— Артур Викторович, я так понял, буду единственным инструктором в полевом лагере. Почему? Это не серьезно.
— Серьезно или нет — это решать мне. На меня поддавливают сверху. Сегодня какое число? — спросил начальник.
Капитан посмотрел на часы — довольно дорогой подарок родителей. Они показывали время, дни недели. Кроме того, под откидывающимся корпусом часового механизма находился компас.
— Седьмое, — ответил Олег.
— Неделя нового месяца прошла. А к концу августа нам приказано окончательно сформировать экипаж. Выбор мы сделали — это седьмой Климова. Да и выбора как такового в этот раз у нас нет. Не с нуля, конечно, начинаем, но с единицы. Хочешь, поговорим откровенно? — Кавторанг прошелся по кабинету и остановился за своим столом. — В «Аннушке», где ты чаще всего проводишь занятия, рядом с наглядными пособиями висят два плаката. Помнишь их содержание? «Победы окрыляют, поражения учат» и «Думать, но не медлить, сомневаться, но не останавливаться». Никогда не помышляли снять их?
— Я не понимаю вас, Артур Викторович. Зачем мне их снимать?
— Сейчас объясню. — Всегда аккуратный начальник базы поставил пустой стакан на поднос. — Они противоречат твоим «заповедям». Будь моя воля, я бы отказался от штатной единицы психолога. С другой же стороны, мне не хочется потерять такого толкового офицера. Я прагматик, Олег. — Артур Паникян без перехода задал вопрос: — Тебе нравится классическая музыка?
Капитан пожал плечами:
— Ну, нравится.
— "Допустим, нравится" — это ты хотел сказать. Ну да ладно. Так вот, в классическом искусстве новаторства нет и никогда не было. На выходе мне нужен спецназ в классическом, музейном, если хочешь, виде. Лучшие образцы выставляются где?... Правильно — в музее. Как минорно это бы ни прозвучало, в подготовке спецназа не должно быть высших или низших приоритетов. Строго золотая середина. А твои «новаторские» дисциплины выбивают экипажи из золотой колеи. Как и раньше, психолог должен действовать на манер особиста, понимаешь? Он есть, но его никто не замечает. А он мотает на ус, строчит в свой блокнотик. Потом свои замечания передает инструкторам. Сейчас же твои дисциплины развернуты в небывалом масштабе. Это пагубно действует на курсантов, они видят перед собой не преподавателя, а няньку, которая говорит: туда нельзя, сюда нельзя, там жестко, тут колко. И они подсознательно тянутся к тебе, ищут защиты. Ты для них — добрый, вежливый, обращаешься исключительно на «вы». Твои дисциплины пожирают остальные. Представь себе дракона о трех головах. Одна наела морду, а остальные захиревшие. Добро на говно. Мое выступление перед курсантами было коротким, заметил? Заметил, я спрашиваю?
— Да, Артур Викторович.
— А ты заметил, что всю твою программу я уложил в несколько предложений? Всего пачка дрожжей, а какие всходы...
— О всходах говорить рано, товарищ капитан второго...
— Я еще не закончил, — перебил Паникян подчиненного. — Я поддержал твое предложение о привлечении к учебной задаче медиков. Как и ожидал, результат оказался для обывателя, как конец в криминальном чтиве. Спецназовцам же был нанесен урон, — акцентировал кавторанг. — Ты пытаешься научить их отбросить сомнения, но в то же время сеешь сомнения в их душах. Они сопли раздували, а не боевую задачу выполняли. У спецназовца должны быть сопли, — Паникян демонстративно сжал пальцы в кулак, — но только кровавые. Сколько раз командир «семерки» выходил на связь с центром?... Задолбал — по-русски. Крутил головой, выискивая няньку. Слава богу, мы не американцы, у них там на каждого рядового по два психолога. Они же беспомощны, не в состоянии без сторонней помощи справиться со стрессом: ой, у меня волнение в груди; ой, лягу на реабилитацию. Ты на минуту представь янки в чеченских горах. Не спецов как таковых, а обозы с продовольствием, тянущиеся за ними, и чтобы ни одно блюдо не повторялось в течение месяца. Своих коллег представь, ну? Аутотренинг в горах? Да они и недели не продержатся: сдохнут от однообразия пищи и колик в груди. Так вот, я не хочу, чтобы наш спецназ походил на американский.
Сейчас я выскажусь более точно. Мы не даем нашим будущим спецам учиться на собственных ошибках. Всю работу они делают в перчатках. Мы готовим отличников, «белых воротничков», а нам нужны «черные береты». Бот и вся правда о твоей профессии. Я не считаю себя ее поклонником. Однако вынужденно поддержал тебя перед экипажем. Не в моих правилах бросать начатое, переучивать. Процесс воспитания нельзя повернуть вспять, вернуться и что-то переделать. В заключение хочу сказать следующее: мухи отдельно, котлеты отдельно... Есть специальные подразделения, институты, которые занимаются проблемами «психологических войн». Флаг им в руки. Я не знаю, какой умник в Минобороны популяризовал профессию психолога в войсках, но он крепко ошибся. Вопросы?
