– Снова?!
Елена только пожала плечами.
Но благостного настроения Елене хватило ненадолго.
Пока Елена критиковала все, что только можно в Микенах, в Спарте скульпторы сначала старательно очищали стены от старой росписи, а потом готовили к новой.
На сей раз всем распоряжался Фигебрий. Работа предстояла немалая, но торопиться нельзя, есть то, после чего стены должны обязательно выстоять и хорошо высохнуть, иначе роспись быстро начнет облезать и все придется начинать заново.
Сначала со стен сняли прежние слои, выровняли, потом поверхность покрыли слоем желтой глины, смешанной с рубленой соломой, снова старательно выровняли. Теперь можно было приступить к штукатурке. Ее осторожно накладывали слой за слоем, тонко, но ровно, и каждый тщательно выглаживали мраморным лощилом, чтобы не осталось ни малейшей выбоинки или царапинки.
Убедившись, что все ровно, Фигебрий распорядился закрыть мегарон на просушку. На первый взгляд уже через несколько дней было вполне сухо, Менелай даже удивился, почему не продолжают работу? Художник отчаянно замотал головой:
– Нельзя, никак нельзя! Стены должны сохнуть не меньше месяца!
Менелай вздохнул: а если Елене надоест в Микенах раньше? Придется везти красавицу еще куда-нибудь…
Пока мегарон сох, они с Фигебрием старательно обсудили каждый рисунок, должный появиться в больших квадратах, на которые разбили стены и потолок для росписи. А во дворе тем временем готовили краски, чтобы высохшую стену расписать каждый квадрат своим рисунком, своим орнаментом. Расписано будет все – стены, потолок, даже полы. То, что сотрется или потускнеет, подновят, но если поторопиться, то делать это придется скоро, а это позор для мастера.
Вот и пришлось Елене гостить у сестры довольно долго, выводя ту из терпения!
Агамемнон вернулся из Трои каким-то другим. Он по-прежнему был громогласен, активен, ему подчинялись даже те, кто вполне мог этого и не делать, просто внутренняя сила этого человека била через край, сгибая волю любого, кто оказывался рядом. Микенский царь, несомненно, был самым сильным среди царей Эллады, но не только из-за богатства Микен, а из-за собственной силы.
Это новое в брате сразу почувствовал Менелай и понял, что оно связано с Троей. Спартанский царь был абсолютно прав, отныне Агамемнон знал – или Троя, или Эллада, другого не дано. Еще немного, и сильная Троада подомнет под себя один остров за другим, царство за царством. Даже если это произойдет не при его жизни, то следующее поколение вынуждено будет покориться. Агамемнон вдруг отчетливо осознал и свое собственное предназначение: ему суждено не остановить это наступление Азии на Элладу, а опередить, предупредить его! Он всегда знал, что не просто проживет свою жизнь, но сделает что-то, чего не сможет никто другой. А еще знал, что очень дорого за это заплатит.
И теперь это огромное что-то необратимо надвигалось, ни остановить его, ни отказаться от своей роли Агамемнон не мог. Мало того, он никому не мог и рассказать о своем предназначении. Он один против всех, даже против собственных ахейцев, против своего брата, он один должен придумать выход и осуществить, заставив всех подчиниться своей воле, но он и жертвы принесет один.
Почему-то вспомнилась та девочка, которая чуть не шагнула со скалы вниз. Кассандра… Она тоже знала о его предназначении… И то, что не шагнула, давало Агамемнону надежду исполнить его. Есть люди, которых по жизни ведет Рок, царь Микен был именно таким.
Теперь все мысли Агамемнона были подчинены одному – Трое. Клитемнестра обиделась, решив, что муж нашел там кого-то и потому рвется в далекий город. Сам царь Микен ничего о своих замыслах и намерениях не говорил, но женские сердца куда чувствительнее мужских. И уж, конечно, Клитемнестре в голову не приходило, что причины могут не быть связаны с женщиной, чем еще объяснить явное пренебрежение со стороны мужа?!
Менелай пытался расспрашивать Одиссея, что же произошло в Трое, но друг ничего не мог толком ответить. Вроде ничего… не считать же пророчество полоумной Кассандры, да и оно ничего не меняло. Одиссей провел у них немало дней, пережидая непогоду, по вечерам он подолгу рассказывал о богатом городе, об исключительно выгодном расположении Трои, о Приаме, Гекторе, Гекубе, в том числе и о красавце Парисе, и об обещании Афродиты. Елена сразу приняла обещание на свой счет:
– Как она могла обещать кому-то мою любовь? Я вольна в ней, кому захочу, тому подарю!
Менелай попытался свести все к шутке:
– А разве она не принадлежит мне?
