Эх, если бы не облака! У него ж скорость-то всего сто семьдесят пять километров в час максимальная. А обычная и вовсе сто тридцать. Из крупнокалиберного, с авиаприцелом — запросто бы мог срубить. Не «Фоккер» бронированный.
А так — только слушать да зубами скрежетать, чем это тарахтение дальше аукнется?
Черт, думаю, а может, и в самом деле это какой-нибудь местный шмель в высшем пилотаже упражняется?
— Слушай, Кара, а никакая ваша нечисть так жужжать не может?
— По-моему, нет. Разве что черные маги наколдовали новый вид демонов.
Да нет, думаю, вряд ли. Звук уж больно механический.
Ладно.
— Ну, хватит на облака пялиться, — говорю. — Все равно, сколько ни смотри, дырку не проглядишь.
— Малахов, — рыжая обижается, — а повежливей?
— Могу и повежливей, — говорю. — Простите, девушка, но вы, кажется, меня куда-то вели?
— О да, — кивает, — прошу вас.
— Данке шон.
Привела она меня в комнату в башне. Небольшая такая комнатка, но светлая. Кроме Аулея, как рыжая и сказала, там поп сидел, а перед ним на столе сумка лежала, та самая, что я у гоблина — черт, как же его звали, Крэк, что ли? — забрал. И рожи у обоих непроницаемые, точь-в-точь как у начштаба дивизии, когда мы ему докладывали, что на нашем участке свежий немецкий полк объявился.
Ну, посмотрим.
— Добрый вам день, — говорю. — Вызывали?
Аулей отчего-то с попом переглянулся.
— Да, мы звали тебя, Сегей, — отвечает. — Садись. Разговор будет долгий. И ты, Карален, тоже садись.
Интересно, думаю, а она тут зачем? Может, решили из нас постоянную группу сформировать? Разведывательно-диверсионную? Только этого мне не хватало.
— Скажи, Сергей, — поп спрашивает, — когда ты попал в наш мир, где ты оказался?
Вовремя же вы, ребята, спохватились!
— В замке одного лысого типа, — отвечаю. — А точнее, в запертой камере.
— Понятно, — поп вроде задумался.
— А скажи, Сергей, что именно хотел от тебя Гор-Амрон?
— Лысый, что ли? — уточняю. — По-моему, хотел, чтобы я для него кого-то укокошил, убил то есть. По крайней мере, я так его понял. Золотые горы сулил.
Поп с Аулеем снова переглянулись.
— А скажи, Сергей, — снова начал поп, — Гор-Амрон не называл тебе имя… того, кого ты должен был бы убить?
— Нет, — говорю, — не называл. Мое спрашивал.
— Ну, про то, — усмехается Аулей, — как он обжегся с твоим именем, Карален нам уже поведала. Но я очень прошу тебя, Сергей, постарайся припомнить, что он говорил о той… том, кого он хочет убить?
Я мысленно разговор с лысым прокачал.
— Кое-что было, — говорю. — Это кто-то важный. Очень важный. Я вам сейчас лысого дословно процитирую: «От этого человека зависит судьба страны. И не одной страны».
Аулей с Иллирием в третий раз переглянулись.
— И колдун хотел, чтобы ты его убил?
— Именно, — говорю. — Обещал за это пять тыщ золота, но, по-моему, готов был и все тридцать отдать. Если, конечно, он вообще что-то платить собирался.
Сам-то я в это не очень верил. Сколько с черта задатка ни возьми, а все равно в проигрыше останешься.
— Тридцать тысяч, — на попа, похоже, сумма впечатления не произвела. — Немного. Гор-Амрон, как всегда, поскупился. Другие черные маги пообещали бы сто, двести, опустошили бы свои сокровищницы до последней пылинки, лишь бы быть уверенными, что этого человека больше не будет среди живых.
— А на кого, кстати, они так зубы точат? — интересуюсь. — Кто это им так поперек глотки встал? Король ваш, — тьфу, черт, чуть было не ляпнул «местный», — или полководец великий?
