Завещание Черчилля было исполнено, только с одной поправкой – Англия проводила великого «солдата» империи с королевскими почестями. Даже советское телевидение, для которого Черчилль – «человек в цилиндре» – всегда был персоной нон грата, показало траурный репортаж: прощание с Черчиллем в соборе Вестминстерского аббатства, последний путь траурного кортежа к Темзе, где покрытый британским флагом гроб перенесли на военный катер, отчаливший в направлении родового поместья. Там, в окрестностях родового дворца, на скромном кладбище возле старинной приходской церкви сэр Уинстон Черчилль обрел последний приют…
Историки и журналисты говорят, что в специальном архивном центре Черчилля в Кембридже хранится 15 тонн различных документов, связанных с именем этого великого политика ХХ века, занимавшего в разное время практически все ключевые посты в руководстве страны: от министра по делам колоний и канцлера казначейства до первого лорда Адмиралтейства и дважды премьер-министра (в 1940–45 и в 1951– 55 годах)…
Последний приют У.Черчилля и его жены Клементины…
Имя Черчилля для нашей страны звучит достаточно противоречиво и парадоксально – с одной стороны, он олицетворяет английский консерватизм и явную антисоветскую направленность его политики, с другой стороны, Черчилль – один из членов знаменитой «Большой тройки», союзник в войне против германского фашизма… Исторические труды его, речи и фронтовые корреспонденции, переписка (в частности, с И.В.Сталиным) стали известны нам только после 80– го года, но зато теперь мы можем в полной мере ощутить масштаб его личности, понять Черчилля как политика, писателя, человека.
Глава XIX Эрнест Хемингуэй (Hemingway) 1954, США
Эрнест Хемингуэй
Американский писатель Эрнест Миллер Хемингуэй (21 июля 1899 года – 2 июля 1961 года) родился в городке Оук-Парк – привилегированном пригороде Чикаго. Его мать, урожденная Грейс Холл, бросила оперу и вышла замуж за отца Хемингуэя Кларенса Эдмонсона Хемингуэя, врача-терапевта и спортсмена, который в 1928 году покончил с собой. Старший сын из шести детей, Эрнест учился в школах Оук-Парка, публикуя рассказы и стихотворения в школьных газетах.
После окончания учебы в 1917 году Хемингуэй хотел вступить в армию, чтобы участвовать в Первой мировой войне, однако из-за травмы глаза призван не был и вместо этого в 1917–1918 годах работал корреспондентом в канзасской газете «Стар» («Star»).
Шесть месяцев спустя он уезжает добровольцем в воюющую Европу и становится шофером американского отряда Красного Креста на итало-австрийском фронте, где в июле 1918 года получает серьезное ранение в ногу, несмотря на которое сумел доставить раненого итальянского солдата в безопасное место.
Э.Хемингуэй. Возвращение с Первой мировой войны
За воинскую доблесть Хемингуэй дважды награждался итальянскими орденами. Находясь на излечении в госпитале, Хемингуэй влюбляется в американскую сестру милосердия. Через десять лет эта любовная история, а также военный опыт лягут в основу его романа «Прощай, оружие» («A Farewell to Arms», 1929). Возвратившись в Оук-Парк героем войны, Хемингуэй приходит к выводу, что жизнь в предместье Чикаго чрезвычайно скучна, и вскоре поступает на работу в редакцию чикагского журнала, где знакомится с писателем Шервудом Андерсоном, который убеждает его уехать в Париж, чтобы избавиться от «бездуховной», как он выразился, атмосферы американского Среднего Запада. Женившись в сентябре 1921 года на Хэдли Ричардсон (от брака с которой у него был сын), Хемингуэй последовал совету Андерсона и отправился в Европу.
Живя за границей, Хемингуэй много путешествует, пишет статьи на самые различные темы для «Торонто стар» («Toronto Star»), знакомится с американскими писателями, живущими в то время в Париже – с Гертрудой Стайн, Эзрой Паундом, Скоттом Фицджеральдом и другими – и начинает писать, исходя из принципа – «главное – сочинить одно предложение правды, а дальше пойдет…».
В этом доме, в Оук-Парке, родился Э.Хемингуэй 362
В Париже вышли первые книги Хемингуэя – «Три рассказа и десять стихотворений» («Three Stories and Ten Poems», 1923), написанные под влиянием Андерсона, а также сборник рассказов «В наше время» («In Our Time», 1924), который через год был переиздан в США. Новеллистический цикл «В наше время» отличается простым экономным стилем, характерным для зрелого Хемингуэя. Появляется здесь и традиционный для писателя герой, который, выражаясь словами самого Хемингуэя, «в трудную минуту не подведет».
