«По большому счету писарь в масштабе Минобороны, ефрейтор с тремя „средними“ звездами. Не оттого ли у военачальников такая топорная речь? — призадумался Артемов. — Что не сами они пишут доклады, а их пресс-секретари и советники». На Олешина он привычно набросал в голове краткую, но емкую характеристику; выправка подхалима, взгляд рогатого мужа, плешь, прикрытая клочком волос, — потомственного канцеляриста.
Артемову директива Минобороны не показалась странной — он видел и не такие диковинные документы. Он не мог согласиться с тем, что трагедия произошла в результате пренебрежения правилами техники безопасности при работе с дыхательными аппаратами замкнутого цикла. Если бы погиб один курсант, то с этим можно было согласиться. Если бы полковника не «осенило» во время поиска «своего» следа, то справедливо было винить во всем именно инструкторов военно-морской базы, которые не уделили должного внимания такому важному моменту, как переключение аппаратов с кислорода на газовую смесь.
Исходя из материалов, имеющихся у полковника Артемова, Главная военная прокуратура строго придерживалась директивы Минобороны: дело было закрыто. Адвокаты родственников погибших курсантов, видимо, имели контакты со «специалистом по оспариванию выводов следствия». «Процесс без эксцессов», — заключил военный разведчик.
Ознакомившись с выводами судебных медиков, оперативный офицер навестил эксперта из закрытого НИИ-17. Затем поднял списки курсантов, проходивших подготовку в «Дельте» в 1997 году. Выбрал из них двух москвичей, узнал их адреса и вызвал в «Аквариум», заказав пропуска на завтра. Наконец, повинуясь интуиции и дабы не пропустить ни одной мелочи, снова потревожил своим вниманием секретаршу. За двадцать лет работы она накопила связи не только в стенах штаб-квартиры ГРУ, но и далеко за его пределами.
— Светлана Николаевна, я попрошу тебя задержаться. Запроси в информационном центре или еще где-нибудь, не знаю, милицейские сводки происшествий в районе теракта — с 24 по 26 августа 1997 года. Все тот же район поселка Чернопесчаный.
— Нет, шеф, настроение сегодня у вас никудышное.
Всего через полчаса на стол Артемова легла сводка за 30 августа, но в ней фигурировало все то же роковое число.
«Найдены пропавшие 25 августа два охотника — Т. Хулхутов и К. Бурулов из калмыцкого поселка Цаган Хол. Их тела были найдены на реке Малая Кривуша. У Хулхутова сломаны шейные позвонки, у Бурулова огнестрельное ранение головы предположительно автоматной пулей...»
* * *17 июня, вторник
Начальник Главного разведывательного управления принял подчиненного немедленно. Он полагал, что полковник нарыл что-то существенное, что пролило бы свет на катастрофу вертолета «Ми-8» с комиссией Минобороны на борту, однако слушал выкладки и читал тот или иной документ совсем по другому делу — 1997 года. Генерал армии внимательно изучил хронологию событий, которую полковник Артемов выписал на листе бумаги столбцом:
24 — 26 августа — группа курсантов ВМЦ «Дельта» находится в учебном рейде.
25 августа — исчезают с экранов радаров два вертолета.
26 августа — обнаруживают их останки.
27 августа — погибает группа курсантов.
28 августа — возбуждено уголовное дело по факту ЧП в «Дельте».
29 августа — в центральном аппарате МО выходит директива с рекомендациями Главной военной прокуратуре закрыть дело.
30 августа — найдены тела охотников, считавшихся пропавшими с 25 августа.
Генерал Ленц, рассматривая карту, которую Артемов повесил на специальный стенд, справа от рабочего стола, покивал:
— Курсанты находились в районе обстрела вертолетов... Как и охотники. Они стали свидетелями теракта. Охотников убрали на месте. А курсантов в спецподразделении? Кто? Кто-то из центра «Дельта»?
Артемов не стал спорить — пока.
— Да, их устранили в центре. И человек, который стоял за терактом, проходил службу в «Дельте».
— И был напрямую связан с диверсионной группой... Интересный ход. Почему в таком случае курсанты не сообщили о том, что видели? Почему молчали? И что я могу выжать из твоего молчания? — Генерал подмигнул. — Тестируешь начальство?
«Хор-рошее у него настроение, — заметил Артемов. — Пора его подпортить».