Аулей грустно так улыбнулся.
— Это не король и не полководец, — говорит. — Пока.
— Дарсолана. Она наша принцесса, последняя, в ком течет древняя кровь повелителей Ан-Менола. Последняя надежда Света.
Тю. Я-то думал, ну, если не король, то уж по крайней мере кто-то вроде товарища Жукова.
— Сколько ей хоть лет? — спрашиваю.
— Карален родилась в тот же год, что и принцесса, — говорит Иллирии. — В этом году им обеим исполнится восемнадцать.
Совсем весело. Если у местных вся надежда на девчонку вроде рыжей… ну, ребята, я уж не знаю, куда дальше катиться. Хоть сам ложись в гроб и крышку изнутри забивай.
— А что, — спрашиваю, — постарше никого не нашлось?
— Нет.
— Отец принцессы, король Велемир, — вмешалась рыжая, — и почти все самые благородные рыцари королевства полегли на поле под Ослицей, в страшной битве, где были остановлены и истреблены полчища Тьмы. С тех пор Тьма…
Я уж не стал эту церковно-славянскую историю комментировать. И так все ясно — с обеих сторон все, кто хоть палку поднять мог, полегли, после чего наступило вынужденное затишье.
Интересно, думаю, и что они с этой принцессой делать будут, когда черные ребята по новой пойдут? К древку вместо знамени приколотят? Нет, может, конечно, она у них местная Жанна Орлеанская, да вот только что-то сомневаюсь я в этом.
— И очень скоро, — говорит Аулей, — принцесса должна прибыть в замок Лантрис, в тридцати лигах к западу от нас.
— Я вам, — говорю, — только одну вещь могу посоветовать. Отпишите наверх, чтобы личную охрану у нее удвоили, а лучше — утроили. И пусть обязательно поставят туда пару человек из моего мира с нашим оружием. Пусть пограничников поищут или НКВД. Потому что этот самый Гарик Охламон, да и другие его приятели, вряд ли захотят такой удобный случай упускать.
Иллирии вздохнул.
— Ты прав, Сергей, — говорит. — В этой сумке есть письмо Гор-Амрона к другому черному магу — Феллинию, колдуну, знаменитому не менее печально. И Гор-Амрон пишет, что уже сумел вызвать из вашего мира одного опытного убийцу — я так понимаю, это он пишет о тебе?
— Похоже, — киваю.
— Но с тобой у него возникли, как он пишет, «некоторые сложности».
— Да уж радостями не назовешь.
— Исключительно по недосмотру слуг. Поэтому следующий «опыт» он будет проводить сам, лично, вдали от замка. И на этот раз твердо надеется на успех.
— Ну-ну, — говорю. — Пусть дерзает.
Интересно, думаю, что он на этот раз выудит?
«Зверобой» или «фердинанд»?
— Вот бы ему самому, — мечтательно так рыжая заявляет, — откуда-нибудь тоже убийцу наколдовать.
И тут у меня в голове шестеренки одна за другую зацепились.
— А ну-ка, святой отец, — говорю, — повторите, что этот Охламон насчет следующего опыта пишет?
Один, вдали от замка, и еще позаботится, чтобы ему никто не мешал?
— Ты, — Кара встрепенулась, — что задумал, а, Малахов?
— Да так, — говорю, — просто. Он меня все-таки в этот мир вытащил, а я его так и не поблагодарил. Надо будет как-нибудь навестить, а то неудобно получается, можно даже сказать, невежливо. С моей стороны.
Тут вся троица на меня так ошарашенно глянула — ну, словно я опять чего-то не того ляпнул.
— Ты хочешь убить Гор-Амрона?
— Именно.
— Но… он же черный маг.
