным еще в молодости умением разговорить собеседника. Накти обладал способностью узнать из слов рассказчика намного больше, чем тот желал сказать. А иногда даже больше, чем тот разумел сам. Однако порой эта способность Накти обращалась против Рахотепа, и сейчас писец опять оказался слишком проницателен и догадлив.
– Так ты потому согласился помочь мне, что желаешь отомстить? – мягко спросил жрец.
– Отомстить? – удивился Накти. – Разве можно думать о мести демону? Стал бы я мстить крокодилу, пожравшему моего друга? Я всего лишь надеялся, что это занятие придаст моей жизни больше смысла, чем обучение глупых мальчишек счету и письму. Я оказался прав. И если в гибели демона будет и моя заслуга – возможно, мне не так страшно будет положить сердце на весы Маат, когда придет мой срок.
В доме Накти все было так, словно писец никуда и не уезжал. Только Тию, обрадовавшись возвращению хозяина, от волнения сожгла предназначенные на ужин лепешки, и пришлось ждать, пока она снова замесит тесто. В комнатах было все так же тихо и все так же чисто, а ведь Накти не предупреждал немногочисленную прислугу о приезде. Старый писец не преувеличивал, когда говорил, что его рабам можно доверять безоговорочно.
Пока Тию заново пекла лепешки, вернувшиеся путешественники перекусили сыром и фруктами. Затем Накти позвал в комнату Кебу, одного из двух молодых рабов.
– Помнишь ли ты, Кебу, – начал он, в упор глядя на юношу, – что я велел тебе перед отъездом?
– Конечно, помню, господин, – склонил голову раб.
– Если так, рассказывай.
– Прямо сейчас, господин?
– Отчего же нет? Разве ты не выполнил моего поручения?
– Что ты, господин! – взволнованно воскликнул Кебу. – Просто господин вернулся так неожиданно, я не думал… Я не сложил еще слов, достойных ушей моего господина!
Накти рассмеялся.
– Я вижу, те часы, что ты провел рядом со мной на занятиях, не пропали для тебя даром. Твое стремление подобрать красивые слова похвально, но сейчас смысл сказанного для меня дороже, чем форма. Не заставляй меня и моего гостя ждать. Начни с того, что произошло за время моего отсутствия в храмовой школе.
Кебу поклонился. Он сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями, и заговорил:
– Как и предвидел мой достойный господин, обучение детей было доверено Юти. Насколько мне удалось узнать, в храме им довольны. Кроме того, у Юти появилось куда больше заказов. С тех пор, как он стал храмовым писцом, люди утратили недоверие, которое прежде внушали им его юность и неопытность. Дела всей семьи пошли намного лучше, и, когда умер Рамос, его похоронили, как подобает человеку в его положении. Хотя, конечно, гробница была готова много лет назад…
Кебу замолчал, увидев, что лицо хозяина застыло.
– Продолжай, – негромко велел Накти. – Кто-нибудь, кроме Рамоса, умер в его доме?
Кебу помедлил.
– Кроме Рамоса, никто в его доме не умер, – сказал он наконец, – если господину только не угодно знать про смерть рабов…
– Господину угодно, Кебу. Не трать мое время зря, рассказывай все, что знаешь. Скольких рабов лишился Юти?
– Всего лишь одной рабыни, господин. Она утонула на следующий день после свадьбы господина Юти.
– Так он женился? Когда?
– Пять лун назад, господин. Прости, я еще не успел сказать тебе об этом. Его жена – молодая Садех, ученица повитухи Хекену.
– Ученица повитухи? – приподнял брови Накти. – Я давно знаю Хекену, но она крайне редко берет учениц. Как долго девушка была у нее в обучении?
– Садех поселилась в доме Хекену вскоре после того, как господин и его друг отбыли из Ипет-Исута.
Накти отогнал тревожные мысли, решив обдумать все позже. В этот момент в комнату вошла Тию, с виноватым видом неся свежие лепешки. Кебу было опять замолчал, но Накти жестом велел ему продолжать. Тогда Кебу вновь заговорил и продолжал рассказ, пока Накти с Рахотепом утоляли голод.
– Итак, что думаешь? – спросил бывшего жреца Накти, когда раб наконец замолчал. – Ты, Кебу, можешь идти.
Рахотеп задумчиво очистил от кожуры банан, но откусывать от плода не стал.
– Пусть твой раб внимательно присмотрится к этой женщине, – сказал он. – Я говорю о молодой жене Юти, как там ее зовут? Садех? Пусть он узнает, как та проводит свои дни, каковы ее привычки, кто ее друзья. Если наши подозрения верны, то боги только что дали нам в руки оружие против демонов Ипет-Исута.
