И еще одно наблюдение о том, как современные городские синглы тратят деньги, опубликованное одной из подписчиц сообщества «Новые одиночки» в «Живом журнале»:
Лет 15–20 назад ресторан существовал для меня только в одном контексте: «Он пригласил меня в ресторан». Ну и раз в 10 лет папин юбилей мы все отмечали в ресторане.
Сегодня я была в ресторане. В зале для некурящих было шесть человек: одна женщина с двумя детьми и еще три женщины по одной. Все они просто обедали. Если что, это не «пельменная», это именно ресторан с белыми скатертями, бокалами и неспешным выбором вкусных блюд. Даже бизнес-ланча тут нет. Будний день, 15 часов. Заглянула в зал для курящих. Там компания из шестерых бизнесменов нависала над своими ноутбуками. А у окон неспешно покуривали две женщины по одной. Контексты меняются… и очень сильно[113].
Тем не менее медиа в основном тиражируют два противоположных образа «одиночек» – суперуспешных обитательниц мировых столиц и отчаявшихся, рыдающих в подушку неудачниц.
Разумеется, женщины, приобретающие недвижимость, меняющие партнеров и проводящие много времени в ресторанах и клубах, существуют не только в кино. Традиционная семья действительно не является безусловной ценностью для финансово независимой успешной карьеристки, как будет показано в главе 6.
Но в условиях, когда доходы выше 6 прожиточных минимумов имеют только 12,5 % населения России, а значительная часть граждан и гражданок получают зарплату существенно ниже средней[114], таких женщин не очень много.
Но между гламурным образом «одиночки» в туфлях от Manolo Blahnik и пугающей фигурой Старой девы есть миллионы реальных женщин, которые не принадлежат ни к тем, ни к другим. Эти женщины вдохновенно работают и хотят многое успеть сделать.
Они развлекаются и решают повседневные задачи. Кто-то из них ходит на свидания, кто-то мечтает о семье, а кто-то находит жизнь за пределами романтических связей вполне удовлетворяющей.
Всех этих разных женщин объединяет эпоха, наделившая современниц неслыханной свободой – возможностью моделировать жизнь по собственному сценарию. И если вы внимательно посмотрите вокруг, наверняка увидите поблизости одну из нас.
Возможно, вы – такая женщина. И сейчас, может быть, впервые две женщины по разные стороны «экрана», отражаясь друг в друге, совпадут сами с собой.
Глава 3 Зачем люди занимаются сексом?
Секс и незамужняя девушкаРовно пятьдесят лет назад в США вышла книга Хелен Гарли Браун «Секс и незамужняя девушка», поощрявшая молодых работающих «одиночек» получать опыт интимной жизни, не дожидаясь вступления в брак.
В первые три недели разлетелось два миллиона копий этой книги, впоследствии изданной в 35 странах. Ее ярко-розовая обложка обещала: «сенсационный бестселлер развенчает миф о том, что девушка может проживать удовлетворяющую ее жизнь, только будучи замужем». Спустя полвека, однако, этот миф все еще приходится продолжать развенчивать[115]. Особенно если речь идет о сексе.
Секс в жизни женщины, не состоящей в браке, точнее, его полное отсутствие является одним из наиболее распространенных мифов современного медиафольклора. Обращаясь к теме «одиночки и секс» публичные эксперты опираются на идеи о «нормах» сексуального поведения, подразумевая, что большинство людей под сексом понимают одно и то же и практикуют одно и то же. Но определения понятий «секс» и «сексуальность» не так очевидны, как может показаться на первый взгляд.
Например, легенда тенниса Борис Беккер некоторое время отрицал свою причастность к беременности модели Анжелы Ермаковой, ссылаясь на то, что не занимался с ней сексом. Но после ДНК-теста, подтвердившего его отцовство, спортсмен признал, что секс имел место[116].
Бывший президент США Билл Клинтон также утверждал, что не занимался сексом со стажеркой Белого дома Моникой Левински, но под гнетом доказательств вынужден был подтвердить факт «недопустимых отношений»[117]. Так весь мир узнал, что секс – это не только генитальное проникновение, предпринимаемое в супружеской спальне.
