– Тет-а-тет всегда лучше, – ответил ей.
– Предлагаю завтра, подходит?
Мы договорились о встрече и закончили разговор. Я опустился на стул и сидел некоторое время, бессмысленно глядя в одну точку. В одном из окон гостиницы напротив зажегся свет – кто-то пришел откуда-то и оказался там.
Я прокрутил страницу вверх.
Суомалахти. «Финн Майнинг».
Начал обзванивать остальных членов совета директоров – безрезультатно. Оставил секретарям сообщение с просьбой по возможности связаться со мной. Начал искать информацию о директоре по развитию Ханну Валтонене, о директоре по продажам Гиорги Себрински, о директоре по экономическим и финансовым вопросам Киммо Кармио и о директоре по персоналу Алане Стилсоне. Первый – Валтонен – был единственный в компании, кто имел опыт горного дела, остальные пришли из международного бизнеса. Каждый имел свой профиль в «ЛинкедИне», кроме Валтонена. Я изучил их резюме, некоторые из компаний были даже известны, а в целом ничего особенно бросающегося в глаза. Закрыл окно и сосредоточился на заметках.
Держатель бензоколонки сообщил о приехавших из столицы защитниках природы, один из них особенно запомнился своей синей головой. Выяснил через справочную службу номер Сантту Лейкола. Он ответил почти сразу. Я представился, рассказал, по какому делу – возможная статья, и поинтересовался, найдется ли у него немного времени, чтобы ответить на несколько общих вопросов.
– Без комментариев, – тут же отреагировал Лейкола.
– Я еще ничего не спросил, – сказал я ему.
– Без комментариев, – повторил он.
– Хочу только спросить, насколько верна информация о том, что ты якобы какое-то время назад посещал Суомалахти, где находится месторождение никеля, разрабатываемое «Финн Майнинг», и преследовал ли визит какую-либо цель, связанную с деятельностью рудника?
Молчание в трубку.
Разговор окончен.
Я откинулся на спинку стула. Нашел в «Ютубе» ролик, где Лейкола со товарищи залезают на крышу здания парламента. Просмотрел минуту и нажал на паузу: Сантту Лейкола выглядел так, будто намеревается вцепиться мне в глотку.
Вернулся к сайту «Финн Майнинг».
Лицо Матти Мали выглядело крепко сколоченным ящичком: широкий, тяжелый подбородок, высокий лоб, большие голубые глаза. Ему было семьдесят три года. Либо он был не в состоянии отказаться от власти, либо у него не было никого, кому он мог бы ее передать.
Матти Мали приобрел Суомалахти в собственность своей компании семь лет назад без объявления какого-либо конкурса.
Два евро.
Я задумался о его визави. Договоры подписаны – интересно, ощущали ли они свою удачу и радость от провернутой сделки? Одна только бумага с напечатанным договором стоила больше, чем право рыть землю и начинать всю эту рискованную игру. Уж не говоря о булочках во время кофе-паузы и черных блестящих чудах германского автопрома с водителями, привезшими своих патронов на подписание документа.
Вернуться домой – больно. Улыбка Эллы, ее папуляпапуляпапуляпапулечка травили душу и успокаивали одновременно. Долго не выпускал ее из объятий. «Пусти, пусти», – смеялась она. Я любил ее голос, она всего была в этом мире два года, но успела полностью заполнить мой собственный. Это был голос, который я мог бы узнать из всех голосов мира, – он принадлежал богам. Элла убежала в гостиную, я повесил куртку и вдохнул запах духов Паулины, ее аромат.
Она была на кухне, закладывала тарелки после ужина в посудомойку. Элла уже поела, и ее место за столом было убрано. На столешнице виднелись длинные разводы от посудной тряпки.
– Я могу убрать, – сказал я ей.
– Сама справлюсь, – ответила Паулина, не оборачиваясь. – Присмотри за Эллой.
В гостиной Элла раскладывала книжки по полкам. Редко какая из них оказывалась на правильном месте или даже близко к тому. Поболтал с ней часок. Паулина не выходила из кухни. Наш обычный вечер. Сделали с Эллой все вечерние дела. Почитал сказку на ночь. Она уснула, я выключил свет и вернулся на кухню.
– Уснула? – спросила Паулина.
– Нет, я послал ее в киоск за сигаретами.
Ее взгляд был приклеен к экрану компьютера. Я поджарил хлеб, достал ливерной колбасы. Что еще? Пожалуй, немного йогурта. Уже прошло несколько часов, как я съел дежурный обед на заправке, но ощущение тяжести так меня и не покинуло.
– Кто утром отведет ее в сад? – спросила Паулина, по-прежнему не глядя в мою сторону.
– Я могу, мне в город только к половине десятого.
