— Почему нет детей? — спросил Торнтон.
Эйвери передал вопрос Джугасу и, выслушав ответ, сказал:
— Все дети в специальных… яслях, думаю, их можно так назвать. Семейная организация здесь совершенно другая по устройству и функциям, нежели у нас.
Пробираясь сквозь толпу, они подошли ко входу в холм — большому искусственному тоннелю десяти метров шириной и трех высотой. Лоренцен с трепетом заставил себя войти внутрь — увидит ли он снова солнечный свет?
Толстые колонны поддерживали потолок тоннеля, убегающего вглубь холма со многими ответвлениями в разные стороны. Воздух был прохладным и свежим: Лоренцен увидел в стенах вентиляционные отверстия.
— Хорошие насосы, — прокомментировал Джаммас-луджиль. — Они используют электричество. — Он кивнул на светящиеся трубки, развешанные на потолке и стенах. — Их технология не соответствует уровню восемнадцатого века.
— Этого и следовало ожидать, — сказал Эйвери. — Многие инженерные изобретения в нашей истории были сделаны совершенно случайно. Если бы ученые прошлого внимательно изучили трубку Крукса, у нас задолго до 1900 года было бы радио и радар.
В подземелье было тихо, слышался лишь шум воздуха в вентиляторах и топот ног. Коридор тянулся под уклон добрых полкилометра. Заглядывая в боковые тоннели, Лоренцен решил, что они, очевидно, ведут в жилые помещения.
Главный ход заканчивался в большой кубической пещере. Из нее вело множество ходов, затянутых какой-то тканью, похожей на шерстяную.
— Подземный город, — сказал Эйвери с легкой улыбкой.
— У них, кажется, не богатый художественный вкус, — сказал Лоренцен. Все помещения были мрачными, очень чистыми, но без следа украшений.
Джугас что-то сказал, и Эйвери перевел:
— Просто это новое поселение. У них не было времени обжиться здесь. Это скорее военный пост; я думаю, что женщины у них сражаются наравне с мужчинами.
— Так они здесь не все вместе? — проворчал фон Остен.
— Нет, я понял, что на континенте существуют несколько разных наций. Сейчас у них мир, они объединяются, но еще совсем недавно тут была серия ужасных войн, и поэтому все нации еще сохранили армии.
Глаза немца сверкнули:
— Они могут начать снова играть против друг друга.
— Сомневаюсь… даже если мы попытаемся помочь им в этом, — сказал Эйвери. — Я думаю, что они не хуже нас знакомы с принципом «разделяй и властвуй».
Один из рорванцев жестом указал на два входа, что-то быстро говоря при этом.
— Мы почетные гости, — объяснил психолог. — Нас приглашают сюда и просят чувствовать себя, как дома.
Внутри помещение имело все тот же скупой военный вид: за каждой дверью находились две комнаты и ванная, обставлены они были низкой каменной мебелью. Очевидно, камень здесь был более привычным материалом, чем дерево. Но тут была горячая и холодная вода, сточная система, нечто вроде мыла. Кухня в деревне, очевидно, была общая.
Эйвери ушел, разговаривая с Джугасом и несколькими жителями деревни, которые казались предводителями. Фон Остен осмотрел помещения, где они находились и вздохнул:
— Мы пришли так далеко, чтобы видеть это все?
— А мне нравится, — сказал Торнтон. — Их аппаратура, общий вид города, образ жизни — это должно быть интересно.
Немец нахмурился и сел.
— Для вас, может быть. Но я пролететь тридцать тысяч световых лет и не видеть, ничто, чтобы оправдать путешествие. Нет даже хорошей драка в конце.
Джаммас-луджиль вытащил трубку и начал раскуривать ее. Лицо его было печально.
— Да. Я согласен. Без разрешения рорванцев селиться на их планете… все путешествие теряет смысл. Мы не можем высаживаться на планету, населенную сотней миллионов вооруженных туземцев с высокоразвитым военным искусством. Они устроят для нас настоящий ад, даже располагая своим собственным оружием, а я держу пари, что они скоро усвоят и наше оружие.
— Их можно покорить!
— Но какой ценой? Ценой скольких жизней? И все для блага нескольких миллионов человек, которые мы сумеем перевезти сюда. Они не наберут большинства голосов! Парламент никогда не даст на это согласие.
— Ну… рорванцев можно убедить… — Торнтон говорил это, сам не веря в свои слова.
И никто не верил. Раса, способная построить электрический генератор, не будет столь глупа, чтобы позволить нескольким миллионам чужаков высадиться у себя дома. Последствия этого они легко могут предвидеть.
Эйвери вернулся примерно через час. Он старался выглядеть бодро, но голос его звучал устало.