В прошлом веке большинство обществ совершило переход от сдержанности к культуре, празднующей свободное выражение сексуальности. Развитие сексуальной экспертизы и глянцевой журналистики привело к тому, что о сексе говорят открыто и чаще, чем когда-либо прежде.
Сексуальность находится в центре дискуссий о здравоохранении, ее обсуждают в контексте формирования идентичности и отношений. Современному сексу вменяются функции укрепления романтических связей, повышения социального статуса, самооценки, удовольствия и развлечения.
В начале прошлого века проявление женской сексуальности объяснялось неврозом и истерией. Всего 30–40 лет назад в советском обществе обсуждение сексуальной жизни считалось непристойным поведением. В наши дни демонстрация сексуальности служит маркером социальной успешности. Несоответствие общепринятым представлениям о «здоровой» сексуальной активности может быть поводом для дискриминации.
Глянцевая поп-культура утверждает стандарты сексуальной привлекательности, но секс существует и за их пределами. Секс больше не привязан к семейному статусу, равно как наличие брачного партнера не гарантирует удовлетворения сексуальных потребностей. Не все люди связывают эмоциональную близость с сексуальными практиками, спектр которых намного шире, чем об этом принято думать.
В данной главе я собираюсь говорить об этом, отталкиваясь от современных исследований о влияния социальных условий на представления о сексуальности и от свидетельств моих информанток, которые демонстрируют очень разные сценарии организации интимного пространства и различное отношение к современному «культу» секса.
Часть из них не состоит в постоянных сексуальных связях, не находя это проблемой.
А., 35 лет, переводчица, разведена, есть сын:
Я, например, заметила, что тело реагирует на то, как я о себе думаю. Если я хочу считать себя сексуально активной женщиной, но у меня сейчас нет постоянного партнера, это заставляет меня страдать морально и физически. Но если я перестаю оглядываться на других и с кем-то сверять себя, идей о том, что нужно кого-нибудь найти «для здоровья», не возникает. И слава богу. Честно говоря, эта погоня «за здоровьем» никакого здоровья мне не добавляла.
М., 35 лет, журналистка, не состоит в браке:
У меня не было никаких связей в течение почти двух лет. С одной стороны, я отвыкла от регулярного секса, и тело не беспокоит меня. Хотя, бывает, оно реагирует на эротические сцены в фильмах. Меня радует, что оно живое. С другой стороны, мне немного жаль упущенного времени. Но, вспоминая свою бурную юность, свои три аборта и большое количество связей, которых вообще-то стоило бы избегать, я понимаю, что время «воздержания» не напрасно и целительно для меня. Я стала опытнее и бережнее к себе. Моя потребность в эмоциональной близости полностью удовлетворяется в дружеских связях. Если мое тело хочет внимания и заботы – я иду в спа-салон или смотрю порно.
М., 41 год, предпринимательница, разведена:
Последнее приключение у меня было два или три года назад. Я не исключаю, что я поеду куда-нибудь в командировку и заведу какую-нибудь постельную интрижку. Лишь бы это не имело долговременного продолжения и не было связано с изменениями в жизни. Чем старше я становлюсь, тем больше мне нравится так называемый секс без обязательств. Почему-то считается, что мужчины хотят секса без обязательств, а женщины хотят чего-то другого. Но с возрастом мне все больше нравится спонтанность в телесности. В том смысле, что это происходит только потому, что тело этого хочет, а не потому, что из этого надо какие-то оргвыводы делать.
Е., 30 лет, аспирантка, в разводе:
Да, потребность такая есть. Моя сексуальная жизнь представляет собой случайные связи, которые я же быстро и прекращаю, так как не вижу рядом мужчину, который бы меня устроил полностью в сексуальном плане и при этом не напрягал по жизни. Иногда проще самой «побаловаться» игрушками, чем мириться с расхождением в подходах к некоторым вопросам (как контрацепция, место встреч и т.п). Конечно, редкий секс меня мало устраивает, но это не то, что я буду сейчас специально организовывать, так как у меня на данный момент другие приоритеты.
Другая часть принявших участие в моем опросе женщин демонстрирует сексуальную предприимчивость.
И., 33 года, пиар-менеджер:
Я знакомлюсь для секса в Интернете.