«Вешними водами» («The Torrents of Spring», 1926), наспех написанной пародией на один из романов Шервуда Андерсона, заинтересовался известный редактор М.Перкинс из процветающего издательства «Чарльз Скрибнерс».
В октябре 1926 года Хемингуэй публикует свой первый серьезный роман «И восходит солнце» («The Sun Also Rises»), который был чрезвычайно благосклонно принят и читателями, и критикой и создал Хемингуэю прочную репутацию многообещающего молодого писателя. В романе выведены американцы и англичане, жившие в Париже и в Испании. Друзья Хемингуэя узнавали многих героев этой книги, в том числе, и самого автора. По мнению К.Бейкера, пожалуй, самого авторитетного из биографов Хемингуэя, изображенное писателем послевоенное поколение «стало одним из аспектов социальной истории 20-х годов нашего века». Главные герои, представители, по меткому выражению Гертруды Стайн, «потерянного поколения», травмированы духовно (а сам рассказчик, импотент Джейк Барнс, – и физически). Смысл жизни эти люди видят лишь в боксе, рыбалке, корриде, пьянстве и любви…
Обложка первого издания романа Э.Хемингуэя «Прощай, оружие»
В 1927 году Хемингуэй влюбляется в Полину Пфейффер, на которой женится сразу после развода со своей первой женой. От второго брака у Хемингуэя было двое сыновей. После выхода в свет еще одного сборника рассказов, «Мужчины без женщин» («Men Without Women», 1927), Хемингуэй возвращается в Соединенные Штаты и, поселившись во Флориде, в Ки– Уэсте, завершает свой второй роман – «Прощай, оружие» («A Farewell to Arms»), который имел огромный успех как у критики, так и у широкого круга читателей. Многие литературоведы считают «Прощай, оружие», наряду с более поздним романом «По ком звонит колокол» («For Whom the Bell Tolls» 1940), самым лучшим произведением Хемингуэя, в котором его стиль – ясный, сжатый и – емкий – достигает своего совершенства. В 30-е годы, однако, в творчестве Хемингуэя отмечается некоторый спад. Именно в этот период писатель заболевает пресловутой «звездной болезнью», изображает из себя «настоящего мужчину» (интерес к испанской корриде, африканской охоте на хищников, вызывающее поведение), что многими воспринималось как позерство, самым пагубным образом сказавшееся на его творчестве. Вряд ли к этому сегодня стоит относиться серьезно…
Поезд промчался мимо длинного кирпичного дома с садом и четырьмя толстыми пальмами, в тени которых стояли столики. По другую сторону полотна было море. Потом пошли откосы песчаника и глины, и море мелькало лишь изредка, далеко внизу, под скалами.
– Я купила ее в Палермо, – сказала американка. – Мы там стояли только один час: это было в воскресенье утром. Торговец хотел получить плату долларами, и я отдала за нее полтора доллара. Правда, она чудесно поет?
В поезде было очень жарко, было очень жарко и в купе спального вагона. Не чувствовалось ни малейшего ветерка. Американка опустила штору, и моря совсем не стало видно, даже изредка. Сквозь стеклянную дверь купе был виден коридор и открытое окно, а за окном пыльные деревья, лоснящаяся дорога, ровные поля, виноградники и серые холмы за ними.
Из множества высоких труб валил дым – подъезжали к Марселю; поезд замедлил ход и по одному из бесчисленных путей подошел к вокзалу. В Марселе простояли двадцать пять минут, и американка купила «Дэйли мэйл» и полбутылки минеральной воды. Она прошлась по платформе, не отходя далеко от подножки вагона, потому что в Каннах, где стояли двенадцать минут, поезд тронулся без звонка, и она едва успела вскочить. Американка была глуховата – она боялась, что звонок, может быть, и давали, но она его не слышала.
Поезд вышел с марсельского вокзала, и теперь стали видны не только стрелки и фабричный дым, но, если оглянуться назад, – и город, и гавань, и горы за ней, и последние отблески солнца на воде. В сумерках поезд промчался мимо фермы, горевшей среди поля. У дороги стояли машины; постели и все домашнее имущество было вынесено в поле. Смотреть на пожар собралось много народа. Когда стемнело, поезд пришел в Авиньон. Пассажиры входили и выходили. Французы, возвращавшиеся в Париж, покупали в киоске сегодняшние французские газеты. На платформе стояли солдаты негры в коричневых мундирах. Все они были высокого роста, их лица блестели в свете электрических фонарей. Они были совсем черные, и такого высокого роста, что им не было видно, что делается в вагонах. Поезд тронулся, платформа и стоявшие на ней негры остались позади. С ними был сержант маленького роста, белый.