— Я говорил с местными вождями, они отправили сообщение правительству своей нации. У них есть несколько телеграфных линий, это новое для них изобретение. Нас просят подождать, пока они не смогут прислать к нам своих ученых.
— Каковы шансы, что они позволят людям селиться здесь? — спросил Джаммас-луджиль.
Эйвери пожал плечами.
— А вы что думаете? Это будет решаться официально, но вы уже знаете ответ так же хорошо, как и я.
— Да, думаю, что знаю.
Инженер отвернулся. Его плечи поникли.
15
Остаток дня они осматривали поселок. Тут было на что посмотреть. Джаммас-луджиль особенно заинтересовался двигателями. Ему рассказали, что они получают энергию от электростанции в горах. Он осмотрел маленькую, но прекрасно оборудованную химическую лабораторию. Фон Остен ознакомился с арсеналом, который включал несколько больших самодвижущихся пушек, стрелявших пороховыми зарядами, различные гранаты, мины и экспериментальный глайдер, который, несомненно, будет действовать, когда его закончат. Торнтон перелистывал печатные книги, расспрашивал, конечно, при помощи Эйвери, о состоянии рорванской физики — оказалось, что она дошла до уравнений Максвелла и сейчас работала над идеей радио. Лоренцен старался показать, что ему интересно и надеялся, что делает это успешно. Но время от времени один из чужаков бросал на него взгляд, который мог не значить ничего, а мог означать — смерть.
Вечером состоялся банкет. Весь поселок собрался в украшенном главном зале за особо приготовленными кушаньями вперемежку с выступлениями музыкантов. Глава поселка произнес речь о «руках, скрещенных в космосе». И Эйвери ответил в том же духе. Лоренцен изобразил скуку, какую испытывал бы, если бы не понимал ни слова. Внутри у него все звенело от напряжения. Весь день продолжался этот фарс. Рорванцы задавали Эйвери вопросы о его нации, ее истории, науке, верованиях, намерениях — все, что с точки зрения астронома, соответствовало бы их нормальному интересу к людям. Но к чему этот торжественный обмен вопросами и ответами, если предполагалось, что только Эйвери понимает их? Делалось ли это для Лоренцена, предупредил ли их Эйвери, что он может знать больше, чем показывает? И, если это так, то насколько он уверен в том, что знает Лоренцен?
С каждой минутой становилось все хуже: вопросы о вопросах. Что делать, что делать? Лоренцен посмотрел вдоль длинного сверкающего стола. Вокруг сидели рорванцы в своих ярких, варварских одеяниях в противоположность тускло-коричневой запачканной одежде людей — ряд против ряда, лицо против лица, все лица улыбающиеся и абсолютно недоступные пониманию. Что скрывалось в этих золотых глазах? Сидел ли он за столом с подлинными хозяевами Вселенной? Самозваными богами, играющими в простых солдат и крестьян? Когда рорванцы улыбались, в их ртах были видны длинные клыки.
Наконец, этот вечерний кошмар кончился. Вставая из-за стола, Лоренцен почувствовал, что он насквозь мокрый и не может сдержать дрожи в руках. Эйвери взглянул на него, во взгляде была лишь симпатия — но что он думал? Силы небесные, человек ли он? Хирургическая маскировка, синтетическое тело — что скрывалось за круглой маской лица Эйвери?
— Вы плохо выглядите, Джон, — сказал психолог.
— Я… немного устал, — пробормотал Лоренцен. — Все будет в порядке после хорошего ночного сна. — Он демонстративно зевнул.
— Да, конечно. Это был слишком длинный день. Пора отправиться на боковую.
Они пошли в сопровождении группы чужаков. Почетный караул или настоящая охрана? Они шли так на всем пути до их помещения, и Эйвери сам предложил, чтобы Лоренцен и Джаммас-луджиль заняли одно, а остальные трое — другое помещение. Если они пробудут здесь несколько дней, это послужит тактическим способом избежать столкновений между турком и фон Остеном, но…
— Спокойной ночи, ребята… Увидимся утром…
Лоренцен откинул занавес, закрывающий вход в их помещение. Они были в пещере, освещенной холодным флюоресцентным светом с потолка. Стояла глубокая тишина, которой никогда не бывает в земных городах с их суматошной жизнью. Джаммас-луджиль с довольной улыбкой взял со стола бутылку.
— Некоторые из этих вин слишком хороши для них, мне понадобится ночной горшок.
— Спокойной ночи, ребята… Увидимся утром…
Лоренцен откинул занавес, закрывающий вход в их помещение. Они были в пещере, освещенной холодным флюоресцентным светом с потолка. Стояла глубокая тишина, которой никогда не бывает в земных городах с их суматошной жизнью. Джаммас-луджиль с довольной улыбкой взял со стола бутылку.