— После ваших заявлений, Артур Викторович, я не смогу завершить курс. Пошлите вместо меня Юрмина или Офитова. Я же...
— Завершай начатое. У меня нет лишних рук на базе.
— Старший лейтенант Беглов, — не сдавался Колчин. Он стоял перед начальником курса с пылающими щеками и сжатыми в кулак пальцами. Как нашкодивший ученик перед завучем. Горько жалел о том, что пришел к начальнику курса. С другой стороны, выяснил для себя «всю правду о себе и своей профессии».
— Беглов не пойдет, — ответил Паникян.
— Прикажите ему.
— Фактически не имею права. У нас с ним джентльменские соглашения: я нахожу ему замену, а он проваливает к чертовой матери.
— Это вы нашли ему замену?
— Тульчинского?
— Да.
Паникян еле заметно покивал:
— Можно и так сказать. Я нашел.
В обращении Паникяна Олег уловил издевку:
— Можете идти, капитан Колчин.
Олег вышел из штаба «униженный и оскорбленный». Было обидно за себя, за свою профессию, оплеванную начальником курса. Выходит, весь тяжкий труд псу под хвост? Ничего, успокаивал себя Олег, это лишь частное мнение, субъективные выкладки. Если развернуть и без того развернутое выступление начальника военно-морской базы, то место психолога — в санчасти, по соседству с кабинетом врача. "Семейный подряд! — выругался Олег. — Прав, прав Володя Тульчинский: «К чертовой матери!!!»
Почувствовал себя никчемным человеком. И словно оправдался: «Но разве я не помог хотя бы одному человеку?» И горько усмехнулся: «Помог. На бытовом уровне». И эти размышления Колчина укладывались в резкую фразу начбазы: «Мухи отдельно, котлеты отдельно».
У Колчина было много положительных качеств. Одно из них — быстро отходить, забывать обиды, точнее, не обращать на них внимания. Люди частенько не задумываются над своими словами, поддаются эмоциям, сиюминутному порыву. Это как головная боль: когда не обращаешь на нее внимания, она, надув губы, уходит.
Однако правды в словах Паникяна было предостаточно. И над этим стоило подумать. Не на досуге — досуга как такового нет, — а в полевом лагере.
Олег зашел в санчасть и позвонил в гостиницу. Попросил к телефону Арутюнова, чтобы предупредить журналиста о том, что их встреча откладывается минимум на неделю. Будет ли он ждать — этой сейчас Олега не интересовало. Его дело, ставшее как бы личным, также отодвинулось в сроках.
Ответ администратора обескуражил, а с другой стороны, принес облегчение: журналист «выписался» вчера вечером.
* * *«Вот это уже серьезно», — думал Серьга, принимая от мичмана Юрмина снайперскую винтовку. Не «винторез», который еще называют снайперским комплексом (оружие — специальный патрон «СП-5» «снайперский») и который предназначен для бесшумной и беспламенной стрельбы на дальность до 400 метров. Сейчас Василий Серегин держал в руках «настоящую» снайперскую винтовку, которыми вооружены «ашники» и «вэшники» (группа антитеррора «Альфа» и «Вымпел»): английскую «L96» модели «AWS» — Arctic Warfare Suppressed под патрон 7,62 НАТО.
— Ты держишь в руках не уникальную, конечно, но одну из лучших в мире снайперских винтовок, — просветил курсанта инструктор. — Ее конструкция позволяет использовать винтовку при температуре до минус сорока градусов. Оборудована глушителем, дозвуковыми боеприпасами и прицелом переменной — от трех до двенадцати, — уточнил он, — кратности. Точность «авээски» такова, что на дистанции больше полукилометра серия из пяти выстрелов укладывается в круг менее пятидесяти миллиметров в диаметре — спичечный коробок! Гарантированная эффективная дальность — восемьсот метров, чуешь?
— Тяжелая! — широко улыбнулся Серьга, еще не веря своему «счастью». Как не предполагал, что в центре спецподготовки имеются такие образцы стоимостью под десятку «зелени». Он довольно точно определил, что «авээска» вместе с сошками, оптикой и патронами вытягивает за семь кило. — Мне теперь ординарец положен, — пошутил он.
— Оруженосец, — поправил его инструктор, сдерживая улыбку. — На Санчо Панса можешь не надеяться.
— Оруженосец, — поправил его инструктор, сдерживая улыбку. — На Санчо Панса можешь не надеяться.