Неизвестно, чем закончился бы этот разговор, но Елена почувствовала начало схваток и, немного погодя спокойненько родила дочь, которую назвали Гермионой.
Одиссей только головой качал:
– Слушай, Менелай, как у нее все ловко получается, а? Ходила, ходила и вдруг родила!
– Ну, не вдруг, для этого понадобилось походить беременной… – хохотал счастливый отец троих сыновей и одной дочери.
– Да нет, я к тому, что другие женщины днями мучаются, орут, а она так легко и сразу!
– Она все четыре раза так.
– Настоящая женщина, – даже вздохнул Одиссей.
– А ты сомневался?! – хлопнул друга по плечу Менелай.
Рождение дочери ненадолго отвлекло Елену от повседневной жизни, но как только она передала девочку кормилице и смогла снять затягивающую грудь повязку, перед всеми предстала еще более похорошевшая красавица, хотя казалось, куда уж дальше? Одиссей вздохнул:
– Ты только хорошеешь! У Пенелопы выпал зуб после рождения нашего сына.
– Зуб? – Елена улыбнулась, демонстрируя ослепительную улыбку со всеми зубами совершенной, как и все остальное, формы.
Но Одиссей ее уже не слышал, он сидел, пригорюнившись:
– Но я все равно скучаю по своей Пенелопе… Она самая… – он чуть не сказал «красивая», вовремя остановившись, чтобы не обижать хозяйку дома, – верная, самая хорошая, самая лучшая для меня.
Царь Итаки отправился домой, не дожидаясь хорошей погоды, а через десять лунных месяцев у Пенелопы родился еще один сын.
Красота Елены не самая сильная сила, нашлось то, что притянуло Одиссея крепче – любовь и верность Пенелопы… Елену даже чуть задело такое предпочтение, заметив это, Менелай усмехнулся:
– А чего ты хочешь, чтобы все мужчины сидели у нас в мегароне и восхищались твоей красотой? Тебе недостаточно меня?
Если честно, то было недостаточно, последние месяцы она уже не имела возможности показывать свою стройную фигуру, потому что носила ребенка, а теперь, когда талия снова стала стройной, наступило время без гостей, потому что на море непогода. Елена так привыкла к восхищению многочисленных поклонников, что даже временное их отсутствие приводило женщину в дурное настроение. Менелай усмехнулся:
– Погоди немного, скоро подуют хорошие ветра, и снова набегут гости. А пока не сделать ли нам с тобой еще одну дочку? Мне понравилась голубоглазая крошка, она явно удалась. Повторим? – Руки Менелая уже задирали хитон и тунику Елены, и как ни была та сердита на глупых мужчин, глазеющих на своих простеньких жен вместо нее, красавицы, она откликнулась на мужний зов. Правда, рожать еще одну девочку совсем не хотелось, это означало несколько месяцев неудобств, зато сам процесс…
Менелаю процесс тоже очень нравился, он на целую неделю заставил жену забыть об отсутствии поклонников. Истосковавшиеся любовники почти не вылезали из спальни. Но Елена пресытилась, и все вернулось на круги своя… Красавица снова стала капризной и частенько оказывалась недовольна мужем. Почему? Да так ли трудно красивой женщине найти повод, чтобы устроить скандал, тем более будучи уверенной, что мужчина обязательно признает свою вину?
А потом и гостей оказалось не так много, как всегда… Одиссей не в счет, Елена уже помнила, что беспокойный, неспособный и недели усидеть дома рыжий говорун всем сердцем привязан к своей Пенелопе, к тому же он друг Менелая и ни за что не позволит себе даже заинтересованного взгляда. Когда-то, заставив женихов красотки поклясться в верности и помощи ее мужу, Тиндарей попросту исключил из ее возможных любовников всех мало-мальски интересных царей! Иногда Елена вспоминала отца за это не самым добрым словом. Постепенно осознав, что только любоваться неувядающей красотой супруги Менелая, завидуя ему, скучно, бывшие женихи попросту перестали часто наезжать, как делали это первое время. Елене становилось скучно, а на ком вымещать скуку, как не на муже?! Скандалы в доме спартанских царей становились привычными.
Менелая не было дома, он уехал проверять рудники в Парноне. Хитрый Тиндарей не сразу рассказал зятю о своих богатствах, только когда убедился, что тот не отдаст все в загребущие руки Агамемнона, повез его на Парнон и Тайгет. Медь Монемвассии и серебро Тайгета весьма впечатлили Менелая, а вот о золоте на Эвроте и еще одном богатейшем серебряном руднике на Парноне он узнал перед самой смертью Тиндарея.