— Да хоть зеленый змий, — говорю. — Мне-то что? Это вроде как с «тиграми». Да, тяжелый танк, да, броня толстая и калибр немаленький. Опасная машина, не спорю. Но если, как говорит старшина Раткевич, серьезно и вдумчиво к этому делу подойти, то отличается «тигр» от остальных танков только тем, что дольше горит.
— Сергей, — осторожно так начинает поп. — Не подумай, что мы сомневаемся в твоей храбрости, но вступить в поединок с черным магом…
— Поправочка. Не собираюсь я с ним вступать ни в какой поединок.
— А как же ты собрался…
Тут уж я на них посмотрел… странно. Нет, ну в самом деле — какой год у них тут война идет, а они — ровно как дети.
— Да уж как получится, — говорю. — Подвернется случай лопатой из-за угла по лысине треснуть — тресну лопатой. Или еще как-нибудь. А на поединок пусть его гаубичный дивизион вызывает.
И тут у меня в голове снова шестеренки закрутились.
— Стоп, — говорю. — Святой отец, а когда он будет свой великий эксперимент ставить, этот Гарик Охламон в письме написал? А то, может, мы вообще зря спорим? Пока я валялся, можно было из моего мира эшелон с боеприпасами по снарядику перетаскать.
— В письме нет указаний на точную дату, — говорит поп. — Но, скорее всего, это будет завтра. Ведь даже такому сильному магу, как Гор-Амрон, тоже нужно дождаться благоприятного расположения звезд.
— Вот и замечательно, — говорю. — Святой отец, а вы поточнее время определить можете? С помощью вашей астрохре… тьфу, по звездам.
— Звезды светят всем, — улыбается поп, — и, если боги будут ко мне милостивы, то я смогу назвать не только точное время, но и место, где Гор-Амрон попытается свершить свое черное дело.
— Ну, святой отец, — говорю. — Если вы мне такой подарок сделаете, считайте, Гарик уже вас больше не побеспокоит. Им уже будут его приятели-черти заниматься. А у них к нему вопросов надолго хватит.
— Но как ты…
— Честно говоря, — отвечаю, — пока и сам точно не знаю. Но сходить, посмотреть, считаю, нужно. А уж на месте по обстановке определюсь — можно будет его прихлопнуть, если да, то как именно.
— Что тебе для этого нужно?
Это Аулей спросил. Ему, похоже, моя идея сильно по душе пришлась. Ну, еще бы, Гарик этот, как я понимаю, его самый что ни на есть непосредственный противник, причем званием даже чуть повыше, чем он. Вроде бы как я нашему комдиву предложил штаб немецкого корпуса накрыть.
— Во-первых, — говорю, — эти самые координаты, ну, то есть время и место. Это главное. А во-вторых… там видно будет. Что надо, то и спрошу.
— Ты возьмешь кого-нибудь с собой?
— Нет!
— Но…
— Я должна пойти!
Это рыжая выпалила. Даже Аулей от неожиданности вздрогнул.
— Карален!
— Айн момент, — говорю. И рыжей: — Сядь и замолкни. А еще раз начнешь неполученный приказ обсуждать — вылетишь за дверь! Ферштейн?
Вспыхнула, зубами скрипнула, но села. Я ее еще секунд пять взглядом к стулу попригвождал, потом к попу обернулся.
— Так когда, — спрашиваю, — сможете время и место сообщить?
— Наиболее благоприятное время, — говорит поп, — как я уже сказал, наступит завтра днем. А место… с местом сложнее. Мне нужно будет произвести кое-какие вычисления, но, боюсь, даже в этом случае я смогу получить лишь приблизительные…
— Насколько? — спрашиваю.
— Если боги будут ко мне благорасположены — с точностью до полулиги.
То, что пол, а не целая лига, думаю, это, конечно, хорошо. Вот только сколько в этом «пол»? Помнится, когда я на дерево залазил, замок высматривать, рыжая тоже говорила, что до него две штуки этих самых лиг, а было до него…
— В ваших километрах, — говорит рыжая, — это будет один и еще половина.
