— Этот студент, наверное, женщина.
— Ты неравнодушна к женщинам тоже. Тем более, напиши ему-ей, как ты любишь женщин.
— Ну уж нет. Эти вещи я описывать не собираюсь.
— Хорошо, это вообще не мое дело - твои записки падающей колибри.
— Хм... Почему это колибри?
— Ну не вороны же. Ты тонка и изящна как колибри. Поэтому я и люблю тебя.
— Не забывай, как только я остановлю пальцы на клавиатуре, ты останешься впечатанным в контент и, возможно, больше не шевельнешься.
— Ничего, я подожду. Я умею ждать.
10
— Да я всё всегда понимаю правильно, - мягко улыбнулся писатель. - Разве что говорю это не всегда. - Помял рукой пустую папиросу и посмотрел в окно уплывающего лета. Задумчиво сказал: - Она ко мне относится, как бы вам сказать... Не знаю и как.
— Не стоит, - предложил представитель. - Я всё понимаю. Она считает вас уже ушедшим поколением.
— Вы очень верно заметили, - скользнул в согласие небритый блондин. - Но, нужно отдать ей должное, она женщина действительная.
— Тут вы правы, - кивнул головой собеседник, уйдя фокусом внимания внутрь предположений.
— А поэтому, - продолжил мысль действительности Паркер писатель, - стоит уточнить детали рандеву. Я подозреваю, вы её родственник.
— Да нет, не родственник, - ответил представитель. - Так, было что-то общее в одно время, в некотором прошлом. Мы работали в одном проекте. Она была совсем ещё девочкой. Такой непосредственной. Пока не увлеклась своей работой...
— Мда, эта странная работа...
— ... у неё совершенно не было склонности...
— ... весьма странна.
— ... к философии.
Глядели на камин, излучающий теоретическое тепло наступающих после осени дождливых зимних дней нерушимых падением в новый год.
— Вы, я думаю, хотите включить Кристину в проект? - спросил представитель. - Если да, то это сложный вопрос, мне думается.
— Почему?
— Не знаю. Размноженное одиночество вещь почти неподступная.
— Одиночество в наше время тотальное явление, - сказал писатель. - И в некоторой степени становится востребовано на определённом рынке. На рынке идей, например.
— Рынок идей... Звучит академически, - заметил представитель. - Слышал подобное, но встречать не приходилось.
— Нюансы узкого круга, - ответил блондин. - Круг несколько элитарен, в отличие от тусовок продвинутых детишек нуворишей. Вам не приходило в голову, кто придумывает анекдоты?
— Задумывался.
— Могу сказать, что их автор почти в единственном числе.
— А это как?
— Это коммуникативная цепочка нескольких умов, которые личный разум отключают и, в какой-то степени, становятся одним целым.
— Жуют пейот?
— Некоторые думают, что ЛСД-25. Да, и жуют пейот, и курят траву, и варят мухоморы. Химия тела. А что тут такого?
— Да, в общем-то, ничего, - несколько относительно проговорил представитель и снова закурил. - Химия тела дело такое.
— В этой химии главное не перекрыть дорогу эндорфинам.
— Да я в курсе.
— Поэтому мухоморы даже полезны для здоровья.
— Да что вы говорите.
— Психического.
— Ну, тогда возможно.
— Про это ещё Кастанеда намекал, но его намёки неправильно поняли.
— Я не понял Кастанеду вообще, - сказал представитель. - Прочёл как-то одну его книгу про путешествие в никуда.
— Кастанеда понял реально то, что до него ощущали многие.
— И что же это такое?
— Есть вещи, которые разрушаются при их озвучивании и, так сказать, воплощении в поле описанных мыслеформ. И он молча пытался их озвучить, надеясь не уничтожить в пламени слов. Поняли не все.
«Мистерии египетской любовницы»
Мягкий свет лился из арочных окон, располагая к спокойному созерцанию персидских ковров и миниатюр фламандских мастеров, расположенных в интерьере кабинета, отделанного красным дубом и карельской березой, чеканно впечатанной в брусчатку паркета орнаментом магических символов масонских эзотерических пассажей.