Эта женщина за столом выглядела точно так же, как и та, от которой я совершенно потерял голову три года назад. Кроме прочего, Паулина произвела на меня впечатление своей уравновешенностью, как говорится, она твердо стояла ногами на земле. Она была настолько разумна и справедлива, что я купился на это полностью. Позже на опыте я узнал, что эти положительные стороны означали еще и абсолютную безусловность: если она видела в ком-то или в чем-то бесчестность, то навсегда запоминала это. Нет, это не было злопамятством, скорее, душевной бухгалтерией.
Паулина стучала по клавиатуре. Может, это была работа на дом, может, еще что-то. Она редко говорила о своих делах. Очки немного отсвечивали, и мне не удавалось прочитать что-либо у нее в глазах.
– Как у тебя дела? – спросил.
– Много работы, к счастью, интересной.
Намазал на горячий хлеб ливерной колбасы: она тут же растаяла, сделав его блестящим и мокрым.
– Спасибо, что сходила в магазин.
– Ты помнишь, что к нам на выходные придет эта пара, Руусувуори?
Конечно же, я забыл.
– Разумеется, – ответил я.
– В шесть. В субботу. Будет хороший вечер.
– Я могу чего-нибудь сготовить.
Паулина подняла взгляд. Мы сидели по разные стороны стола. Крышка ноутбука была похожа на стенку в тюремной комнате свиданий (видел в кино). Ее глаза вновь ушли за отражение на стеклах очков, но по положению головы и отсутствию улыбки выражение лица можно было истолковать как серьезное.
– Откуда я могу знать, что так оно произойдет на самом деле, – сказала Паулина.
– Потому что я так говорю.
– Помнится, ты и раньше так говорил.
– Тогда все было по-другому – премьер-министр согласился дать интервью.
– Ты брал интервью у премьера, мы заказывали пиццу.
– Как я и сказал, приготовлю нам еды.
Паулина молчала. Затем:
– Как поездка?
– Не знаю, могу ли я тебе об этом рассказывать.
– Не поняла?
– Ты была журналисткой, ты знаешь.
Паулина опустила очки и посмотрела поверх них. Она была красива.
– Ты серьезно, – сказала она.
– Кроме того, ты работаешь в пиар-агентстве, оно, если я не ошибаюсь, в свое время обслуживало табачные компании и военных.
– Ну это задолго до того, как я пришла в контору. Я к тем делам не имею никакого отношения.
– Зато твои коллеги могут иметь.
– Что с того?
Я жевал хлеб. Он успел остыть. Ливерная колбаса во рту походила на масло или мясной бульон. Я все проглотил.
Паулина выключила компьютер и встала из-за стола. Было слышно, как она чистит зубы, как идет в спальню. Я сидел в гостиной с ноутом на руках и переключал каналы телевизора. Набрел на американский сериал, где дети и взрослые пытались найти общий язык. Мне потребовалось время, чтобы понять, что это комедия.
Не нужно ничего делать особенного, если хочешь испортить человеческие отношения. Ведь мы с Паулиной не причиняли друг другу боли, не делали ничего непоправимого, и тем не менее сейчас смотрели друг на друга, как смотрят на чихающего в трамвае.
Попытался поискать еще какую-нибудь информацию про горную отрасль. Сосредоточиться не получалось.
Подумал о Паулине, о том, как далеки мы друг от друга. Подумал об Элле и снова о том, как сам вырос безотцовщиной. Вспомнил все свои вопросы, как я старался понять для себя его отсутствие: есть место, где человек должен быть, но сейчас его в нем нет.
Мой отец ушел – исчез? – когда мне не исполнилось и года.
Я ничего о нем не знал.
6Он сел на край кровати и крепко взялся руками за бедра. Опять тот же сон. Сон следует реальным событиям, повторяя их вновь и вновь странным образом – все, кроме концовки.
Он заходит в дом со двора, через террасу. Замок раздвижной двери легко поддается. Он знает, что юрист спит наверху. Он задерживается на секунду-другую, чтобы свыкнуться со звуками дома, с его атмосферой. Скоро он уже дышит в такт с ними. Он привыкает – это он умеет – к ситуации, какой бы она ни была. Он частенько думает, что вот он – истинный профессионализм в чистом виде, то, что объясняет его мастерство. Он всегда действует по ситуации.
Сейчас он сросся с этим двухэтажным домом из красного кирпича возрастом двести пятьдесят лет, расстояние от центра города два с половиной километра. Он слышит холодильник, он уверен, что слышит тонкий шум телевизора, оставленного в режиме ожидания. Он уверен, что слышит голоса с ближайшей площади, галдеж работающих допоздна пивных баров, даже воду, что медленно течет в широком канале. Он медленно поднимается по лестнице, медленно перенося вес тела на каждую ногу поочередно, пока не добирается до верхней ступеньки и не оказывается перед спальней, откуда доносится тяжелое дыхание. Он достает шприц из кармана куртки, пристраивает его между пальцами. Из спальни виден канал – темная, блестящая вода. Он делает несколько шагов, находит место, где из-под одеяла видно голое тело, и делает укол. Мужчина просыпается: это выражение лица ему приходилось видеть десятки раз. Это совершенно естественная реакция на его появление и на укол шприцем. В середине ночи, неожиданно.