Что ж, думаю, это еще куда ни шло. Вполне приемлемый треугольник ошибок, я о местных пеленгаторах был куда худшего мнения.
— И сколько времени, — спрашиваю, — вам, святой отец, на эти расчеты потребуется?
— Ну, — задумался поп, — надеюсь, что до полудня справлюсь.
— Вот и отлично, — говорю. — А я пока прикину, что и как с собой потащу.
— Малахов, — шепчет рыжая, — если ты посмеешь…
Тут уж я не выдержал.
— Господин барон, — Аулею говорю. — Я, конечно, извиняюсь, но не могли бы вы вашу замечательную дочурку куда-нибудь запереть? Часиков так на пятнадцать? А?
— Он, — заявляет рыжая, — не может!
Я на Аулея уставился — а он кивает.
— Дело в том, Сегей, что по нашим законам и обычаям я не могу приказывать ей после того, как она принесла вассальную присягу другому.
— А кому она… — начал я и вдруг соображаю — да это ж она мне эту самую присягу произнесла, то есть принесла. В первый день еще, тогда, во дворе. Ну, р-ры-жая!
— Тогда какого черта, — шиплю на нее, — ты мои приказы не выполняешь?
А она из своего личика такую мордашку невинную скорчила — аж плакать хочется.
— Я?
Нет, святой Илья!
— Ладно, — выцеживаю. — Слушай приказ. Встать, выйти и закрыть за собой дверь с той стороны!
— Как прикажете, мой господин.
— Прошу извинить меня, Сергей, — говорит поп. — Но есть еще одна вещь, которую ей тоже стоило бы услышать.
Рыжая услыхала — шлепнулась обратно. Ну, погоди же!
— Отставить приказ «Выйти», — говорю. — Приказ «Встать» остается в силе. Слушать ты можешь и стоя.
Встала.
— Между прочим, — заявляет, — рыцарю, настоящему рыцарю, не полагается сидеть, когда дама стоит.
Тут уж я улыбнулся, удивленно так на нее посмотрел и даже пару раз глазами похлопал.
— Госпожа Карален, — говорю. — Да где ж это вы тут рыцаря, хоть настоящего, хоть липового, видите? Кроме, разумеется, господина барона? А?
Вот на этот раз я ее умыл. Она даже ответить ничего не нашлась, только уставилась на меня, словно на мне новые генеральские погоны объявились.
А я спокойненько так к попу поворачиваюсь и спрашиваю:
— Так что у вас там за дело, которое моей подчиненной услышать необходимо? Надеюсь, не слишком долгое, а то по ней кухонный наряд жирными слезами обливается?
Иллирии, похоже, от моих барских замашек тоже малость ошалел. Один Аулей на все это смотрит и улыбается так, что сразу видно — понял человек юмор ситуации и оценил. Хотя шутил я только наполовину.
— Я хотел сказать, — говорит поп, — что недалеко от замка снова появилось что-то из вашего мира.
Ха!
— Где и что?
— Ну, на второй твой вопрос я…
— Снимается. Где?
— Западнее замка, примерно, — поп в потолок уставился, губами пошлепал, — в десяти ваших километрах. Неподалеку от Лосиного холма.
Ага. Чтоб я еще мог Лосиный холм от Барсучачьего отличить.
Я на рыжую злобно так посмотрел — а она также на меня, вздохнул и отвернулся. М-да уж. Видно, как говорил сержант Баширов, кысмет тебе такой, Малахов. Судьба то есть.
— Ладно, — говорю. — Все равно до полудня времени еще хоть отбавляй, так что обернуться должен успеть. Разрешите приступать?
Аулей кивнул.
— Если тебе, Сегей, что-нибудь все же понадобится…
— Понадобится — достану, — говорю. — Не-рядовая Карален — за мной!
Повернулся и вышел.
Рыжая следом вылетела. Причем от возмущения ее прямо-таки распирало всю, даже личико не просто круглое сделалось, как бывало, а овальное в ширину.