— Некоторые из этих вин слишком хороши для них, мне понадобится ночной горшок.
Одним ударом он выбил пробку.
— Дайте. Мне надо выпить. — Лоренцен поднес бутылку к губам, но опомнился. — Нет!
— Как? — Джаммас-луджиль удивленно смотрел на него. — Давайте, я жду!
— О, Боже, нет! — Лоренцен поставил бутылку. — В ней может быть наркотик.
— Как? — повторил инженер. — Вы себя хорошо чувствуете, Джон?
— Да. — Лоренцен услышал стук своих зубов и замолчал, сделав глубокий вдох. — Послушайте, Кемаль. Я надеялся, что мы останемся одни. Я хочу… рассказать вам кое-что.
Джаммас-луджиль провел рукой по своим темным волосам. Его лицо на миг окаменело, а в глазах читалась настороженность.
— Конечно. Давайте.
— Пока я буду рассказывать, — сказал Лоренцен, — вы лучше проверьте пистолет и ружье. Вы уверены, что они заряжены?
— Да. Но что… — Джаммас-луджиль увидел, как Лоренцен отбрасывает занавес и выглядывает наружу. Все было пусто и тихо. Ничто не двигалось, ни звука, ни шороха, как будто весь поселок спит. Но где-то тут бессонные умы, они думают, думают.
— Джон, я попрошу Эда взглянуть на вас.
— Я не болен. — Лоренцен повернулся, положил руки на плечи турку и силой усадил его на кровать. — Черт возьми, я хочу, чтобы вы выслушали меня. А когда выслушаете, сами решите, сошел ли я с ума, или мы в настоящей ловушке, той, куда угодил «Да Гамма».
Джаммас-луджиль подался вперед, и его лицо стало суровым.
— Говорите, — очень спокойно сказал он.
— Хорошо. Вас ничего не удивляет в рорванцах? Нет ли в них чего-то странного на ваш взгляд?
— Ну… конечно, есть, но не можем же мы ожидать, что чужаки будут действовать также, как…
— Конечно. Конечно, всегда находится ответ на каждый встающий перед нами вопрос. — Лоренцен расхаживал взад и вперед, сжимая и разжимая кулаки. Странно, но он совершенно перестал заикаться. — Но подумайте над этим вопросом вновь. Обдумайте все странности в целом.
Группа рорванцев, проходя через огромную пустую равнину, случайно натыкается на нас. Вероятно ли это? Они — господствующая раса, разумная раса, они млекопитающие. Других млекопитающих на планете нет. Любой биолог-эволюционист удивится этому факту. Они живут под землей и не развивают сельское хозяйство, выходят на поверхность для охоты и сбора растений. Моральный кодекс, говорим мы, но, черт возьми, любой моральный кодекс должен иметь смысл, а этот не имеет. Наши проводники не сумели распознать ядовитую ящерицу, которая, вероятно, широко распространена и представляет угрозу для них самих. Даже если они никогда лично не видели ее, они обязательно должны были слышать о ней, как американцы слышали о кобре. Дальше — еще хуже: они попали в ловушку прилива, потеряли одного из своих В ШЕСТИДЕСЯТИ КИЛОМЕТРАХ ОТ ИХ СОБСТВЕННОГО ДОМА! Они ничего не знали об этом проклятом месте!
Я говорю вам, рорванцы — подделка! Они играют с нами! Они такие же туземцы на этой планете, как и мы!
Молчание. Молчание было таким, что Лоренцен слышал отдаленное гудение двигателей. Его собственное сердце начало так сильно биться, что заглушило все, кроме слов Джаммас-луджиля:
— Иуды! Если вы правы…
— Говорите тише. Конечно, я прав. Только это объясняет все. Это объясняет также, почему нас так долго вели сюда. Они должны были построить все это! А когда прибудут их «ученые» и «представители рорванского правительства», то они прибудут с рорванского космического корабля!
Джаммас-луджиль медленно и неуверенно покачал головой.
— Никогда не подумал бы…
— Нет. Нас вели вперед, давали гладкие подходящие объяснения, когда мы удивлялись чему-нибудь. Вначале им помогал этот языковый барьер. Мы, естественно, не задавали вопросов, и они не должны были отвечать прямо. Это вовсе не такой трудный язык. Я сам изучил его, мне давали множество неверных советов и сведений — все это ложь! Например, у них вовсе нет вариативных изменений названий предметов, во всяком случае, не больше, чем в английском или же турецком. Как только я отбросил ложную информацию…
— Но зачем? Зачем они делают это? Что они надеются выиграть?