В спальном купе проводник откинул три койки и застелил их. Американка всю ночь не спала, потому что поезд был скорый, а она боялась быстрой езды по ночам. Ее койка была у окна. Канарейку из Палермо, в закутанной шалью клетке, вынесли в коридор рядом с уборной, подальше от сквозняка. В коридоре горел синий фонарь. Всю ночь поезд шел очень быстро, и американка не спала, ожидая крушения.
Утром, когда до Парижа оставалось совсем немного, американка вышла из умывальной, очень свежая, несмотря на бессонную ночь, очень здоровая на вид, – типичная американка средних лет. Раскутав клетку и повесив ее на солнце, она отправилась в вагон-ресторан завтракать. Когда она вернулась в купе, постели были уже убраны и превращены в сиденья, канарейка отряхивала перышки в солнечном свете, лившемся в открытое окно, и поезд подходил к Парижу.
– Она любит солнце, – сказала американка. – Сейчас запоет.
Канарейка встряхнулась и начала чистить перышки.
– Я всегда любила птиц, – сказала американка. – Я везу ее домой, моей дочке… Вот она и запела.
Канарейка чирикнула, и перья у нее на шее взъерошились, потом она опустила головку и зарылась клювом в перья. Поезд пролетел через мост и шел очень чистеньким лесом. Один за другим мелькали пригороды Парижа. В пригородах были трамваи, и на стенах, обращенных к полотну, большие рекламы: Белль Жардиньер, Дюбонне и Перно. Все, мимо чего проходил поезд, выглядело словно натощак.
Сначала я не прислушивался к разговору американки с моей женой.
– Ваш муж тоже американец? – спросила она.
– Да, – отвечала моя жена. – Мы оба американцы.
– Я думала, что вы англичане.
– О нет, – сказала жена.
– Может, вам это показалось потому, что я ношу подтяжки? – сказал я.
Американка не слышала. Она была совсем глухая и понимала собеседника по движениям губ, а я не смотрел на нее. Я смотрел в окно. Она продолжала разговаривать с моей женой.
– Я так рада, что вы американцы. Из американцев выходят самые лучшие мужья, – говорила она. – Вы знаете, из-за этого нам пришлось покинуть Европу. В Веве моя дочь влюбилась в иностранца. – Она помолчала. – Они были безумно влюблены друг в друга. – Она опять замолчала. – Я ее увезла, конечно.
– Но теперь это у нее прошло? – спросила моя жена.
– Не думаю, – ответила американка. – Она ничего не ест и совсем не спит. Как я ни старалась, она ничем не интересуется. Она ко всему равнодушна. Не могла же я позволить, чтобы она вышла за иностранца. – Она помолчала. – Один из моих друзей говорил мне, что иностранец не может быть хорошим мужем для американки.
– Да, – сказала моя жена, – думаю, что не может.
Американка похвалила дорожное пальто моей жены, – оказалось, что она уже лет двадцать заказывает платья в том же самом ателье на улице Сент-Оноре. У них есть ее мерка и знакомая vendeuse, которая знает ее вкус, подбирает ей платья и посылает их в Америку. Посылки приходят в почтовое отделение недалеко от ее дома, в центре Нью-Йорка. В почтовом отделении их вскрывают для оценки, пошлина не очень высокая, потому что платья всегда простые, без золотого шитья, без отделки, и не кажутся дорогими. До теперешней vendeuse, Терезы, была другая vendeuse, Амели. Их было всего две – за все двадцать лет. Couturier оставался все время один и тот же. А вот цены повысились. Хотя при нынешнем курсе это неважно. Теперь у них есть мерка ее дочери. Она уже совсем взрослая, и мерку едва ли придется менять.
Поезд подходил к Парижу. Укрепления сровняли с землей, но трава здесь так и не выросла. На путях стояло много вагонов: коричневые деревянные вагоны-рестораны и коричневые деревянные спальные вагоны, которые в пять часов вечера отправятся в Италию, если поезд по-прежнему отходит в пять; на этих вагонах были таблички: «Париж – Рим»; и вагоны пригородного сообщения, с сиденьями на крышах, которые дважды в день бывают переполнены, если все осталось по– старому; мимо мелькали белые стены домов, и бесчисленные окна. Все было словно натощак,
– Американцы – самые лучшие мужья, – говорила американка моей жене. Я снимал чемоданы. – Только за американцев и стоит выходить замуж.