К., 34 года, арт-критик:
Я не люблю быть одна. Если я не занята работой, иду к своей любовнице. Или еду к любовнику в другой город.
И., 33 года, пиар-менеджер:
Я знакомлюсь для секса в Интернете.
К., 34 года, арт-критик:
Я не люблю быть одна. Если я не занята работой, иду к своей любовнице. Или еду к любовнику в другой город.
Большая группа информанток разделяет сексуальные связи и эмоционально близкие отношения:
Ж., 47 лет, предпринимательница, разведена:
У меня есть постоянный любовник. 12 лет мы в связи. Но у нас с ним только секс. За это время мы ни разу не пили с ним чай. Просто он ко мне приезжает, у нас секс, и он уезжает. А до этого я была замужем.
Т., 27 лет, аспирантка:
Сейчас есть парень, с которым периодически у меня бывает секс. Я довольна. Хотя до этого у меня не было никого года полтора, и я была довольна. Если нет мужчины, есть вибратор, не вижу особой проблемы. Более того, с вибратором всегда есть результат. А фантазия у меня богатая, я могу такое представить, что кто угодно позавидует.
Т., 35 лет, госслужащая:
У меня есть «приходящий» любовник. Он приходит уже 10 лет. Женат. Мы вместе ездим в экспедиции. Но он никогда не уйдет из семьи. Я это понимаю и не строю планов насчет совместной жизни. Все время собираюсь его «бросить». Но пока что-то не получается.
Некоторые респондентки, напротив, говорят о том, что секс для них имеет смысл только в контексте устойчивых романтических отношений:
А., 34 года, IT-менеджер:
Если мне скучно, я не иду спать с кем-нибудь. Если скучно, я звоню обычно друзьям и куда-то едем развлекаться. Или могу книжку почитать. А что касается секса, то потребность у меня возникает только тогда, когда я вижу перспективу для серьезных отношений. Такого, чтобы мне два раза в неделю надо было обязательно, у меня нет.
Всего несколько фрагментов из интервью с героинями моего исследования убедительно показывают, с какими порой противоположными смыслами и идеями разные люди связывают секс.
Социальное значение сексуальности начали изучать на Западе лишь со второй половины XX века. Это молодая область знания, но благодаря ей сегодня мы можем видеть, как и в каких условиях появляются те или иные представления о сексе.
История сексуальности: как мы стали «нормальными»До 1960-х годов сексуальность считалась физиологической данностью и врожденным свойством. Академические воззрения и бытовое понимание опирались на центральное допущение психоанализа о том, что сексуальность является естественной энергией, подавляемой социальными нормами[118].
Исследователи социально-конструктивистской направленности поставили под сомнение положение о том, что биология предшествует социальным влияниям на тело, обратив внимание на то, что сексуальность всегда практикуется в конкретном культурном контексте[119].
В середине 1960-х годов Ричард Уэйлен предложил заменить абстрактное понятие «сила влечения» более конкретным понятием сексуальной возбудимости, означающим готовность сексуально-эротически реагировать на сексуальную ситуацию.
Сексуальная возбудимость зависит от многих факторов: физиологического состояния организма, эмоционального, сексуального и коммуникативного опыта субъекта, его или ее несексуальных мотивов. По Уэйлену, сексуальное возбуждение – это временное состояние, имеющее место в конкретной внутренней и внешней ситуации[120].
Первая развернутая теория о сексуальности как о социальном феномене была разработана американскими социологами Уильямом Саймоном и Джоном Ганьоном. В 1970-е годы они ввели понятие «сексуальный сценарий», обозначающее «план», «схему» или «поведенческую программу» индивида.
Ганьон и Саймон первыми показали, что условия – «кто, что, с кем, где, когда, как и почему должен, может или не должен и не может делать в сексуальном плане – в общих чертах задаются соответствующей культурой»[121].
Большой вклад в систематическое научное изучение человеческой сексуальности внес американский биолог, профессор энтомологии и зоологии, основатель института по изучению секса, пола и воспроизводства при Индианском университете Альфред Кинси. Он разработал шкалу измерения сексуальной ориентации.
Шкала Кинси имеет значения от 0 до 6, где 0 соответствует исключительно гетеросексуальной, 6 – исключительно гомосексуальной ориентации, а Х – асексуальности. Кинси утверждал, что люди не попадают целиком в категорию исключительно гетеросексуальных или исключительно гомосексуальных, большинство находятся между этими полюсами.