Йиргем нашел черепок, споткнувшись о него у самой двери. Это был совершенно обычный обломок дешевого горшка, на подобных тренировались в письме ученики Йиргема в храмовой школе, да и сам он использовал такие для случайных записей, не желая переводить дорогой папирус. Однако на этом черепке надпись не походила на неумелые ученические каракули – обе строки явно были начертаны опытной рукой. Первая содержала лишь два иероглифа, означающие «перед рассветом». Во второй иероглифов было больше. Сложенные вместе, они, несомненно, обозначали храм богини Мут, построенный отцом нынешнего фараона. Йиргему не удалось понять, ни почему черепок оказался возле его двери, ни что именно означала надпись. Пожав в недоумении плечами, йолн тем не менее выбрасывать находку не стал. Возможно, Лутх догадается, в чем дело, подумал он.
Лутх, однако, не оказалось ни в спальне, ни в других комнатах. Йиргем заглянул к Муйтх.
– Лутх с утра ушла на рынок с одной из рабынь, – задумчиво сказала та. – Рабыня вернулась домой с покупками, а сама Лутх собиралась зайти к Мйелне. Что-то они засиделись…
Йиргем постарался подавить в себе беспокойство. Почему бы молодой йолне, оторванной от тех, с кем она росла, и не поговорить со старшей? Он еще обдумывал эту мысль, безотчетно сжимая в руке бессмысленный черепок, а ноги уже несли его прочь из дома.
– Приветствую тебя, Юти, – открыв дверь, громко сказала Мйелна на языке людей. – Заходи, у меня как раз в гостях твой бывший учитель.
– Ученики в школе говорили, что ты недавно прибыл из дальних странствий, учитель, – произнес Йиргем, усилием воли заставляя себя соблюдать приличия. – Я и сам собирался зайти к тебе с приветствием, но не хотел беспокоить так скоро после возвращения из дальних краев. Я подумал, что дорога твоя была нелегка, учитель.
– О, я вернулся восемь дней назад и уже успел отдохнуть, – небрежно заметил писец.
Йиргем украдкой огляделся по сторонам, надеясь в глубине души, что Лутх тоже здесь. Однако никого, кроме Накти, видно не было.
– Скажи, почтенная, – обратился Йиргем к Мйелне, не в силах ждать, пока гость покинет дом, – когда ушла от тебя моя жена? Рабы сказали, что она собиралась к тебе. Наверное, мы с ней разминулись по дороге.
Мйелна приподняла брови, и в глазах ее промелькнула тревога.
– Твоя жена не была у меня сегодня, – медленно произнесла она.
Присутствие Накти не позволяло йолнам говорить откровенно, а писец, как назло, и не думал уходить.
– Быть может, твоя жена пошла к подруге, – произнес он успокаивающе.
– У нее нет подруг в этом городе, почтенный Накти.
– Подруги могут появиться. Почему бы тебе не пойти домой и не подождать ее там? Рано или поздно она спохватится, что засиделась допоздна, и вернется. Женщинам свойственно непостоянство, но большинство из них все же понимают, что развлечения – кратковременны, а семья – на всю жизнь.
Йиргему понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, на что намекает Накти. Поняв, он едва не расхохотался. Люди! Их представления о любви и верности смехотворны, зато с какой легкостью они судят других по себе.
– Моя жена не из тех женщин, что ищут развлечений, – холодно произнес йолн, понимая, как неубедительно прозвучат его доводы для человека.
Накти, однако, спорить не стал.
– Если ты так уверен в ее благоразумии, – сказал он, – то, возможно, тебе стоит взять рабов и отправиться на поиски. Я предложил бы тебе свою помощь, но я, боюсь, уже не так молод, как был когда-то. Все же выслушай добрый совет: сходи сначала к себе домой, посмотри, не найдется ли там чего-нибудь, что поможет тебе.
– Чего-нибудь, что мне поможет? – недоуменно переспросил йолн.
– Порой любая мелочь может указать нам дорогу. Посмотри внимательно, – с неожиданным напором в голосе сказал Накти.
Йиргем вздрогнул, ощущая ладонью острые края черепка.
Записка. Мелочь, указывающая дорогу. Неужели Накти говорил о ней? Это, однако, было невозможно. Что мог знать о находке Йиргема старый писец?
– Ты прав, учитель, я немедленно вернусь домой и начну поиски, – бросил йолн, и, прежде чем Мйелна успела возразить, торопливо двинулся на выход.