— Я даже не думала, что смогу с тобой побеседовать в такой обстановке, - сказала она и мягко улыбнулась. Спросила:
— Это не страшно?
— Ты меня спрашиваешь про страх? - Откинулся в кресле и с любопытством стал смотреть на собеседницу. Добавил: - Не перестаю тебе удивляться. Ты же сама себе устраиваешь экстрим, а потом невинно задаешь подобные вопросы.
— Ну, не совсем я. В данный момент в этом кабинете ты. Я просто журналистка. Без аккредитации и права интервью. Да, как ты отнесешься к тому, чтобы все же дать интервью представителю читателей литературного ресурса? Без права публикации. На частной основе дружеских отношений.
— Прекрати. Тебе ничего давать не стоит. Ты возьмешь сама. Выпьешь?
— Опять абсент?
— Что пожелаешь.
— Давай абсент. Не будем менять привычки. После некоторых событий я решила придерживаться традиционной ориентации в жизни.
По кабинету мягким шелестом скользнула собака и легла на паркете возле камина. Стала вслушиваться в беседу.
— Ты всё цветешь, - проговорил он.
— А ты опять в заботах.
— Да! Я опять в заботах.
Окинул взглядом овал кабинета и сделал глоток напитка. Сказал:
— Ты оказалась права. На определенной высоте остается только дорога в никуда. Да... Да, да, да... Дорога в никуда и только в никуда...
Задумался и умолк.
— Что это с тобой?
— Да так, ничего. Здесь неуютно. Всё прослушивается. Всё контролируется. В такой паутине я ещё не был.
— Да пусть слушают. Я вообще люблю быть в центре внимания. И ты тоже, если добрался до этого кабинета.
Он хмуро смотрел на неё. Медленно сказал:
— Пойми правильно. Это рабство. Это даже не просто рабство, это элитарное рабство без права даже думать о побеге, а не то что совершить его.
— Я знаю, ты можешь говорить так же, как и я. А что стоит за словами - никто не знает.
Отхлебнул абсента. Сказал:
— Мне это напоминает скачку высокопородистых лошадей по дороге с мышеловкой в конце пути. Такая большая мышеловка для скакунов, которые понимают что они просто мыши, лишь оказавшись победителем забега. Мыши, не добежавшие до финала первыми, остаются породистыми и полными жизни существами, продолжающие мечтать о забеге. И если им повезет, они никогда не станут победителем.
— Ты интересно говоришь. Скачки породистых мышей. Что-то новенькое.
— Новенькое не сами скачки. Новенькое то, что всё это окончательно потеряло смысл в эпоху полного взаимного контроля всех над всеми. Если раньше мышь, добежавшая до финиша, могла как-то изменить структуру устройства своей норы, и это оправдывало забег, то сейчас вообще неведомо кто, точнее даже что, проводит забег, и с какой целью. Индийские мыши, китайские мыши, мыши еврейские, а также их многочисленные разновидности уже сами не понимают - кто, где, когда, зачем и почему и главное - для чего.
— А русские мыши что думают?
— Русские мыши пьют водку. Они нигде не участвуют. Но зато они нарисованы на флагах.
— Уже что-то.
— Еврейские мыши взвалили на себя непосильную ношу перекрасить все норы в свой цвет.
— Это похоже на меня.
— Не думаю. Они перекрасили свою главную мышиную мысль и подкинули в чужую нору, чтобы чужими лапами убрать свои проблемы. Но получили не совсем то, чего ждали.
— Ты про полумесяц и крест?
— Вроде этого.
— А китайские? Как эти узкоглазые мыши обустраивают свою нору?
— Ты про полумесяц и крест?
— Вроде этого.
— А китайские? Как эти узкоглазые мыши обустраивают свою нору?
Хозяин налил себе полную рюмку абсента и медленно выпил его. Поморщился и взял лимон. Сказал:
— Это самые хитрые и, по-моему, самые умные мыши.
