Тристран шагнул еще раз – но полянка никуда не делась. Здесь росли высокие папоротники и вязы, из травы выглядывали цветки наперстянки. Луна уже села. Юноша водил вокруг себя свечкой, пытаясь высмотреть что-либо похожее на упавшую звезду – может быть, особенный камень или алмаз, – но не находил ничего.
Однако сквозь бормотание ручья ему удалось расслышать некий звук. Будто кто-то всхлипнул и сглотнул. Такой звук издают, когда стараются не заплакать.
– Кто здесь? – воскликнул Тристран.
Всхлипывание прекратилось. Но Тристран был уверен, что под кустом орешника что-то светится, и пошел туда.
– Извините, – издалека начал он, надеясь успокоить того, кто засел под деревом. Юноша молился, чтобы там не оказался кто-нибудь из мелкого народца, укравшего его шляпу. – Простите, я ищу упавшую звезду.
Вместо ответа из-под куста вылетел комок мокрой земли и шлепнул Тристрана по щеке. Довольно-таки больно шлепнул, к тому же грязь попала за шиворот.
– Я не собираюсь обижать вас, – громко заверил Тристран.
На этот раз он успел увернуться от очередного комка земли, и снаряд ударился о ствол ближайшего вяза.
– Уходи! – крикнул сердитый и прерывистый голос, будто его обладатель – вернее, обладательница, – только что плакала. – Сейчас же уйди и оставь меня в покое!
Девушка в неловкой позе скорчилась под кустом и весьма недружелюбно смотрела на ночного гостя. Рука ее уже нащупала новый ком земли, однако бросать повременила.
Глаза у девушки были заплаканные, а волосы – такие светлые, что казались почти белыми. Голубой шелк платья слегка мерцал в свечном свете. Да и вся она как будто мерцала.
– Пожалуйста, не надо бросать в меня грязью, – взмолился Тристран. – Я вовсе не хотел вас беспокоить. Где-то здесь поблизости упала звезда, и я должен найти ее прежде, чем прогорит эта свечка.
– Я сломала ногу, – сообщила юная леди.
– Очень вам сочувствую, – отозвался Тристран. – Но звезда…
– Я сломала ногу, – горестно повторила она, – при падении с высоты. – С этими словами девица приподняла земляной ком. С ее руки при движении посыпалась сверкающая пыльца.
Ком земли ударил Тристрана в грудь.
– Убирайся, – всхлипнула девушка, закрывая лицо руками. – Уходи наконец и не трогай меня!
Тристрана внезапно осенило.
– Ты и есть звезда, – пробормотал он.
– А ты – дурак, – горестно сообщила девушка. – А кроме того, балбес, тупица, балда и кретин!
– Ага, – согласился Тристран. – Думаю, так оно и есть.
Одновременно он разматывал серебряную цепочку, обернутую вокруг пояса. Петлю на одном ее конце он надел себе на руку, а другую накинул на тонкое запястье девицы. Цепь тут же затянулась, как живая.
Девушка горько смотрела на него.
– Ты хоть сам знаешь, – спросила она голосом, из которого внезапно исчезли нотки гнева и ненависти, – ты хоть понимаешь, что делаешь?
– Забираю тебя с собой, – ответил Тристран. – Я дал обет.
В этот момент огонек свечи затрещал, остаток фитиля почти утонул в лужице воска. На миг пламя вспыхнуло с небывалой яркостью, осветив лужайку, и девушку, и несокрушимую цепь, бегущую от ее запястья к Тристранову.
И свеча наконец погасла.
Тристран смотрел на девушку – на звезду – и, как ни старался, не мог придумать, что бы сказать.
«При свече туда дойдешь, – подумал он. – А потом – назад». Но свечка догорела, а значит, от деревни Застенье его отделяло шесть месяцев тяжкого пути.
– Довожу до твоего сведения, – сказала звезда ледяным тоном, – кто бы ты ни был и каковы бы ни оказались твои намерения насчет меня, я не окажу тебе ни малейшей помощи. Напротив, сделаю все, что в моих силах, чтобы расстроить твои планы. – И, помолчав, она добавила: – Идиот.
– Э-э… – сказал Тристран. – А идти ты можешь?
– Нет, – почти радостно ответила она. – У меня сломана нога. Ты что, еще и глухой, мало туго что тупой?
– Ваш народ когда-нибудь спит? – спросил юноша.
– Конечно. Только не по ночам. Ночью мы сияем.
– Ладно, – сообщил Тристран мрачно, – а я собираюсь немного поспать. Пока не отдохну, ни о чем другом думать не буду. Тяжелый выдался день, знаешь ли. Ты, если хочешь, можешь тоже попробовать уснуть. Нам предстоит долгий путь.