— Не боитесь, что я сбегу с ней?
— Из тренировочного лагеря?... Вот я боюсь, что ты первым начнешь помощь запрашивать. В лагере есть несколько хороших мест для тренировки... — продолжал Юрмин.
Вообще расположение «Дельты» было идеальным, с точки зрения подготовки «универсальных солдат». Тут и море, и болота, и степь рядом, и пески. Погода чаще всего непредсказуемая, может неожиданно пролиться дождь, задуть ветер, неся то тучи пыли, то дополнительную влагу с Каспия.
— Тебе обо всем расскажет и покажет ваш «классный руководитель» — капитан Колчин. — Юрмин вздохнул: то ли с сожалением, что не сможет лично показать класс снайперу, то ли с облегчением, что его миновала участь неделю торчать в полевых условиях, кормить комаров и проклинать все на свете. — Пошли, покажу тебе азы: разборка, сборка, нюансы разные...
Серьга вспомнил о товарищах, с любовью поглаживая длинный ствол винтовки.
— А остальные что получат?
— Насчет всех не знаю, но твоего близкого друга Землю ждет автоматно-гранатометный комплекс. Он его так любит!...
* * *ИЗ ДНЕВНИКА АЛЕКСЕЯ БЕРЕЖНОГО
Гады! Они лазили в мою тумбочку и прочитали мой дневник! Ладно бы там ребята из нашего седьмого экипажа. Нет — из «тройки». Дитмар, который гнил с головы (у него любой безобидный порез гноится), светился от счастья. Он дал отмашку, и третья лодка, выстроившись в шеренгу, радостно продекламировала:
"Я в спеццентре «Дельта»! Я Земля — Воздух — Море! Я — Вездеход!"
Бараны!
А Дитмар похлопал меня по плечу и предложил поменять мой позывной на «Луноход». Ну что ответить такому кретину? Здорово! — говорю. Ты молодец. Бинты смени, мудила, весь гноем пропах.
И вообще Дитмар — болтун, каких свет не видывал. Мюнхгаузен, короче. Не успел бросить якорь в «Дельте», как начал заливать, что его девчонка — фотомодель. Я у него спрашиваю: где она снималась? В каком журнале? Он — индустриальная тайна. Я ему говорю: в милиции твоя фотомодель снималась: сначала в фас, потом в профиль. И в журнале отметили. Вот и вся твоя уголовная индустрия.
В «Дельте», конечно, слабаков по рукопашному нет, а Дитмар вообразил себя асом. Он раздул свои широкие, как у зулуса, ноздри и поднял кулаки: «Слабо?» И, не дожидаясь моего согласия (я бы еще подумал как следует, драться с ним или нет), попер на меня. Он хотел уделать меня сильными размашистыми ударами сбоку. Но я-то отступал! Крюки хороши на противоходе, а вдогонку — нет. Вдогонку лучше быстрого прямого ничего не придумаешь. И я отрывался от напора Дитмара за счет быстрого шага назад. И уже приметил, что соперник прет на меня с большим наклоном. Да, видно, каспийские язвы — не главные недостатки поволжского немца. Но останавливаться было нельзя — сразу нахватаешь мощных ударов. Поэтому я сделал больше: резко сблизился с немцем. Я двинул его коленом в солнечное сплетение, схватил поперек туловища и бросил через себя с прогибом. И уже на полу — вроде как нечаянно — съездил ему локтем по тыкве. Я изначально не хотел крови, поэтому поступил вполне по-вегетариански.
И тут в барак вошел Колчин. Сегодня он снова отчебучил на своих занятиях. Тема была — «Хранение продуктов питания». Создание аварийного запаса пищи, говорит, устраняет у человека страх умереть голодной смертью. Я сник. Грустно как-то стало. Даже увидел себя без этого самого запаса: на лице страх написан, а навстречу идет, пошатываясь, тощая голодная смерть.
Рассказал также, как подготовить к хранению рыбу и дичь. Когда рыба высохнет, говорит, побрызгайте на нее соленой водой. Я спрашиваю: «А если соли нет, то чем на нее побрызгать?» А он словно и не слышит моих дельных замечаний и переходит к копчению. Мол, чтобы подготовить рыбу к копчению, надо отрезать голову и вынуть хребет. Прямо садист какой-то.
Короче, Колчин вошел в барак и глянул на злого Дитмара, который лежал на полу. Спросил: мол, что это вы, курсант Дитмар, делаете в нижнем партере? Хоть и «псих», а с юмором, он даже поднял глаза на воображаемый бельэтаж: не оттуда ли вы свалились, Кусок Гнилого Мяса? Перевел взгляд на меня. Надо было что-то отвечать. Конечно, голосок у меня не как у «Глюкозы», но получилось похоже: «ОРЗ валит с ног, товарищ капитан». Колчин как-то по-детски предложил: «Помиритесь». Меня это, понятное дело, блокировало. Я протянул Дитмару свой мизинец: «Ты прости меня, малыш, ду-ду, ду-дуру».