Посветлевшим взглядом посмотрел на собеседницу и сказал:
— Ты знаешь, что атеизм пришел из буддизма, а тот из индуизма, то есть из многобожия. Из демократии богов, можно и так сказать. Богов в индуизме так много, что они почти люди. Когда некий Эхнатон первый выдвинул идею единого бога, подкинутую ему любовницей Нефертити, то мудрые соотечественники после его смерти стерли почти все следы этой идиотской затеи. Но окончательно концы в воду спрятать не удалось. Некий Моисей, тоже египтянин, и тоже сын фараона, как и Эхнатон, очевидно, нашел записи и вкинул эту идею дальше во времени. Придумав для маскировки книгу сказок. Суть в том, что единый бог стал травить души тех, кто поверил этой чуши. И она стала тормозить развитие ума тех, кто в буквальном смысле поверил идее Эхнатона.
Налил себе ещё.
— Не много пьёшь?
— В самый раз. Так вот. А последователи мудрого Будды спокойно лидируют в мироустройстве и составляют половину населения Земли.
Закурил. Расслабился. Погладил собаку. Сказал:
— Ты меня меньше слушай. Я тренируюсь в подаче нейролингвистических команд. Это в основном говорилось моей собаке, тренируюсь на ней. Глобальный мир требует глобальной лжи!
— Да я тебя и так пойму. Виновата Нефертити. Как обычно - проблема в женщине.
11
— Но в определённых структурах Кастанеду поняли, - продолжил блондин, раскуривая кальян древней миксолидийской работы. - Его поняли очень достаточно, чтобы изменился мир.
— И что же изменилось?
— Появилась виртуальность, имеющая большую реальность, чем действительность.
— Как же это понимать?
— А вы вон где спросите, - указал на монитор. - Видите, что мы не одни?
— Да... Вижу... А я и не заметил...
— Вот поэтому цифра три считается святой, и на это намекал жизнелюбивый Карлос.
— Виртуальность вышла из под контроля, - продолжил писатель. - Контроля, который держал её в эзотерических цепях. И после освобождения она быстро взяла свое. Лет за сто, а практически за десять-двадцать, прошёл буквально обвал реальности, достигшей критической точки своей уходящей массы.
Посмотрел на представителя внимательным взглядом. Тот слушал.
— В этом Зазеркалье свои законы, которые непонятны уходящим поколениям. Смысл в том, что теперь в каком-то смысле, один это все, а все это один.
— Я вас понимаю, - сказал собеседник.
— Но и здесь приоритетность не отменена, но это уже чистая приоритетность мысли, не отягощенной формой, за счёт которой содержание всегда валялось на задворках контактов первого уровня.
— Контакты первого уровня это то, ради чего и возведено всё это. - Он провел рукой вокруг и указал в окно, на подоконник которого уже залезла кошка и взирала оттуда на собеседников, словно компактная дьяволица, клонированная из непотопляемого и несгораемого Феникса, который всегда с тобой.
Представитель посмотрел в окно.
— Вы меня понимаете? - спросил писатель, прищурив глаза.
— Вполне, - ответил собеседник. - То, что вы называете такими контактами, философы ищут всю историю существования философии.
— Я вижу, понимаете, - молвил небритый. Добавил:
— Это и есть бессмертие.
— По поводу бессмертия у Паркер сложное мнение, - сказал представитель. - Вам знакомо её мировоззрение?
— Да. Она пишет об этом. Ей трудно возразить. Как и сложно согласиться. Это теория внутреннего пользования.
- Она об этом прямо и говорит, и не собирается захватывать приоритетность, как вы предполагаете в отношении, так сказать, субъектов виртуальности.
— Ха! Да она просто считает, что кроме неё ничего нет, - усмехнулся небритый. - Мысль не особо нова. Тот же буддизм, тот же субъективный идеализм и иррационализм. Двойственность смысла в том, что нирвана предполагает при существовании осознания переход его в бессознание. А точней инструкций никто не даст, потому что люди долго не живут и просто времени не хватает понять, что к чему.