Вообще начальник ГРУ обладал крутым норовом, мог хватить по столу крепким кулаком и послать так далеко, что возвращаться придется очень долго. Многие все еще находились в пути. Однако Артемов умел располагать к себе людей и не боялся переступить через опасную грань — совсем чуть-чуть. К тому же был не слепой и видел, что Ленц симпатизирует ему и, кто знает, может быть, видит в нем замначальника оперативного управления.
— Вы задали четыре вопроса, Игорь Александрович. Мне начинать с конца или?...
— С середины.
— Значит, «почему курсанты молчали»... — Артемов рискованно надел маску умиления, которая заодно вопрошала: «Игорь Александрович, скажите это сами, а?»
Его двусмысленная мимика нашла отражение в сдвинутых бровях 57-летнего генерала армии. Но вот они разошлись и взметнулись, как две мохнатые гусеницы-синхронистки, чтобы через мгновение вызвать волнение в его голубых глазах.
— Погоди... Ты хочешь сказать, что это курсанты совершили теракт?
— Именно.
— Ничего себе — курсанты! Интересно, что бы получилось из них на выходе... Давай дальше.
И Артемов, воодушевленный расследованием шестигодичного «глухаря», «давал».
— Из отчетов и рапортов, с которыми я ознакомился, следует, что курсанты «Дельты» вышли в рейд, вооруженные лишь легким стрелковым оружием: автоматы «АКС» с приборами бесшумной и беспламенной стрельбы, пистолеты «АПБ» — автоматические «стечкины» с глушителем. Поработав с картами, я нашел вот что: Кривуша и Малая Кривуша, у истоков которой и произошел теракт, ведут к одному месту: мысу Кумой, в районе которого проходили учения одной из групп военно-морской базы. И там же, согласно вводной, для них было приготовлено средство передвижения до острова Черненький: надувная каркасная лодка с мотором. Лодка с мотором, понимаете, Игорь Александрович? Шестеро крепких курсантов могли перенести ее до Кривуши — это около пяти километров, пройти по ней до Малой Кривуши, а там и до места диверсии рукой подать.
Так думал Артемов, и начальник военной разведки полагал, что тот не ошибается. Его версия не была смелой, а вполне реальной. Да и с внутренним чутьем не поспоришь, мурашки не сгонишь; они завладели руками начальника управления, подняли на них волосы и все настойчивее подбирались к затылку: по двум российским вертолетам отработали свои. Собственно, Артемов нашел то, что искал: аналогичный случай.
— Полагаю, где-то в районе поселка Чернопесчаный, — полковник очертил место на карте, — они взяли из схрона ПЗРК. Хотя не исключено, что схрон находился на мысе Кумой. Диверсанты, обстреляв вертолеты, добили оставшихся в живых. Бросили оружие и покинули место диверсии обратным маршрутом. По пути убрали случайных свидетелей — охотников. Переправились на Черненький, выполнили учебное задание и в означенное время возвратились в расположение военно-морской базы.
Артемов не мог предположить, что очередное дело снова приведет его в учебное подразделение. Сколько прошло с тех пор, когда он вытаскивал «крота», чеченского агента, классически внедрившегося в центр подготовки спецназа Приволжско-Уральского военного округа (ПУрВО)? Каких-то два месяца. Точно два месяца — основные события пришлись на 14 — 15 апреля[5]. Дело было сложным, последствия его — трагическими. Артемов взвалил на себя ответственность за принятие ключевых решений, не связанных напрямую с его оперативно-розыскной деятельностью. Он сетовал на то, что возглавлял не командный пункт. Каким-то образом он воздействовал на свои мысли, и они воплощались в жизнь, щедро закрашенную черно-белыми полосами, — в основном против его желания. Тогда он, смертельно уставший, безрадостно думал, что этот дар станет, наверное, его визитной карточкой: «Слышали про полковника Артемова? Так вот, это сложное и ответственное дело нельзя поручать ему ни в коем случае».
И вот — опять двадцать пять. Снова учебный центр, но дислоцированный на военно-морской базе.
— Дальше, — поторопил Артемова генерал.
— На курсантов не пало подозрение лишь потому, что они — курсанты. Думаю, от этого определения следствие отмахивалось как от навозной мухи — если вообще обратили на это внимание. Курсант для большинства — это всегда обучающийся, будущий солдат. Но никто не вник в специфику обучения в военно-морском центре. Там проходят курс уже состоявшиеся спецназовцы, офицеры, сержанты после срочной службы, поучаствовавшие в спецоперациях на Северном Кавказе.