И когда мужчина уже собирается кричать, он запихивает ему в рот одеяло и хватает за руки. Когда тот перестает вырываться, он вытаскивает одеяло изо рта и прислушивается. И ничего не слышит. Он укрывает мужчину, отходит к двери в спальню и оглядывается еще раз.
Совершенно случайно он выглядывает наружу. В черной стоячей воде канала есть нечто умиротворяющее. Одновременно он видит отблеск в окне.
Микроскопическое движение.
Большой палец ноги.
Мельчайшая дрожь.
Хочется достать шприц и проверить, но он знает, что это бессмысленно. Что-то пошло не так. Он делает шаг в сторону лежащего. Одновременно с тем, как тот начинает рвать с себя одеяло, внизу раздаются голоса.
Внутрь через террасу заходят – он узнает звук двери. Он прыгает на кровать и обвивает правую руку вокруг шеи мужчины. Пожалуй, яд подействовал, потому что спящий обделался. Он делает захват и дергает изо всех сил – шея ломается. Он встает с кровати и прислушивается.
Внизу все тихо. Тишина означает, что кто-то слышал шум наверху.
Он спускается по лестнице три ступеньки за раз, скользит по каменному полу на другую сторону комнаты и фиксирует пришедших. Степень ошибки – плюс-минус, но это два наркоши, решивших поживиться: один на кухне прямо перед ним, второй сзади со стороны кабинета.
Вариантов тут немного. Стоящий на кухне освещен лунным светом, смотрит ему прямо в глаза и говорит, что он воняет дерьмом и что ему конец, если только он вздумает позвонить в полицию. Эдакий щуплик лет тридцати, с лицом наркомана со стажем, в руках кухонный нож. Он поднимает руку и слышит, как второй, до этого рывшийся в ящике стола, начинает движение в его сторону. Тот, что спереди, подходит и говорит, что он должен показать, где деньги. Когда взломщик оказывается достаточно близко, он бьет его в лицо прямым ударом, ломает нос и, кажется, скулу, выхватывает из руки нож, делает разворот и всовывает лезвие прямо в глотку подоспевшего на помощь второго вора. Этот еще моложе первого. Пух на небритых щеках, испорченные зубы, на лице – пирсинг. Он дает ему осесть на пол и поворачивается к первому, до сих пор лежащему на полу. Он вкладывает ему нож в руку, встает и крепким ударом ноги раздробляет ему череп об пол.
Он знает, что это вовсе не выглядит так, как должно было бы, но это лучшее, на что он оказался способен в эту не так пошедшую минуту. Он идет к двери, выглядывает на улицу, пытаясь определить, не проснулись ли соседи. Он уже почти выходит, как слышит за спиной легкие шаги. Еще не обернувшись, он уже знает, чьи они. Ужас и раскаяние поглощают его целиком. Он не знает, как объяснить, зачем он здесь и что сейчас произошло.
Он поворачивается: лицо его сына круглое и радостное. Сын хочет на ручки.
Сон разбудил его. Сердце колотилось, тело было наполнено адреналином возбужденного животного. Он поднялся, прошел на кухню и начал лить воду, пока та не стала ледяной. Он наполнил стакан, выпил и включил компьютер. Найти человека было частью его умений.
Найти сына оказалось просто. Тот был либо зарегистрирован при рождении на фамилию матери, либо взял ее позже. Занимается публичной деятельностью. Щелкнув по фотографии в правом верхнем углу статьи о развитии общественного транспорта, он вгляделся в лицо молодого мужчины. Затем прочитал статью и испытал прилив гордости.
Насчет общественного транспорта он ничего не мог сказать, но каждое слово, написанное сыном, казалось ему удивительным. Не то чтобы он восхищался их подбором или гениальностью синтаксиса, но он был рад, что его мальчик где-то в этом городе писал статьи и через это был актуален для многих.
Сын был темноволосым и с голубыми глазами; его нос – он узнал в нем свой – был удлиненным и немного крупным – самую малость. Его взгляд говорил о пышущей молодости: до глубоких морщин в уголках глаз, до утомленности и потрепанности было еще явно далеко.
Глаза его мальчика светились надеждой.