Мне натурально зааплодировали.
Наши в зале!
Глава 10 Десант из прошлого
Москва, Кремль,
7 июля, понедельник
Александр Петрович Паршин долго смотрел на подарок тульских оружейников и недоумевал по поводу чьей-то неукротимой фантазии. «Подношение» балансировало на грани «города и деревни»: блестящий от гордости медный самовар, за плечами-ручками которого пристроились, крест-накрест, две медные же винтовки. А носик этого шедевра представлял собой загнутый книзу ствол пушки, словно он расплавился от «горячительного» напитка.
«Долой оружие?» — подумалось Паршину. Он то ли хмыкнул, то ли крякнул и велел отнести непонятный символ в «запасник». Дары нынче уже не те, что раньше, подумал генерал и отчетливо представил себе алмазный трон, который преподнесли армянские купцы Ивану Грозному в надежде, что царь разрешит им беспошлинную торговлю. Собственно, нечто подобное просили и современные тульские «мастера».
Работая в кремлевской администрации, генерал-полковник запаса Александр Паршин мог коллекционировать цитаты, периодически появляющиеся в прессе в его адрес[11]:
«От человека, занимающего такую должность, зависит много. В ней очень много символов и функций».
«Персона закрытая и оттого кажущаяся некоторым чуть ли не зловещей».
«И влияние его будет тем сильнее, чем больше будет зона его контроля над собственной территорией и чем больше будет военная мощь».
Его «территория» — это военно-промышленная группа (к ней тесно примыкают всяческие спецслужбы, активно втягивающиеся в рынок) так называемой «экономической элиты», которую он курировал с 1996 года, когда оставил свой пост руководителя управления контрразведки, и по сей день. Предложение Верховного главнокомандующего стало для Паршина неожиданным, но он размышлял недолго, понимая, что такой шанс выпадает лишь раз в жизни. Быть советником президента всегда почетно, курировать крупнейшую и стратегическую отрасль — ответственно.
Все семь лет, что прошли за зубчатыми стенами Кремля, Паршин ко всему прочему занимался тем, что вылавливал ляпы своих бывших коллег, «прятал их в стол, чтобы не позорить страну и президента». Он прикрывал некомпетентность других, «засучивал рукава и исправлял чужие ошибки».
Заместителем руководителя Администрации президента он стал после того, как Александр Волошин оставил эту должность в 1998 году и занял ключевой в иерархии Кремля пост. Научный работник, ставший впоследствии бизнесменом, обскакал Паршина на ровном месте, «чутко улавливая текущую политическую конъюнктуру». И генерал вместе с Волошиным был занесен в почетный список кремлевских долгожителей.
Отнести Паршина к святым не осмеливались даже его ближайшие коллеги. Но именно он относился к "творцам системы так называемой «управляемой демократии».
Он стоял во главе разработчиков программы «выборочных репрессий», необходимой для Бориса Ельцина, который то ли старел, то ли впадал в детство. А старики и дети — народ жестокий. Машина «выборочных репрессий» не имела ни тормозов, ни коробки передач. Разогнавшись, она могла переехать (и переезжала) кого угодно.
Как ни странно, с годами работать становилось легче. Паршин даже вывел свою формулировку: «Новое время требует более простых решений».
И вот сегодня — 7 июля, понедельник, — день воистину нелегкий, Паршину предстояло принять «простое решение», чтобы выйти из непростой ситуации.
Он хорошо помнил толкового старшего лейтенанта, проходящего службу в спеццентре ГРУ, даже неплохо знал его отца, работавшего в Первом главке КГБ. Но вот образ Владимира Тульчинского ускользал. Даже менялся от разного освещения, когда генерал пытался представить его то на даче у своего бывшего коллеги, где и произошла их первая встреча, то стоящего под яркими лучами солнца.
Не замарав рук, грязь не вычистишь, припомнилась поговорка. Придется снова засучивать рукава и «прикрывать некомпетентность других».
Паршин знал о ЧП на военно-морской базе, но занял выжидательную позицию. Пока что у него на руках было заключение медиков из военно-морского госпиталя в Астрахани; а кутерьма по передаче тел погибших родственникам его мало интересовала. Он ждал, когда руководством ГРУ, в чьем ведении находилась военно-морская база, будет сделан ход, и лишь тогда определится, кто и какими фигурами играет — он белыми или наоборот. Наконец что-то начало проясняться. У него — черные фигуры, и необходимо выстроить крепкую защиту.