— Это предположения. Более или менее логичные. Нам нужна рабочая гипотеза. У тебя есть доказательства?
— Доказательства стоят за дверью, Игорь Александрович. Я вызвал двух бывших курсантов — выпуска 97-го года. Кстати, курс «провалился»: в сентябре того же года — ровно через месяц после ЧП — спеццентр фактически перестал существовать. Точнее, из него сделали обычную учебку морской пехоты. Передали один из трех малых десантных кораблей[6]. Разумеется, поставили крест на таких дисциплинах, как водолазная подготовка, не говоря уже о такой специфической, как выход из подводной лодки через торпедные аппараты. И лишь в мае этого года «Дельте» вернули прежние приоритеты.
— Как ты думаешь, а почему на «Дельте» в 97-м году поставили крест? — спросил генерал, занявший пост начальника военной разведки именно в 97-м. В какой-то степени и под его напором произошло возрождение «Дельты», а детали ее опалы «задели» генерала армии лишь информативной частью — как отстреливающимися болванками ракеты с разделяющимися ядерными боеголовками.
На вопрос шефа Артемов пожал плечами: «И так ясно».
— Чтобы окончательно замять дело, — ответил он. — Стараниями чиновников из Минобороны скандала удалось избежать, дело развалилось. А чтобы его окончательно замять, развалили и саму военно-морскую базу. Искать ответственного за ЧП — себе дороже. — Михаил Васильевич выдержал многозначительную паузу: «Один ответственный потянет за собой другого, полетят звезды, покатятся головы». Ведь если переиначить Экзюпери, то получится следующее: если под строем виновных офицеров расстелить скатерть, то на нее, кроме звезд, ничего не упадет.
Но все это в рамках чрезвычайного происшествия, ведь в Минобороны не предполагали, что ЧП — лишь финал, а вот где стартовая черта и кто выступал стартером... Но вот именно сейчас Артемов мог позволить себе усомниться: поставить крест на специализированном центре — с его высокопрофессиональными кадрами и даже традициями, оборудованием, потребностью в специалистах экстракласса, выпускающихся центром, — не круто ли? Не круто, если вспомнить «новейшую военную историю России»: закрывались оборонные предприятия, расформировывались части спецназа и прочее.
— Ты уже беседовал с бывшими курсантами? — спросил генерал, занимая место за рабочим столом. — Что интересного они тебе поведали? И почему не вызвал офицеров «Дельты»?
— В свое время на офицеров могли надавить. Объективную, хотя и не полную информацию можно получить от рядовых.
— Так ты беседовал с ними? — повторился генерал.
— Нет, не беседовал. Я уровнял наши шансы.
Ленц рассмеялся.
— Садись в мое кресло, — полушутливо предложил он, похлопав по подлокотнику даже не кресла, а мягкого стула, на котором сидел. — А я сбегаю позову их.
Вообще Михаил Артемов, занимающий в главке должность старшего оперативного офицера, часто вращался в среде генералов управления военной разведки и смотрелся весьма достойно, не тушевался, в глаза смотрел открыто и не «работал лицом среди правильных людей». Чего нельзя было сказать о самих генералах. Некоторые из них переигрывали, точнее, играли на этом факте: заносчивые взгляды скользили, как по пологой башне современного танка, по моложавому полковнику. Однако не причиняли особого ущерба «конструктивно сложенному» военному разведчику.
— Что ты надеешься услышать от наших гостей? — спросил Ленц.
— Об исключительной — я бы сказал, о феноменальной подготовленности бойцов погибшего экипажа, — ответил Михаил Васильевич. — Это была профессионально подготовленная диверсионная группа, и она должна была отличаться от остальных экипажей. Диверсии, подобно той, что имела место близ Чернопесчаного, тщательно планируются, много времени уходит на подготовку, шлифовку деталей. Порой уходят недели, месяцы.
— Разработчик этой операции потратил не меньше. И человек он нашего круга. Давай-ка помозгуй за него, а я послушаю.
Артемов прищурил глаз и пошевелил губами, словно что-то подсчитывал.