7Район Мустиккамаа был покрыт снегом и от этого казался зачарованным. Было тихо, и слышался ветер в верхушках сосен. Марьо Харьюкангас запаздывала: мы договорились встретиться в десять, на часах было шесть минут одиннадцатого. Вставало солнце, горизонт на востоке был укутан бархатом с золотой кружевной оторочкой – земля обетованная выглядит именно так. Самое темное время года уже прошло, и день длился уже пять с половиной часов.
Когда она предложила это место для встречи, я согласился сразу. Мне был по вкусу этот остров в хельсинкском архипелаге, в особенности зимой. Летом здесь повсюду были любители солнечных ванн, семьи с детьми, компании и просто праздный народ, а сейчас кругом тишина. Казалось бы, по прямой до центра – всего пара километров, но единственный путь идет через районы Сёрняйнен и Кулосаари, потом через мост Хопеасалми, так что расстояние увеличивается километров на двадцать.
Появилась Харьюкангас. Вид у нее был студенческий: рюкзак за спиной, шарф, шапочка. Изящная фигура – видна привычка к активному образу жизни. Она пришла пешком от метро и извинилась за опоздание. Сняли рукавицы, пожали друг другу руки. Собственно, в жизни она выглядела так же, как и на фото: карие серьезные глаза, морщины марафонца на щеках, сейчас раскрасневшихся от мороза и прогулки. Пришла одна.
– Прогуляемся, – предложила она, показав рукой в сторону пешеходной дорожки.
Дорожка шла вокруг острова. Она поднималась и опускалась, иногда подходила к самой кромке воды. Ее холод ощущался сразу, если только ты начинал о нем думать. Заговорили о погоде, потом перешли к сути вопроса. Я узнал, что «Финн Майнинг» входит в когорту лучших компаний отрасли, в том числе и в отношении экологии; что ее деятельность основывается на базовых принципах устойчивого развития; что Марьо Харьюкангас является бывшей бегуньей на длинные дистанции, побеждавшей во многих соревнованиях благодаря своему упорству и несгибаемости; что такова ее позиция на посту директора, ответственного за вопросы экологии; что она никогда не поступится своими принципами – все это стало ясно из ее непродолжительного монолога. В этом не было ничего такого, что мне могло бы как-то пригодиться. По мере того как Харьюкангас начала бросать на меня короткие изучающие взгляды, стало понятно, о чем речь, так что ее следующий вопрос меня совсем не удивил: «А что вы скажете, если я попрошу вас выключить запись?»
Мы пришли на западную оконечность Мустиккамаа. На другой стороне возводили новый жилой район Каласатама, отчего остров Сомпасаари сейчас выглядел как куча щебенки. Показал ей телефон и нажал на красную кнопку. Она еще секунду смотрела на него, словно убеждаясь, что минуты и секунды записи остановились на самом деле. Пошли дальше. Снежинки утонули в море.
– Там на сайте ошибка, – сказала Харьюкангас. – Я больше не член правления.
Оглянулся по сторонам. Ждал.
– Признаться, ваш звонок был неожиданностью, но я узнала ваше имя и поэтому решила, что у нас могут быть общие интересы. Чем больше я думаю об этом, тем больше возможностей нахожу.
– Почему вы сразу не рассказали, что вы больше не член правления?
– Это могло повлиять на ваше желание встретиться, – ответила она. – Нет разве?
– Все зависит, конечно, от многого, но и от этого тоже.
Взгляд Харьюкангас говорил, что она не уступит ни на йоту.
– Я хотела встретиться. Как уже сказала, узнала ваше имя – вспомнила, что читала несколько хороших материалов. Особенно мне понравилась статья про теневую сторону в строительном бизнесе.
– Спасибо.
– Ведь, согласитесь, у вас был внутренний источник.
В следующих секундах было нечто таинственное: выдыхаемый воздух сплетался и исчезал тут же, и мы – в окружении снега.
– Был.
– У меня предложение.
– Слушаю.
– Я работаю на «Финн Майнинг» уже восемь лет, из них пять – в правлении. Горжусь работой и тем, чего достигла. Поверьте, не так-то просто привить горнодобывающему предприятию экологическое мышление. Одно сплошное противодействие, правда, отличная школа. Особенно много узнаешь о людях, так что я могу вполне располагать такими сведениями, которые могли бы быть вам полезны.
Мы шли. Снег был мокрым и тяжелым.
– Сейчас я должен задать один обязательный вопрос, – сказал я.
– Что я хочу от вас?
– Именно.
– Я хочу, чтобы вы написали хорошую статью, желательно лучшую за всю свою журналистскую карьеру.
Она произнесла это с крайне серьезным видом. Порой люди говорят то, что думают.
– Вы сказали, что больше не член правления.
– Меня, скажем так, ушли год назад, точнее, не то слово – меня повысили. Теперь моя официальная должность звучит как Внутренний консультант, старший эксперт по особым экологическим вопросам. Она не только звучит неопределенно, она такой и является.