И теперь царь не говорил, куда отправляется даже жене, чтобы невольно не выболтала. Но Елена не интересовалась, откуда это золото, для нее главное, чтобы браслеты, серьги, фибулы, заколки… были красивыми, нити для вплетания в волосы длинными, пряжки массивными… и чтобы они вообще были! А где брать – это дело Менелая. Красоте нужно красивое обрамление, не Менелай, так другой найдется. Она первая красавица, значит, пусть мужчины стараются!
Тем более на мужа красотка еще была сердита. И вообще, ее уже который день преследовало дурное настроение, новых поклонников не прибавлялось, мужчины были катастрофически заняты своими делами, а старые уже надоели, она наперечет знала все их восхищенные возгласы и давно не верила ни одному. Вот если Тесею она нравилась, то герой не испугался похитить!
Елена не задумывалась, что Тесей похитил незамужнюю Елену и собирался на ней жениться, а что делать воздыхателям, которые ежедневно топчутся у них в мегароне дворца? Даже похитив, они немедленно столкнулись бы с мощью братьев Атридов, а такого и врагу не пожелаешь! Да и красавица требовала слишком больших средств для ее содержания, об этом тоже не стоило забывать.
И склонять ее к измене тоже не имело смысла, хитрый Менелай упорно не ревновал супругу, но недвусмысленно давал понять ее ухажерам, что лично оскопит любого, кто посмеет посягнуть на его честь… Это отбивало всякое желание заходить дальше восхищения красотой Елены. А ей одного восхищения упорно не хватало! О том, что красавица, она знала и сама, но что же эти сгорающие от вожделения мужчины не делают и шага для обладания этакой красотой?!
Елена проверяла счета, перебирая таблички. Ее парфюмер Филей стоял перед царицей, готовый дать пояснения. Елену совершенно не интересовала стоимость товаров для притираний и благовоний, она беспокоилась, чтобы тот ничего не пропустил.
– Вот это, – Филей протянул табличку, – для духов.
– Укроп, ирис, можжевельник, аир, кориандр, мед… перебродившее вино?! – брезгливо поморщилась царица. – Я буду пахнуть, как торговка или простолюдинка!
– Это лишь для основы. Вот еще для притираний. А вот еще: крушина, цвет винограда, магнолия, айва, анис…
– Только не анис! Терпеть не могу!
– Хорошо, царица, исключим. Из Сирии привезли мирру, корицу, имбирь. И розовое масло свежее. А еще листья и ягоды аполлонова дерева для твоих прекрасных волос.
– Столько всего для одной женщины! – послышался возглас вернувшегося Менелая.
Елена недовольно покосилась на мужа.
– А нет ли такого средства, чтобы улучшать настроение моей любимой супруге? – Он наклонился, чтобы поцеловать Елену в висок. Та чуть отодвинулась. – Иди, – махнул рукой царь мастеру, – я сам знаю такое средство.
У Менелая явно было прекрасное настроение, в отличие от жены. Его рука взялась за застежку хитона, а вторая уже крепко прижимала женщину к себе:
– Ну не дуйся, я хочу тебя!
– Отстань, Менелай! От тебя пахнет конским потом!
Тот замер:
– А чем должно пахнуть от мужчины, который провел целый день в седле, торопясь домой?
– Так вымойся сначала!
Он отпустил ее плечи, так и не расстегнув застежку, глаза зло блеснули. Шагнул к брошенной на скамью сумке и вдруг швырнул Елене целую горсть украшений. Подвески, серьги, перстни, браслеты и еще множество всего рассыпалось по полу. Менелай снова схватил ее за плечи, но теперь уже по-настоящему грубо:
– Ты моя жена и будешь принадлежать мне тогда, когда я этого захочу! Я, а не ты!
В его руках была совсем не та сила, которая так нравилась Елене, на сей раз это злость насильника, которого не интересовало больно ли ей, плохо ли ей. Елена испугалась.
Лежа после его ухода, женщина ужасалась, никогда насилие Менелая не было безжалостным. Елена вдруг поняла, что довела мужа, слишком откровенно пренебрегая им и оскорбляя.
На полу все еще валялись разбросанные украшения. От небрежного обращения нити у некоторых оборвались, и камни рассыпались по всей спальне. Царица позвала Эфру:
– Собери.
Наблюдая, как старая мать Тесея, ползая на коленях, подбирает раскатившиеся камешки, она вдруг плаксиво проговорила:
– Он был так груб сегодня. Даже грудь болит.
Едва ли Елена ожидала сочувствия от старой служанки, но Эфра покачала головой:
– Ты разозлила Менелая. Осторожней, Елена, потерять любовь мужа легко, вернуть трудно.
Красавица фыркнула:
– Ты еще будешь учить!
