Лицо человека залилось краской. Он молча повернулся и выпрыгнул в окно, через которое, вероятно, и проник в мою комнату. Я была уверена, что больше не увижу его.
Старик Эмсаф даже много лет спустя не забыл унижения.
– Прикажет рабам вышвырнуть меня из дому! Меня! – сердито повторял он.
Накти и Рахотеп сочувственно кивали до тех пор, пока старый жрец не успокоился и не продолжил рассказ.
Выпрыгнув из дома Небамуна в окно, Эмсаф прижался к стене и некоторое время простоял, приходя в себя. Сверху раздавались голоса: несомненно, Бинт-Анат и ее хозяин продолжили разговор. Речь была достаточно громкой, но, сколько Эмсаф ни вслушивался, ему не удалось разобрать ни слова, будто говорили на неизвестном ему языке. Посчитав причиной тому собственный гнев и горе, Эмсаф бесцельно побрел прочь. Однако, сделав с десяток шагов, он остановился – у самого входа в дом сидел ребенок, в котором Эмсаф узнал десятилетнего Сахури, младшего сына Небамуна. Мальчик посещал школу при храме, где сам Эмсаф частенько помогал учителям. Однако в последние дни помощник жреца не видел Сахури в храмовом дворике. Эмсаф осторожно приблизился.
– Приветствую тебя, Сахури, – сказал он негромко. – Что случилось?
Мальчик поднял голову.
– И вовсе я не плачу, – невпопад ответил он.
– Конечно, нет, – подтвердил Эмсаф. – И все-таки, что случилось?
Мальчик промолчал.
– Я давно не видел тебя в школе, – осторожно заметил Эмсаф.
– Я не хожу больше в школу, – сердито отозвался Сахури. – Они сказали, чтобы я сидел дома.
– Кто сказал? – еще осторожнее, стараясь не выдать нетерпения, спросил Эмсаф.
Мальчик поднял на него глаза и вдруг рухнул на землю и разревелся, содрогаясь всем телом, словно от судорог.
Эмсаф огляделся. Пока еще их не замечали, но в любую минуту кто-нибудь из обитателей дома мог выйти наружу или выглянуть в окно. Эмсаф склонился к ребенку, положил руку ему на плечо и ласково сказал:
– Давай уйдем отсюда, Сахури. Сходим-ка к каналу, тебе надо умыться.
Все еще всхлипывая, сын купца поднялся на ноги. Они не торопясь прошли между соседских домов вниз по улице и пологим берегом спустились к каналу, к тому месту, где женщины обычно набирали воду. Мальчик наклонился и плеснул себе в лицо. Эмсаф, помедлив, проделал то же самое. Прохладная вода остудила ему щеки и помогла собраться с мыслями.
Выслушав рассказ Сахури, Эмсаф едва не усомнился в собственном разуме. То, о чем говорил мальчик, было невероятно. Это было страшно. Если бы не события последних дней, Эмсаф, пожалуй, не поверил бы ни единому слову.
Несколько дней назад в дом Небамуна пришли люди, назвавшие себя детьми его старшей сестры. Купец, по правде говоря, никогда особо с сестрой не ладил, но новоявленных родственников принял как положено. На следующий день после их приезда Сахури играл в комнате матери. Он как раз сидел за занавеской в стенной нише, воображая, что это пещера в приморских скалах, когда в дверь постучали и женский голос попросил позволения войти.
– Посиди там, Сахури, – негромко сказала мать, открыла дверь и впустила гостью.
То, что случилось после этого, Сахури вспоминал, дрожа от ужаса. Женщина поклонилась, подошла ближе к матери и вдруг резким движением схватила ее за руки. Мать отшатнулась было, но затем дернулась и замерла. Так они простояли достаточно долго, Сахури оцепенел от ужаса, глядя в постепенно тускнеющие, заволакивающиеся пеленой глаза гостьи. Затем та вдруг разжала руки и беззвучно рухнула на тростниковые циновки. Мать же спокойно, как ни в чем не бывало, переступила через упавшее тело и вышла из комнаты вон, совершенно забыв о сыне. От страха Сахури лишился дара речи и не смог даже окликнуть ее. Так он просидел за занавеской не шевелясь до тех пор, пока в комнату не зашли два раба и не унесли тело. При этом рабы как ни в чем не бывало посмеивались и болтали друг с другом, но Сахури не смог разобрать ни слова, будто говорили те на не слыханном им прежде языке.
С того дня в жизни мальчика все переменилось. Ни мать, ни старшие братья и сестры больше не желали играть с ним. Первые дни Сахури еще ходил в школу, как прежде, но потом отец отозвал его в сторону и холодно сказал, что отныне ему запрещается выходить из дома. Мама была рядом и ничего не возразила.
Сначала Сахури думал, что мама рассердилась на него за какую-то проделку, но скоро, как обычно, простит его и снова будет с ним играть, и обнимать, и целовать его. Но прошел еще день, и еще, и он понял, что мама вовсе не сердится, а ведет себя так, словно он – чужой ей. Это было тем более обидно, что с братьями и сестрой мама по-прежнему охотно проводила время, ласково обнимала их, шепталась с ними о чем-то. Несколько раз Сахури попробовал подслушать их разговор, но вновь ничего не понял. Мама, как и рабы прежде, говорила на чужом, неведомом языке.
Эмсафу пришел на ум загадочный разговор, подслушанный им чуть раньше. А что, если его разум вовсе не затуманен горем, как он решил поначалу? Что, если он действительно слышал чужой язык?
– Это не мама, – сердито сказал Сахури напоследок. – Мама обещала, что всегда будет меня любить, что бы я ни сделал, что бы ни натворил. Они украли мою маму и подменили, а настоящую спрятали.
У Эмсафа защемило сердце. Бинт-Анат тоже подменили, подумал он, а настоящую спрятали. А значит, надо ее разыскать и увести из этого, ставшего вдруг таким страшным, дома…
– Я могу пойти с тобой? – спросил вдруг Сахури.
Эмсаф на мгновение задумался, затем кивнул. Увести с собой Сахури почему-то показалось очень важным. Возможно, именно потому, что увести Бинт-Анат он пока был не в силах.
– Я не знаю, – рассказывала Мйелна, – когда именно по городу поползли слухи и кто начал их распускать. Быть может, тот самый мальчишка, которого мы упустили. Я не сразу поняла, что первый шаг на пути к гибели уже сделан.
Мы поселились в новом доме в те дни, когда Собачья Звезда только что исчезла с ночного неба, а к тому дню, как она вновь появилась, я уже выбросила происшедшее из головы. День сменялся новым, и все, казалось бы, оставалось прежним. Так думали не только Хлойг и я, но и старшие из других семей. На деле же беспечность не позволила никому из нас вовремя заметить признаки перемен.
Кто-то из людей расставлял нам ловушки, пытаясь узнать о нас как можно больше, чтобы вернее нанести удар. Мне неведомо, сколько их было всего, этих ловушек, и неведомо, в какие из них угодила я, а в какие – другие йолны. С каждым днем враг знал все больше о нас, о наших привычках, о наших тайнах. Как выяснилось потом, люди уже отметили каждый дом, в котором обитали семьи йолнов, а мы продолжали жить в пагубном неведении.
Слишком поздно мы стали замечать косые взгляды и перешептывания за спиной. Тогда старшие всех живших на Абу семей собрались, чтобы обсудить происходящее. Мы рассказали друг другу все, что нам было известно, и решили, что должны на время покинуть Абу, чтобы вернуться, лишь когда сменится несколько человеческих поколений. Мы подозревали, что у нас мало времени, но ошиблись. Времени не было совсем.
Накти, хоть и не часто, слыхал истории о людях, полностью переменившихся за одну ночь. Должно быть, именно такая перемена произошла и с Эмсафом, когда он понял, что любимая девушка для него потеряна. От былого легкомыслия не осталось и следа, теперь большую часть времени он проводил, изучая священные свитки. Эмсаф отказался показать эти свитки Накти и Рахотепу, но дал понять, что нашел в них упоминания о демонах. Прочитав написанное, Эмсаф стал внимателен и подозрителен, он стал прислушиваться к сплетням, включая самые досужие, пытаясь даже из пустых разговоров извлечь крупицы полезного знания. И по мере того, как открывалась истина, Эмсафу становилось все страшнее. Накти прекрасно понимал жреца: ему и самому становилось страшнее с каждым услышанным словом.
Неожиданно незаменимым помощником Эмсафу стал Сахури. Мальчик оказался умен и прилежен, а пережитый ужас заставил его повзрослеть раньше срока. Мало того, врожденная наблюдательность и способности, присущие юному возрасту, позволили ребенку запомнить некоторые слова из тех, что произнесли чужаки. По вечерам, когда присутствие Эмсафа не требовалось в храме, они вдвоем сидели над старыми свитками, выискивая в них крупицы знаний. Иногда взахлеб спорили, строя и тут же отметая планы мести. Чем дальше, тем больше Эмсаф понимал: месть – единственное, что им осталось.
Узнать удалось немногое, большинство догадок не подтвердилось, но наступил день, когда известного Эмсафу и Сахури стало достаточно, чтобы начать действовать. Понемногу, старательно обдумывая каждый шаг, Эмсаф разработал план. Следуя ему, он вновь стал проводить много времени, беседуя со сплетниками, но если в прошлом больше помалкивал, слушая и запоминая, то теперь то и дело вставлял в разговор якобы случайные фразы. Он стал очень внимателен к старикам, подолгу с ними беседуя о минувших временах. Что именно он говорил, мало кто мог припомнить, но все чаще и чаще после разговоров с Эмсафом в головы его собеседникам приходили странные мысли о людях, живущих в доме купца Небамуна. В самом деле, с чего это купец, проживший много лет на острове, вдруг перестал видеться с прежними друзьями и завел новых? И что это за люди его новые друзья? Почему Небамун и его домочадцы ведут себя со старыми знакомыми так, словно не узнают их? И почему, наконец, он выгнал из дома своего младшего сына?
Эмсаф умело подогревал слухи, и они множились, обретая собственную жизнь.
– Они выставили из дома ребенка! Собственного ребенка!
– Нет, Сахури сбежал сам, потому что его хотели принести в жертву какому-то из богов.
– Богов ли? Так или иначе, мальчишка сбежал, и им пришлось прирезать кого-то другого.
– Наверняка они нашли ему замену. Один из рабов моего соседа видел свежевскопанную землю, когда принес Небамуну ткани в обмен на кунжутное масло.
– А прочие дети? Посмотрите, как они изменились. Старший прежде был глуп и ленив, а теперь лучший писец в храмовой школе. С чего бы ему так поумнеть?
– Вот и я говорю – чем они заплатили за эти знания?
– Если уж своего ребенка не пожалели, разве пожалеют они наших?
– Милостивые боги! А ведь совсем недавно у Хетепи, вдовы рыбака Хемона, пропал единственный сын. Все говорили, что он утонул, но кто знает, кто знает…
– Воистину! Никогда не знаешь, чего ждать от людей, идущих на сделки с демонами!
– Да уж не демоны ли они сами?
– Демоны!
– Демоны!
Эмсаф следил, как расползались осторожно пущенные им слухи. Он понимал, что еще немного – и понадобится лишь небольшая искра, чтобы запылал костер.
Мйелна перевела дыхание. Видно было, что чем дальше, тем тяжелее ей рассказывать. Как и любая хранительница, она словно заново проживала все то, о чем говорила.
– Случилось так, что в одной из семей молодая, только что впервые сменившая тело йолна по имени Айант, сломала ногу. К несчастью, Айант находилась вне дома и была одна. Боль была так сильна, что помутила ее разум: молодая йолна не выдержала и сменила тело, забрав его у первой же проходившей мимо женщины. Женщина эта оказалась единственной дочерью одного знатного вельможи, проживающего на острове. К вечеру, когда она не пришла домой, вельможа приказал начать поиски, и немедленно нашлись люди, которые видели, как его дочь вошла в дом Айант. С этого и началась страшная ночь, пережить которую мало кому довелось.
Мйелна вновь опустила голову, переводя дыхание.
– Найи́, – мягко сказал Йиргем, – я вижу, как тебе тяжело. Нет нужды мучить себя подробностями той ночи. Расскажи нам только то, что может быть важным. Что стало о вас известно людям в Абу?
– Я не знаю всего, – покачала головой Мйелна. – Они называли нас демонами и знали, что мы занимаем тела людей. Они догадались, что йолн не может проникнуть в память прежнего владельца тела. Они сообразили, что рано или поздно мы покидаем тело, чтобы занять другое, и что прежний владелец тела не оживает, когда из него уходит один из нас. И что самое важное – они поняли, насколько мы преданны друг другу.
Эту ночь старый жрец помнил особенно ясно. Помнил ее теперь и Накти – Эмсаф повторял свои слова, снова и снова возвращаясь к уже сказанному.
Эмсаф не ошибся, полагая, что даже демоны не способны устоять перед взбесившейся толпой. Однако тщательно подготовленный им пожар запылал, прежде чем полностью подготовились они с Сахури, и действовать пришлось быстро, очень быстро.
Первым подвергся атаке толпы дом писца Имхотепа. Именно туда вошла исчезнувшая днем дочь знатного вельможи. Сахури слышал, как затрещала под ударами дверь. Тогда он бросился к храму и там встретил Эмсафа, уже собирающегося домой.
– Люди разнесут дом Имхотепа! – кричал Сахури. – А потом они собираются покончить со всеми демонами! Мы должны успеть, прежде чем толпа ворвется в дом Небамуна.
Эмсаф и Сахури проникли в дом, перебравшись через забор в дальнем углу сада. Они ворвались в дверь одновременно, и Сахури помчался в покои матери, а Эмсаф, отчаянно рискуя, знакомыми коридорами побежал в комнату Бинт-Анат.
Эмсафу повезло: он застал девушку в комнате одну. Та лихорадочно кидала вещи в мешок из грубой ткани.
– Не кричи, – бросил Эмсаф, встав на пороге. – Все равно тебя никто не услышит. А если и услышит, не успеет помочь – я убью тебя раньше.
Девушка замерла на месте и медленно кивнула, признавая справедливость его слов. Она скользнула взглядом по его лицу, по ножу в правой руке и голосом, одновременно похожим и не похожим на голос Бинт-Анат, произнесла:
– Зачем ты здесь?
– Я хочу задать тебе вопрос, и я хочу быть уверенным, что услышу в ответ правду.
Демоница, укравшая – теперь Эмсаф был в этом уверен – тело его любимой, пожала плечами.
– У меня нет времени отвечать на твои вопросы. Мне надо уходить.
– Ты никуда не уйдешь, – выпалил Эмсаф. – Мой нож сделан из камня, упавшего с небес, на его рукояти – тайные знаки подземных богов, повелевающих такими, как ты.
Демоница замерла.
– Сядь, – приказал Эмсаф.
Демоница послушно опустилась на тростниковые циновки.
– Кто ты? – спросил Эмсаф.
Демоница молчала.
– Я приказываю тебе ответить!
– Ты сам знаешь, кто я, – спокойно ответила демоница.
Будучи уже стариком, Эмсаф жалел, что у него не оказалось времени для вопросов и он не сумел изучить природу демонов, но тогда он думал совсем не о том.
– Можешь ли ты оставить тело Бинт-Анат? – спросил он.
– Если ты говоришь про то тело, в котором я нахожусь, то да, могу.
– Вернется ли она ко мне, когда ты уйдешь?