— Вот именно, - согласился представитель. - Паркер и пишет, что люди вообще не живут.
— Согласен, - сказал писатель. - Когда ничего не делают. Но дел в последнее время хватает.
«Нирвана»
Короткой атакой резкого стремительного крыла мышь выскочила из укрытия и пульсирующими толчками понеслась низко над асфальтом, следуя рельефу улицы, словно крошечная крылатая ракета. Быстрым всплеском мелькали ультракороткие изваяния фонарных столбов, застывших бетонным сплавом нагромождения каменной клетки городского конгломерата. Частотные блики окружающего мира отскакивали от препятствий и четко рисовали тоннель пути, аккуратно минующий ветви уличных деревьев.
Пропорхнув мимо тускло светящихся окон заснувших телевизионных башен и уползающих в глубину ступеней подземных переходов, громоздящих кактусы уровней низвержения, мышь расправила крылья и рывком преодолела звуковой барьер.
— Что это? - спросил дежурный, недоуменно глядя на прыгающий солнечный зайчик в мониторе комплекса уничтожения.
— Атака террористов, - ответил Генеральный Штаб.
В небо взлетели закованные в броню стекловолокна самолеты F-22 и орлиным взором окинули ситуацию, зондируя её терагерцовыми пучками пробных поцелуев. Трассирующее внимание радаров вялотекущих истребителей оборвалось столь же быстро, как и сфокусировалось. Сирень расцветала заревом предрассветной мглы, раскрывшей объятия падающим самолетам в глубинах стоячих звезд каменных джунглей бетонного бункера миллиардов, пьющих свой апельсиновый сок, отдающий вкусом терпкой крови застывшего винограда изабеллы любовного наваждения, которое всегда под крылом самолета о чем-то кому-то поет, не замечая засыпающей жизни золотой элитной мистификации, не верящей в чудо, но которое всегда найдет себе место и всегда есть, несмотря на мнение Генерального Штаба.
Давай, давай, давай, давай!!!
Расправь крыло, несущее безумие рассудку вопреки, пытающего разум отчего, когда и почему неясность происходит с каменным умом стекла, что волокном вошло в полёт машины ценою смерти миллиардов судеб, плывущих реками ночными, печальными плотами, которым танец смерти стал родным и близким, он словно матери вечерний поцелуй.
Да, да, да, да!!!
Нисколечко не менее того, что чувствует душа, и происходит, в отличие от сладостных картин, поющих арии церковных хоров, водившим хороводы по полям безумия, искавшего подарок жизни, но не найдя его приставить пистолет к виску не пожелавши, войдя в жестокий штопор духовности, искавшей смысл, которого не может быть в природе ощущений и не имеющих такого текста, что писан может быть на лбу Вселенной, не знающей семантики потуг, цепляющейся за волокна песен любовных танцев и счастливых огненных ночей, лениво проползающих под лунным леном льда любви.
Нет, нет, нет, нет!!!
Лавина лазера линейной линии лиричной лирой логики литературы лицензию лояльности либерализма ловит лакомым листком ликера лотоса, который всегда в том месте, где Шакьямуни пировал, летая линией любви лесбийской и отрицая пол, который не имеют самолеты тоже, взлетевшие стремительно и столь же быстро падая в нирвану смысла и опустошения, летящего всегда с тобой, дающего увидеть, что же это там, в линейности ленивой лоно любит, и почему небес крылатый свет не манит стекловолокно, радара луч впускающее податливо и сексуально, как фаллоса священное горение, оазиса любви и сказочной феерии нирваны, которым нет имен.
12
— Поэтому, - продолжил блондин, - я и хочу просить её о некоторой помощи. Как вы считаете, она согласится?
— Мне сложно сказать, - ответил представитель. - Я вообще её толком не знаю, так уж получилось. Она импульсивна как её трактаты. И столь же противоположна.