— Ты… Ты…
Я на всякий случай к зубцу прислонился — а то ведь, думаю, так и вниз улететь можно.
— Как ты мог?!
— Как я мог — что? — спрашиваю.
— Что?! Как ты мог так поступить со мной?! Ты…
— Отста-авить!
— И не подумаю. Ты — ничтожный предатель, и если ты думаешь…
Ну вот, думаю, опять пошли девичьи обиды. И что прикажете делать, а, товарищ капитан? Воспитывать? Так ведь у нас тут, насколько я понимаю, не детсад и даже не Артек. Тут как бы даже и война, на которой, случается, убивают. И вот в такие раскрытые настежь варежки запросто можно схлопотать пулю или, применительно к местным условиям, стрелу из очень автоматической рогатки. Как говорил старшина Раткевич: «Если хочешь есть варенье — не лови зевалом мух!»
— Ты вообще слышишь, что я тебе говорю?!
— Очень даже внимательно, — отзываюсь. Прокачал обстановку в голове — нет, думаю, придется все-таки кое-чего разъяснить.
— А ну, — говорю, — повернись-ка.
Рыжая осеклась и настороженно так на меня уставилась.
— Это еще, — спрашивает, — зачем?
— Затем, чтобы спросила. Команды, к вашему, нерядовая Карален, сведению, не обсуждаются, а выполняются. Вы-полнять!
Повернулась. Я от зубца отклеился, покосился вниз, во двор — прямо под нами крыша конюшни, соломой крытая, так что даже если свалится, ничего страшного — размахнулся и ка-ак врезал ей леща. После чего развернулся и так рванул, что звук визга меня догнал только у входа в башню.
Только успел дверь захлопнуть и ногой в стену упереться — бу-ух, — чуть не улетел вместе с дверью! Ничего себе, думаю, это ж не девчонка, а прямо бетонобойный. Таким молодецким пинком дот из земли выворотить можно.
— Ма-алахов! — Бух. — Я не знаю, что я с тобой сделаю! — бух.
— Вот когда придумаешь, — кричу, — тогда и приходи.
— Тварь! — Бух. — Орочья отрыжка! Темнобес!
— Как-как? — кричу. — Это уже что-то новое. Мракобесом меня еще никто не именовал.
— Дерьмо.
Дерьмом она меня уже потише назвала. Ну, думаю, вроде успокоилась. Убрал ногу, прислушался — ничего, только приоткрыл чуть дверь — а она в эту щель ка-ак влетела!
Черт, это уже даже не рыжий вихрь был, а рыжий тяжелый танк! На полном ходу!
Спасло нас обоих только то, что лестница в башне хоть крутая, но довольно узкая. Поэтому я сначала спиной об стенку приложился и только потом — о ступеньки. Съехали мы на полпролета вниз и замерли в неустойчивом равновесии — я сверху, Кара где-то подо мной, темно, как у… танке, одна рука в следующую ступеньку упирается, вторая во что-то мягкое, ноги вообще неизвестно где, но сильно похоже на то, что над головой, и болит все, что только может, плюс то, что вообще болеть не имеет права за отсутствием в нем нервов.
— Сергей?
— Что?
— Ты жив?
— Нет, убит. Погиб смертью героя. После чего пропал без вести.
Рыжая подо мной тихонько прыснула.
— Малахов.
— Ну?
— Ты не мог бы убрать руку с… с меня? И вообще, не мог бы ты убраться с меня весь?
— Если я это сделаю, — шепчу, — то мы оба покатимся дальше вниз. А до низа, между прочим, еще далеко.
— Что? — фыркает Кара. — Так и будем лежать?
— Есть идеи получше? — спрашиваю. — Нет? Тогда молчи.
А сам лихорадочно соображаю. Положение у нас действительно, как говорил лейтенант Светлов, пикантное, как соус. И, главное, ничего нельзя сделать, потому что ничего не видно. Нулевая видимость.