– А давно вы уехали из Веве? – спросила моя жена.
– Осенью будет два года. Вот я и везу канарейку ей в подарок.
– А этот молодой человек был швейцарец?
– Да, – ответила американка. – Из очень хорошей семьи. Будущий инженер. Они там и познакомились, в Веве. Подолгу гуляли вместе.
– Я знаю Веве, – сказала моя жена. – Мы провели там медовый месяц.
– Неужели? Надо думать, это было чудесно. Мне, конечно, и в голову не приходило, что она может в него влюбиться.
– Веве чудесное место, – сказала моя жена.
– Да, – сказала американка. – Не правда ли? Где вы там останавливались?
– Мы жили в «Трех коронах», – сказала моя жена.
– Хороший старый отель, – сказала американка.
– Да, – сказала моя жена. – У нас была очень хорошая комната, и осенью там было чудесно.
– Вы были там осенью?
– Да, – сказала моя жена.
Мы проезжали мимо трех вагонов, которые попали в крушение. Стенки вагонов были разворочены, крыши смяты.
– Посмотрите, – сказал я, – здесь было крушение. Американка взглянула в окно и увидела последний вагон.
– Именно этого я и боялась всю ночь, – сказала она. – У меня бывают иногда ужасные предчувствия. Никогда больше не поеду ночным экспрессом. Должны же быть другие удобные поезда, которые ходят не так быстро.
Тут поезд вошел под навес Лионского вокзала, остановился, и к окнам подбежали носильщики. Я передал чемоданы в окно, мы вышли на тускло освещенную длинную платформу, и американка вверила свою особу попечениям одного из трех агентов Кука, который сказал ей:
– Одну минуту, мадам, я найду вашу фамилию в списке. Подкатив тележку, носильщик нагрузил на нее багаж; и мы простились с американкой, чью фамилию агент Кука уже отыскал в ворохе отпечатанных на машинке листков и, отыскав, сунул листки в карман.
Мы пошли за носильщиком и с тележкой по длинной асфальтовой платформе вдоль поезда. В конце платформы, у выхода, контролер отбирал билеты.
Мы возвращались в Париж, чтобы начать процесс о разводе.
(«Канарейку в подарок», перевод Н.Дарузес)К главным произведениям этого периода относятся «Смерть после полудня» («Death in the Afternoon, 1932), документально выверенный рассказ об испанской корриде, «Зеленые холмы Африки» («The Green Hills of Africa», 1935), дневник первого сафари писателя, в котором описания охоты и африканских ландшафтов перемежаются экскурсами в литературу и эстетику, «Иметь и не иметь» («То Have and Have Not», 1937), повесть, действие которой происходит во Флориде, где главный герой вынужден из-за тягот Великой депрессии стать контрабандистом.
«Зеленые холмы Африки», издание 1963 г.
Признание получили лишь два мастерски написанных рассказа, действие которых происходит в Африке: «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера» («The Short and Happy Life of Francis Macomber») и «Снега Килиманджаро» («The Snows of Kilimanjaro»).
Во время гражданской войны в Испании Хемингуэй в полной мере раскрылся как художник и гражданин. В 1937 году, собрав деньги для республиканцев, писатель отправляется в Испанию в качестве военного корреспондента Североамериканской газетной ассоциации и сценариста документального фильма «Земля Испании», который снимал голландский режиссер Йорис Ивенс.
Э.Хемингуэй и Й.Ивенс
Побывав в Испании во второй раз, Хемингуэй пишет пьесу «Пятая колонна» («The Fifth Column»), где показана осада Мадрида осенью 1937 года. Тогда же у него начинается роман с Мартой Геллхорн, военным корреспондентом в Мадриде. Книга Хемингуэя «По ком звонит колокол» посвящена событиям гражданской войны в Испании и описывает последние события из жизни американского добровольца, воевавшего на стороне республиканцев. Этот роман, в заглавие которого вынесены слова английского поэта Джона Донна («…Не спрашивай никогда, по ком звонит колокол – он звонит по тебе») является призывом к братству людей. «По ком звонит колокол» имел просто потрясающий успех.
По мнению К. Бейкера, «…эта книга до сих пор остается непревзойденным шедевром среди всех произведений (как художественных, так и нехудожественных), посвященных испанской трагедии тех лет».
Обложка первого издания романа Э.Хемингуэя «За рекой в тени деревьев»