— Во-первых, он еще до начала курса знал точную или максимально точную программу группы лиц, которые и стали его жертвой: их планы, расписание по пунктам, дням и часам, даже точный маршрут передвижения. Во-вторых, он либо подобрал боевую группу, либо она уже была укомплектована, возможно, имела опыт проведения диверсий. Затем бойцы этой группы направляются в центр спецподготовки в качестве претендентов, причем на общих основаниях — чтобы не нарисоваться и не вызвать подозрений — и по трем причинам. Первая: они находятся в непосредственной близости от проведения диверсии. Второе: надежная легенда — им не нужно скрываться, напрягаться от возможных контактов с военными — моряками, пограничниками, милицией. Они постоянно вместе, командой, ежесекундно чувствуют друг друга, не теряют контакта. А это очень важный момент для диверсионной группы. Действующей в тылу врага, — добавил полковник. — Плюс все то же определение — курсанты. Что отчасти выглядело как алиби.
— Согласен, — кивнул генерал. — Я понял тебя. Диверсанты — одно целое звено — как до диверсии, так и после. И убрать их легче именно по этому важному обстоятельству. Причем подвести под несчастный случай. Идеальный вариант, — отдал он должное неизвестному разработчику этой операции. — Классика: исполнителей почти всегда убирают. Кто устранил этих? Кстати, давай определимся с названием группы. Ты же не собираешься писать в отчетах: они, их, этих... Предлагаю «экипаж-97».
— Согласен.
— Нам недостает промежуточного звена, — сказал Ленц, покручивая в руках плюсовые очки в золотистой оправе. — Экипаж кто-то курировал в центре. И сделал все, что от него требовалось: укомплектовал группу своими бойцами, вел их по курсу так, что ни один не попал под жесткий отсев. И в учебный рейд, во время которого была совершена диверсия, они пошли по графику, составленному куратором. По его же распоряжению они, вернувшись в центр, на следующий день приступили к практическим занятиям с дыхательными аппаратами.
— Чтобы отдать концы, — подхватил Артемов. — Поначалу я подумал, что все шесть аквалангов имели одну неисправность, — это был первый вариант. Второй — в газовой смеси или кислороде присутствовал отравляющий компонент. В заключении медэкспертов я нашел один интересный момент, который исключает механические, что ли, повреждения дыхательных аппаратов. В крови погибших медики не обнаружили следов адреналина. Что говорит о следующем: они умирали, но страха не испытывали.
Ленц повел плечами то ли от неотрывного взгляда подчиненного, то ли от его слов.
— Я поговорил со специалистами из нашего НИИ-17, — продолжал Артемов, — они дали ответ: подобный эффект может дать яд, разработанный в этой же лаборатории еще в 1970 году. Яд имеет совершенно безобидное название: «жасмин». И действует «гуманно», как умерщвление приговоренных к казни посредством смертельной инъекции: сначала вводят успокоительное, потом снотворное, а дальше хлорид кальция останавливает сердце. Причем «наш» «жасмин» не оставляет следов, поскольку задействует естественные наркотики организма. Точнее, активизирует их. Короче, банальная передозировка.
— Я знаю о «жасмине» достаточно, — кивнул генерал, — это средство разрабатывали для спецопераций. В основном в газовой модификации. «Жасмин» не вызывает паники — в этом его главное преимущество. Даже возбужденный человек моментально успокаивается, расслабляется, засыпает, а потом умирает. Противоядие одно: вовремя введенная доза адреналина. И то этот антидот помогает не всем и не всегда. «Жасмин» состоит на вооружении российских спецподразделений.
— Возможно, ты прав, и к «экипажу-97» применили именно «жасмин». — «Однако, — подумал начальник военной разведки, — этот факт не сужает круг поисков. „Жасмин“ используется различными спецподразделениями — ГРУ, ФСБ, МВД».
Ленц коротко ответил на телефонный звонок и продолжил беседу.
— Считаешь, закачали газ в дыхательные аппараты? — предположил он.
Артемов не согласился с шефом.
— Думаю, сначала в баллон с газовой смесью: возиться с каждым аквалангом долго — а значит, и рискованно, и неудобно. К тому же для этого необходим компрессор, поскольку разница в давлении у небольшого баллончика — я имею в виду стандартную упаковку для спецсредств — и баллона с газовой смесью велика. А после заправки аппаратов газ из баллона был выпущен — вот и все. Никаких следов не осталось. Если куратор отвечал за техническое оснащение, в чем я сильно сомневаюсь, — то уничтожил следы сразу же после заправки аппаратов. Но он не мог быть эксплуатационником, поскольку формировал экипажи — факт нами почти доказанный. Так что, скорее всего, сделал это позже, уже после устранения исполнителей. А техник, сам того не зная, вместо нитрокса закачивал в акваланги ядовитую смесь.