– Нет, – прозвучал ответ.
Наступила тишина, нарушаемая лишь криками приближающейся толпы.
– Как вернуть ее? – прошептал Эмсаф. – Я заплачу тебе за ее жизнь.
– Это невозможно, – услышал он ответ, которого больше всего страшился.
– Тебе не нужно серебро? – отчаянно крикнул Эмсаф. – Тогда возьми мою жизнь! Я отдам ее тебе добровольно, в обмен на жизнь Бинт-Анат. Забирай – или ты умрешь здесь и сейчас, не выйдя из этой комнаты!
Демоница изумленно потрясла головой.
– Тебе так дорога была эта женщина, что ты отдал бы за нее жизнь? – спросила она.
– Да!
– Я не могу оживить ее ни в обмен на твою жизнь, ни чтобы спасти свою. То, о чем ты просишь, – невозможно.
– Значит, она мертва навсегда?
– Да.
Эмсаф замахнулся ножом и бросился к демонице. Он не успел нанести удар – не издав ни звука, демоница упала на спину, приложилась затылком об пол и застыла. Эмсаф рухнул перед ней на колени. Все еще держа нож наготове, он накрыл ладонью ее губы и нос. Дыхания не было.
Эмсаф вскочил, затем наклонился и поднял тело на руки. Раз он оказался не в силах спасти девушку от смерти, то должен был хотя бы подарить ей достойное посмертие.
Райгр протянул найи́ глиняную кружку с вином, разбавленным водой. Мйелна жадно, залпом выпила все до дна.
– Должна сказать вам, тайи́, что притворяться мертвой оказалось невероятно трудно – я не сумела бы это проделать, не будь тело таким молодым. Я была уверена, что, убедившись в моей смерти, человек оставит меня, но, когда он поднял меня на руки, я вспомнила, что в этой земле люди придают большое значение обрядам. Он, вероятно, собирался похоронить девушку, которая так много для него значила. Признаюсь, я испугалась – я не знала, как долго смогу сдерживать дыхание и биение крови в жилах.
К счастью для меня, едва выбежав из комнаты, человек столкнулся с двумя йолнами. Драться с ними, держа меня на руках, он не мог, но и йолны не могли убить его, боясь причинить мне вред. В конце концов страх смерти оказался в человеке сильнее желания мести – он опустил меня на пол и бросился бежать. Больше я никогда не видела его.
Уже на корабле я узнала, что в ту же ночь в дом проник мальчишка, тот самый, телом которого мы пренебрегли в свое время. Прежде чем йолны убили его, он заколол Хлойга, моего о́лни.
Это случилось давно, но не настолько, чтобы умерли все жившие в то время люди. Теперь вам известно, какое знание привез с собой Накти.
Глава седьмая
В Пулково Антон приехал за полчаса до прибытия парижского рейса. Запарковавшись на стоянке, он выбрался из машины, поднял воротник плаща и зашагал к зданию аэропорта. Было промозгло и ветрено, накрапывал мелкий косой дождь, и вечерние сумерки уже опустились на город. Двести метров, отделяющие стоянку от входа в терминал, Самарин преодолел быстрым шагом. У входа остановился под козырьком и вдохнул полной грудью прохладный апрельский воздух. Хотя проблем в аэропорту и не ожидалось, Антон все же ощутимо нервничал – было отчего.
Через час, самое большее полтора, деятельность их группы вступит в новую фазу. Должна вступить. По крайней мере, Муравьев был в этом уверен.
– Встретьте француза и немедленно везите ко мне, – напутствовал Антона граф. – К сему времени коллеги подтянутся, всех уже оповестили. Сильвестрыч, правда, может не успеть, ему из Выборга часа три ехать. Тогда, пожалуй, введем его в курс дела позже.
На этих словах граф, меривший шагами комнату, остановился и скрестил на груди руки.
– Долго же мы ждали этого дня, – сказал он торжественно.
– Кто приедет, так и неизвестно? – спросил Антон.