Небеса начинали светлеть. Тристран подложил под голову свой чемоданчик и улегся на лужайке, стараясь игнорировать оскорбления и ругательства, которыми осыпала его девушка в голубом платье.
Он думал, что будет делать лохматый человечек, когда обнаружит, что Тристран не вернулся.
Потом поразмышлял, что сейчас может поделывать Виктория Форестер, – и решил, что она, наверное, спит в уютной постели в своей спальне на отцовской ферме.
Еще он пытался представить, насколько это долгий путь – в полгода длиной – и чем они будут питаться по дороге.
И задумался, что едят звезды…
И наконец уснул.
– Болван. Дубина. Недоумок, – сказала звезда.
Она вздохнула и попробовала устроиться поудобнее, насколько позволяли обстоятельства. Нога ныла постоянной тупой болью. Девушка подергала цепь на запястье – та прилегала плотно и была очень крепка, так что не получалось ни порвать ее, ни высвободить руку из петли.
– Тупоумный, отвратительный олух, – пробормотала звезда себе под нос.
И вскоре тоже уснула.
Глава пятая, в которой состоится бой за корону
В ярком утреннем свете юная леди казалась куда более человечной и куда менее небесной. С минуты пробуждения Тристрана она не сказала ни слова.
Юноша вытащил нож и срезал с упавшего дерева толстую ветку с рогулькой на конце. Звезда в это время сидела под высоким платаном и неприязненно смотрела, как Тристран работает. Он содрал длинную полосу коры с зеленой ветки и корой обмотал разветвление, так что получился неплохой костыль.
Позавтракать им не пришлось, и Тристран здорово проголодался. Пока он срезал ветки, желудок его так и бурчал. Звезда ничем не показала, что голодна. Она вообще ничего не делала, только смотрела на Тристрана – сперва укоризненно, а потом с неприкрытой ненавистью.
Тристран крепко намотал кору, сделал петлю и затянул обмотку узлом.
– Честное слово, тут нет ничего личного, – сказал он, обращаясь не то к девице, не то ко всей роще. Под прямым солнечным светом звезда почти совсем не мерцала, разве что если на нее вдруг падала тень.
Звезда водила белым пальчиком по цепи, охватившей ее запястье, и не отвечала.
– Я пошел на это ради любви, – продолжал Тристран. – И на тебя теперь вся моя надежда. Ее – в смысле, мою любовь – зовут Виктория. Виктория Форестер. Она самая красивая, умная и чудесная девушка на свете.
Звезда презрительно фыркнула.
– И такое чудесное, милое создание велело тебе меня помучить?
– Ну, не совсем так. Понимаешь, она обещала мне все, что я пожелаю – то есть свой поцелуй, а потом руку и сердце, – если я принесу ей упавшую звезду, которую мы вместе видели ночью. Я ведь считал, – признался Тристран, – что звезда – это какой-нибудь камень или там алмаз. И представить не мог, что звезда окажется дамой.
– Однако, обнаружив даму, ты даже не подумал помочь ей или оставить в покое. Зачем было ее впутывать в свои дурацкие дела?
– Из-за любви, – объяснил юноша.
Девица смотрела на него небесно-голубыми глазами.
– Да подавись ты своей любовью, – пожелала она.
– Это никак невозможно, – отозвался Тристран, стараясь придать голосу больше спокойствия и доброты, чем имелось у него в сердце. – Ну вот, готово. Испытай.
Он подал девушке костыль и, наклонившись, хотел помочь ей встать на ноги. Когда его руки коснулись ее кожи, пальцы кольнуло приятным холодком. Но звезда и не думала вставать, напротив, сидела неподвижно, как пень.
– Я же сказала, – напомнила она, – что буду изо всех сил тебе мешать. – Звезда придирчиво оглядела полянку. – Надо же, какой ваш мир приветливый при свете дня. И какой скучный.
– Сперва перенеси свой вес на меня, а потом обопрись о костыль, – настаивал Тристран. – Все равно тебе придется идти.
Он потянул за цепочку, и звезда нехотя поднялась на ноги, сперва держась за Тристрана, но быстро променяла его на костыль, будто ей было противно прикасаться к юноше.
Однако ей не удалось устоять на ногах: зашипев от боли, девушка опустилась на траву. Лицо ее сморщилось. Тристран взволнованно присел рядом.
– Что с тобой?
Голубые глаза девушки сверкали.
– Нога… Я не могу на нее наступать. Наверное, она в самом деле сломана.
Звезда побледнела, как облако, и сильно дрожала.
– Мне очень жаль, – беспомощно сказал Тристран. – Знаешь что? Я могу наложить тебе шину. Я делал так с овцами, у меня получится. – И юноша подбодрил ее пожатием руки.
Он потянул за цепочку, и звезда нехотя поднялась на ноги, сперва держась за Тристрана, но быстро променяла его на костыль, будто ей было противно прикасаться к юноше.
Однако ей не удалось устоять на ногах: зашипев от боли, девушка опустилась на траву. Лицо ее сморщилось. Тристран взволнованно присел рядом.
– Что с тобой?
Голубые глаза девушки сверкали.
– Нога… Я не могу на нее наступать. Наверное, она в самом деле сломана.
Звезда побледнела, как облако, и сильно дрожала.
– Мне очень жаль, – беспомощно сказал Тристран. – Знаешь что? Я могу наложить тебе шину. Я делал так с овцами, у меня получится. – И юноша подбодрил ее пожатием руки.
Он даже сбегал к ручью, намочил свой платок и отдал его звезде – вытереть лоб. Потом нарубил ножом еще ветвей.
Ему пришлось снять нижнюю рубашку и порвать ее на полосы; этими самодельными бинтами Тристран примотал крепкие ветки к раненой ноге девушки – так крепко, как только мог, стараясь не причинять ей боли. Звезда не издавала ни звука, но когда Тристран затянул последний узел слишком туго, она не удержала слабого стона.
– По-хорошему, – сказал он, – надо бы показать тебя настоящему доктору. Я ведь не хирург, в конце концов.
– Разве? – саркастически отозвалась девушка. Тристран дал ей немного отдохнуть на солнышке и предложил:
– Ну что, попробуем снова?
На этот раз ему удалось поставить звезду на ноги. Они поковыляли прочь с поляны: девушка тяжело опиралась на костыль с одной стороны и на руку Тристрана – с другой. Каждый шаг заставлял ее морщиться от боли. Всякий раз, когда она мучительно сводила брови, Тристрана одолевало чувство вины и неловкости, но он утешался воспоминанием о прекрасных серых глазах Виктории Форестер. Так они пробирались оленьими тропами по лесу, и юноша, который решил, что нужно развлекать звезду беседой, расспрашивал ее о чем попало. Он осведомлялся, давно ли она работает звездой, интересное ли это занятие и неужели все звезды – сплошь молодые девушки. Заодно Тристран сообщил ей, что всю жизнь со слов миссис Черри считал звезды раскаленными шарами пылающего газа размером сотни миль в диаметре – то есть таким же светилами, как Солнце, только более далекими.
На его вопросы и утверждения девица не реагировала ни единым словом.
– А почему же ты упала? – спросил Тристран, ища новых тем. – Споткнулась обо что-нибудь?
Неожиданно она остановилась и посмотрела на него особым взглядом – будто рассматривала некую гадость, да еще и с большого расстояния.
– Я не спотыкалась, – наконец сообщила звезда. – Меня сбили. Вот этой штукой.
Она пошарила за вырезом платья и показала Тристрану большой желтоватый камень, висевший на разорванной серебряной цепи.
– Мало того что он меня сбил с небес – у меня еще и огромный синяк на боку от удара. А я теперь, видишь ли, обязана всюду носить противный камень с собой.
– Почему?
Тристрану показалось, что она сейчас ответит, однако звезда только покачала головой, плотно сомкнув губы.
По правую руку с плеском бежал ручей, спеша с ними в одну и ту же сторону. Полуденное солнце стояло прямо над головой, и Тристран обнаружил, что зверски голоден. Он достал из сумки сухую корку – все, что осталось от каравая, – и, смочив ее в ручье, разделил пополам.
Звезда презрительно посмотрела на мокрый хлеб и даже не прикоснулась к нему.
– Ты так умрешь от голода, – предостерег ее Тристран.
Девушка ничего не ответила, только вскинула подбородок.
Они продолжили путь по лесу, но шли крайне медленно. Поднимаясь оленьей тропой по склону холма, путники то и дело перебирались через стволы поваленных деревьев, а под конец подъем стал настолько крутым, что Тристран и его пленница рисковали кувырком скатиться к подножию.
– Неужели нет дороги попроще? – наконец не выдержала звезда. – Например, понизу. Или в обход.
Как только она задала вопрос, Тристран понял, что знает ответ.
– В полумиле отсюда есть хорошая тропа. – Он указал направление. – Через росчисть, сразу за теми зарослями.
– Так ты знал?
– Ну да… То есть нет. Я имею в виду, не знал, пока ты не спросила.
– Ну, пойдем же к твоей хваленой росчисти, – отозвалась она.
Путники потратили не меньше часа на то, чтобы добраться до росчисти, зато потом земля под ногами наконец-то стала плоской, как футбольное поле. Похоже, это место расчистили с какой-то определенной целью, хотя с какой именно – Тристран и представить не мог.
Посредине большой поляны на траве лежала роскошная золотая корона, блестевшая под вечерним солнцем. Рубины и сапфиры, подумал Тристран, глядя на усеявшие ее алые и голубые камни. Он хотел было подойти, чтобы рассмотреть корону поближе, но звезда тронула его за рукав.
– Стой. Ты что, не слышишь барабаны?
Тристран в самом деле узнал барабанный бой. Низкие, глухие удары отбивали ритм, казалось, сразу со всех сторон, одновременно близко и далеко. Эхо барабанного боя громыхало в холмах.
Вдруг из леса на другом краю поляны послышался страшный хруст, сопровождаемый бессловесным воплем боли. Из-за деревьев выскочил огромный белый конь с израненными, окровавленными боками. Он выбежал на середину поляны и развернулся навстречу врагу, опустив голову.
Враг не замедлил появиться – выпрыгнул из чащи с оглушительным ревом, от которого Тристран покрылся мурашками. Это был лев, но до чего же мало он походил на беззубого, полуслепого и облезлого льва, однажды виденного Тристраном на ярмарке в соседнем селе! Нынешний зверь, втрое больше размером, сверкал гладкой шкурой цвета полуденного песка. По-кошачьи колотя себя хвостом по бокам, он зарычал на белого коня, обнажая зубы.
Конь выглядел перепуганным. Грива его намокла от пота и крови, глаза вылезали из орбит. Только сейчас Тристран заметил, что на лбу у него красуется длинный рог цвета слоновой кости. Единорог взвился на дыбы с яростным ржанием и острым неподкованным передним копытом ударил льва в грудь. Тот завыл, как ошпаренный кипятком гигантский кот, и отскочил в сторону. Держась на расстоянии, лев закружил вокруг настороженного единорога, не сводя золотых глаз с острого рога, неизменно развернутого в его сторону.
– Останови их! – прошептала звезда. – Они же убьют друг друга!
Лев снова зарычал. Начался его рык негромко, как отдаленный раскат грома, и постепенно вырос до страшного рева, сотрясавшего кроны деревьев, скалы и сами небеса. Потом лев прыгнул, единорог прянул ему навстречу, и по поляне покатился золото-серебряно-алый клубок. Лев вцепился-таки единорогу в спину, глубоко вонзая когти ему в бока и вгрызаясь зубами противнику в шею; единорог стонал и лягался из последних сил, перекатывался на спину в попытке сбросить огромную кошку. Его копыта и рог беспомощно разили воздух, не в силах дотянуться до мучителя.
– Пожалуйста! Ну сделай что-нибудь! – умоляла девушка, чуть не плача. – Ведь лев его убьет!
Тристран мог бы объяснить ей, что единственное, на что он мог рассчитывать, вмешавшись в схватку могучих зверей, – это быть проколотым рогом, и затоптанным, и разорванным на части, а то и проглоченным. Он мог бы пойти и дальше в своих объяснениях и изложить, что даже умудрись он чудом выжить – разнять дерущихся все равно бы не удалось. Ведь Тристран не располагал сейчас и ведром с водой – традиционным застенским средством против драки животных.
Все эти полезные мысли разом пронеслись у юноши в голове, в то время как ноги сами собой вынесли его на середину поляны, где он застыл в паре шагов от свившихся клубком противников. От льва исходил сильный и страшный звериный запах, и Тристран стоял достаточно близко, чтобы разглядеть умоляющие черные глаза единорога…
Вел за корону смертный бой со львом единорог, неожиданно вспомнился Тристрану старый детский стишок.
Повторяя про себя слова стишка, юноша поднял с травы золотую корону, тяжелую и одновременно мягкую, как свинец. Сделал шаг к сцепившимся животным и обратился ко льву тоном, которым он обычно увещевал драчливых баранов и пугливых овец на отцовских полях:
– Ну, ну… Успокойся, тише… Вот твоя корона…
Лев тряхнул единорога за загривок, как кошка, треплющая шерстяной шарф, и скосил на Тристрана изумленные глаза.
– Молодец, – приговаривал Тристран, обеими руками протягивая корону могучему зверю. В гриве льва запутались мелкие камешки и листья. – Ты молодец. Ты победил. А теперь отпусти единорога.
Он приблизился еще на шаг и дрожащими руками водрузил корону льву на макушку.
Лев выпустил наконец измученного противника и принялся горделиво расхаживать по поляне, высоко подняв увенчанную голову. Наконец он дошел до края леса, помедлил пару минут, чтобы зализать раны длинным красным языком, – и, урча, как землетрясение, скрылся меж деревьев.