Радикально новый взгляд предложил один из самых влиятельных мыслителей XX века французский философ Мишель Фуко. Он представил историю сексуальности в западных обществах как классификацию вариантов практик и связанных с ними идентичностей, выстроенную вокруг понятия «норма»[122].
Фуко обнаружил, что в XVII веке сексуальные практики описываются еще вполне свободно и не нуждаются в утаивании. В XVIII веке сексуальность становится легитимной только в качестве тайной части семейной жизни. Кодексы нравственности XIX века уже описывают секс как непристойность.
Два века назад власти западных обществ осознали, что имеют дело не с отдельными гражданами, а с населением. Населению свойственны свои характеристики: рождаемость, численность, продолжительность жизни. Оно воспроизводится и является производительной силой. Становится ясно, что могущество власти напрямую зависит от того, как население воспроизводит себя, и в центре этого знания расположен секс.
Возникает необходимость изучать, от чего зависит возраст вступления в брак, количество детей, рожденных в браке, каковы последствия распространения контрацепции. Целью власти становится подчинение практик и удовольствий идее воспроизводства.
Начало сексуального регулирования, совпадающее с образованием капиталистической экономики, направлено на то, чтобы вовлечь трудовые массы в производство и рождение новых людей.
Главным институтом, регулирующим сексуальное поведение человека, в классическую эпоху является церковь. Обряд исповеди становится важнейшим инструментом демографической стимуляции.
Механизм исповеди подразумевает, что, «очищаясь от грехов» и каясь, прихожане будут подробнейшим образом описывать свои помыслы, желания и поступки, попутно разжигая в себе интерес к сексуальным практикам.
Весь спектр сексуальной активности озвучивается и подвергается подробнейшей классификации. Во времена господства церкви секс определяется в категориях греха и «допустимого зла в целях продолжения рода».
В XIX веке эта функция передается медицине и главной категорией в осмыслении сексуальных практик становится идея «нормы». За «норму» принимается супружеский секс, нацеленный на воспроизводство, любые другие типы сексуальной активности объявляются «извращениями».
Диспозитив власти, по Фуко, направлен на «истеризацию» женского тела, прокреативную супружескую пару, патологизацию гомосексуальности и контроль над детской сексуальностью.
Исследуя, как создаются знания по этим четырем направлениям, он показал, что власть не репрессивна, а продуктивна. Механизмы подавления в его перспективе служат своего рода приманкой, заставляющей говорить о запретном и совершать запретное.
Сам запрет понимается как конструирующий акт, дающий названия и придающий значения действиям. Эволюция знания о сексе, по мнению философа, нацелена на то, чтобы отвлечь внимание от самого акта и привлечь его к конструированию желаний, накапливая детали. К сексу подключается значение – новый режим восприятия этой сферы жизнедеятельности. Сексуальность становится согласованным экономическим и политическим поведением.
Подавляя, власть «извлекает из тел» все новые и новые типы сексуальности, фабрикуя условия, при которых субъект вынужден постоянно сверять свое поведение с идеями о «норме». Этот механизм оглядки на «норму» позволяет процессу регуляции быть самовоспроизводящимся. Индивид не только самостоятельно контролирует свое поведение, но и пристально следит за тем, чтобы поведение окружающих соответствовало «норме».
Чтобы проиллюстрировать работу самовоспроизводящегося механизма власти с использованием идей о «норме», приведу фрагмент моего интервью с профессором Южно-Калифорнийского университета (США) Джудит Халберстам[123]:
Чтобы начать думать вне медицинской классификации, оперирующей идеями о «патологиях» и «норме», полезен психоанализ. Теория сексуального развития Фрейда мне нравится тем, что она предполагает существование только отклонений и патологий и не верит в наличие какой-либо «нормы». «Норма» – фантазия, не имеющая с реальностью ничего общего. За желание «играть по правилам», за стремление соответствовать «норме» приходится платить. Люди, поддерживающие идеи «нормы», становятся своеобразной полицией: они загоняют в рамки себя и пристально следят за тем, чтобы и другие не отклонялись от принятой «нормы».