— Конечно, планету. Если мы дома сообщим, что здесь есть высокоцивилизованные туземцы, Земля утратит интерес к Трое и их люди смогут колонизировать планету. Вот тогда все будет просто, планета на самом деле будет принадлежать им, и мы не сможем отобрать ее у них.
Джаммас-луджиль встал. Лицо его было угрюмо; за несколько минут круто изменился его взгляд на многие вещи.
— Хорошо сделано, Джон! Я совершенно уверен, что вы правы. Но… вы думаете, они хотят убить нас?
— Нет. Они спасли Джоаба и Фридриха, помните, хотя легко могли оставить их умирать. Думаю, они не убьют нас, если только не заподозрят, что мы знаем правду. Наш отрицательный доклад дома ценнее, чем наше исчезновение.
— Что ж… — Джаммас-луджиль улыбнулся, и белые зубы осветили его широкое смуглое лицо. — Тогда все просто. Мы играем с ними пока не вернемся в лагерь, а потом расскажем…
— Но это не так просто, Кемаль! Эйвери в сговоре с ними!
16
На этот раз инженер не сказал ничего, но его рука сама потянулась к пистолету на поясе, как Лоренцен и ожидал.
— Эйвери… старина Эйвери… — сказал Лоренцен. Внутри у него нарастал болезненный смех. — Он придумывал эти языковые сложности. Он давал большинство ответов на наши вопросы. Он обучал рорванцев и засиживался допоздна, говоря с ними… — Он кратко пересказал подслушанный разговор.
— Вы считаете, что происшествие с «Да Гамма»… связанно с ними? — голос Джаммас-луджиля совсем охрип.
— Все совпадает, не правда ли? Первая экспедиция исчезла. Вторая встретила при своей подготовке множество помех, вплоть до внезапной замены всего руководства института. Правительство помогало набрать добровольцев для экспедиции, и мы получили самый неудачный состав, постоянно конфликтующий, недееспособный экипаж, из всех, какие когда-либо выходили в космос. Эйвери с самого начала был психологом экспедиции, но ничего не сделал, чтобы уладить эти конфликты. Эйвери также занимает официальный пост, он один из тех советников, на которых все больше и больше опирается парламент… И когда мы, несмотря ни на что, все-таки прилетели, появились рорванцы. А если мы возвратимся домой с положительным сообщением о Трое — ведь «Да Гамма» исчез…
Пот блестел на их лицах, когда они стояли друг против друга. Оба тяжело дышали, и Лоренцен вновь ощутил дрожь.
— Но правительство… — Джаммас-луджиль почти простонал это.
— Не официальное правительство. Парламент уподобился вазе с золотыми рыбками. А психократы, советники — настоящая, незримая власть позади трона — они имеют своих людей повсюду. Одного патрульного корабля, полностью укомплектованного их людьми, вполне достаточно, чтобы позаботиться о «Да Гамме». И для нас будет достаточно…
— Но почему? Ради Бога, почему?
— Не знаю. Может, никогда и не узнаю. Но представьте себе более старую цивилизацию, чем наша, может быть, рорванцы и есть подлинные хозяева Галактики, может быть, психократы на Земле лишь их оружие, а может, и те и другие лишь игрушки в руках обитателей какой-нибудь другой планеты. И они не хотят, чтобы люди вышли в межзвездное пространство.
Вновь наступило молчание, они думали о миллионах солнц и великой холодной тьме между ними…
— Хорошо, — сказал Джаммас-луджиль. — Что мы можем сделать? Сейчас?
— Не знаю, — сказал Лоренцен с отчаянием в голосе. — Может, стоит подождать, выиграть время, пока мы сможем застать капитана Гамильтона одного и поговорить с ним. Но, с другой стороны, нам могут и не дать такой возможности…
— Да. Может случиться все, что угодно… Если кто-то или что-то узнает, что мы знаем… Или, возможно, рорванцы решат не рисковать, не оставлять все на потом и уничтожат нас и лагерь, пока Гамильтон ничего не подозревает. — Джаммас-луджиль взглянул на передатчик, стоящий в углу. — Сомневаюсь, чтобы можно было вести передачу отсюда, здесь в стенах слишком много металла, он будет экранировать передачу. Нужно выйти наружу.
— Почему бы и нет, — Лоренцен встал и взял в руки ружье. — Сейчас время ничуть не хуже любого другого.
В лагере были установлены робомониторы, которые автоматически записывали все сообщения их передатчика и в случае необходимости могли поднять тревогу.
Астроном выглянул в главный коридор. Ничего не двигалось. Тишина, гробовое молчание. Как сильно стучит сердце. Смогут ли они выбраться наружу, передать сообщение и вернуться незамеченными.