Когда украшения были собраны и лежали в большой вазе на столе, Елена осмотрела их, ужаснувшись тому, что такая красота испорчена. Женщину снова взяла злость, она прошипела:
– Ну, Менелай, еще посмотрим, кто кого!
Эфра сокрушенно качала головой: ну почему вместе с красотой боги не даровали Елене и мудрость?! Строптивая красавица способна натворить таких бед, что никакому самому терпеливому мужу не расхлебать…
Знать бы Эфре, что немного погодя так и будет!
ПАРИС
Больше всего пребывание микенского царя поразило Париса. У него из головы не выходили слова о Елене – самой красивой женщине. Если она самая красивая, то именно любовь Елены обещала ему Афродита. Но богиня словно забыла свое обещание. Конечно, она женщина, а женщинам свойственно забывать то, что обещали…
Промучившись, Парис решился напомнить. Конечно, Афродита не была в восторге от необходимости выполнять что-то сказанное в запале. Она сказала тогда о любви самой красивой женщины, честно говоря, не слишком представляя кто это. Можно было бы подсунуть Парису какую-нибудь сговорчивую красотку, убедив этого дурачка, что это первая красавица, но сделанного не воротишь, Агамемнон уже напел ему в уши про Елену. Что оставалось делать?
Богиня со вздохом согласилась:
– Ладно, будет тебе любовь Елены! Только она ведь далеко и полюбить тебя на расстоянии не может.
Афродита рассчитывала, что необходимость плыть куда-то очень далеко по опасному морю для Париса, который дальше Иды не бывал, окажется серьезным препятствием, а у Приама хватит ума не отпускать сына никуда. Но то ли Парису было совершенно нечего делать, то ли он уже порядком надоел дома, только и сынок не испугался, и Приам отпустил. А тут еще и торговый корабль подвернулся подходящий, даже целая эскадра.
Афродита махнула рукой: пусть плывет, одним влюбленным дураком у Елены меньше, одним больше… Сам Парис красавчик, вполне сгодится для временного увлечения, а рогов у Менелая уже столько, что лишней пары не заметит.
Парис действительно несколько поднадоел своими капризами и требованиями всему семейству, ведь чувствовавшие себя виноватыми перед сыном Приам и Гекуба потакали ему во всем, что привело даже к стычкам с другими сыновьями, а ссориться с детьми из-за Париса родителям вовсе не хотелось.
Хорошо, что Гектору некогда, тот все время в походах, даже почти сразу после свадьбы снова отправился к Ресу – молодому царю Фракии, у того появились новые великолепные лошади, стоило посмотреть. Андромаха только с тоской посмотрела вслед умчавшемуся мужу, она уже поняла, что так будет всегда – вечное ожидание и беспокойство.
К удивлению Приама, вместе с Парисом вызвался отправиться и Эней, раньше редко куда уезжавший из своих владений на Иде. Гекуба подозревала, что его довела жена – их старшая дочь Креуса. Вот кто любит только себя и блеск золота! Приам согласился, и вскоре корабли были готовы к отплытию, оставалось только дождаться попутного ветра, все же Зелень не всегда позволяет пересекать ее безопасно.
Парис отправился попрощаться с Эноной.
– Энона…
– Молчи, ничего не говори, – приложила пальцы к его губам нимфа. – Ты забыл, что я все знаю наперед?
– Тогда ты скажешь, что меня ждет?
– Нас ждет?
– Ну, нас.
– Тебя сначала обещанная богиней любовь самой красивой женщины, а нас с Корифом…
– Значит, я действительно получу любовь прекраснейшей из женщин? – оживился Парис.
Энона вздохнула:
– А что ждет нас, тебе неинтересно?
– Ах, что может вас ждать? Как обычно – рассветы, закаты, овцы и козы на лугу, птичьи трели в лесу… Тебе же это нравится!
– Совсем недавно нравилось и тебе тоже.
– Да, пока я не знал другой жизни!
Губы Эноны даже задрожали от горя:
– Ты жалеешь, что любил меня?
Парис заметно смутился:
– Да нет, конечно, но это в прошлом.
– Парис!
– Понимаешь, я словно проснулся, с глаз пелена упала!
– Тебя так легко сманили блеском золота в царских чертогах?
– Нет, даже не это! Побывать в разных странах, встретить самую красивую из земных женщин, познать ее любовь… что может быть заманчивей?! Неужели я должен лишиться всего этого и сидеть с тобой ночами у костра, отмахиваясь от сонма москитов и прислушиваясь, не тащит ли моих овец какой-нибудь воришка?!
– Ты гонишься за миражом.
– Пусть! Лучше мираж, чем скучное прозябание! Богиня любви мне обещала…
Энона снова закрыла его губы рукой: