– Что же мне делать?! Что, Валера??? Помоги! – простонала она едва слышно.
Он рывком поднялся, сделал два шага к двери.
– Дорога до трассы здесь одна, заблудиться сложно. По ней четыре километра. Ты на время бегаешь куда дальше. После полуночи фуры по трассе идут одна за другой. Но… – Он чуть скосил на нее взгляд. – Но это если тебе есть где спрятаться. Если нет, то лучше и не пытайся. Михаил Иванович закусил удила. Переубедить его невозможно.
– Есть! Есть где спрятаться. – И она снова вспомнила о спрятанных ключах в пластилиновом комке на задней стенке почтового ящика.
– Отлично. – Он повертел с хрустом шеей, глянул на нее строго. – А сейчас идешь в душ, приводишь себя в порядок, спускаешься вниз и улыбаешься, улыбаешься хозяину. Поняла?
– Да.
– Не слышу! – рявкнул он.
– Все поняла, да. – Она вскочила, закивала.
– И главное, не споришь, – предупредил Валера, хватаясь за дверную ручку. – Не споришь и соглашаешься. Поняла?
– Да.
– Все, ждем внизу…
День тянулся месяцем. Она старательно улыбалась Шелестову, соглашалась с ним во всем, хотя плохо слышала, что он говорит. Вызвалась погулять с ним. И они неспешно гуляли вдоль березовой посадки, вдыхая аромат кудрявой травки, которой заросло поле. Потом он захотел посмотреть, как она стреляет из боевого пистолета. И Диана полтора часа молотила по мишеням почти без промаха. Шелестов остался доволен.
– Вот смена растет, да? – орал он Виктору и Валере, которые торчали неподалеку.
Орал и надирался. Свалился к пяти часам вечера в одной из спален. И сразу стало тихо. Даже храпа не было слышно. Все разбрелись по своим комнатам. Когда кто ужинал, Диана не слышала. Она замерла в своей комнате, безотрывно наблюдая за стрелками часов. Когда они чуть не добрались до полуночи, она надела черные лосины, черную трикотажную кофту с длинными рукавами, темные спортивные туфли на жесткой подошве и черную спортивную шапочку, тщательно спрятав под нее волосы. Играть надо было по всем правилам. Тихо выбралась из своей комнаты через окно. Дай бог здоровья Валере, он не раз заставлял ее это делать. И, пригнувшись, короткими перебежками двинулась в сторону трассы.
Конечно, она не дурой была и не побежала по грунтовке. В лунном свете извилистая дорога просматривалась великолепно. И, хватись кто ее, рассмотреть бегущую фигурку будет несложно.
Нет, она побежала полем, спотыкаясь о густую траву и перепрыгивая через кочки. Но бегом по пересеченной местности ее тоже было не напугать. И на трассу она выскочила быстро. И попутку поймала сразу. Пожилой дядька на грузовике оглядел ее с прищуром и спросил:
– Куда?
– В город. – Она давно отдышалась после бега, сейчас задыхалась только от волнения.
– Срочно? – хмыкнул он, заводя мотор.
– Да, очень. – И вдруг спохватилась: – Только у меня денег нет.
– Обойдемся, – хмыкнул он, чесанув густую щетину. – Из пионерлагеря, что ли, сбежала?
– Ага… Почти… – И Диана, стащив с себя шапочку, тряхнула головой. – К маме хочу, домой…
И посмотрела на электронные часы на панели. Была половина первого ночи.
Ровно через полчаса дверь ее комнаты тихо отворилась, луч фонаря прошелся по пустой кровати и погас. Дверь закрылась.
Через полтора часа, в половине третьего, может, чуть раньше, дверь ее комнаты открылась снова. По выключателю шлепнули ладонью, пнули со злостью скомканное одеяло на кровати. Свет выключился, человек спустился на первый этаж, заглянул поочередно сначала в одну из гостевых спален, потом в маленькую гостиную. Нащупал свой телефон в кармане штанов и почти бегом бросился из дома на улицу. На улице, безошибочно найдя в темноте укромный уголок за бассейном, быстро набрал нужный номер и, запыхавшись, проговорил:
– У нас проблемы!
– О как! И какого плана? – отозвался не сразу заспанный голос.
– Девка пропала!
– Ага… О как! А еще какая проблема?
– В смысле?
– Ты сказал, проблемы, идиот!
– А, Валерки тоже нет нигде. Может, по бабам поехал. А может, и совсем.
– Так, так, так… Но это не проблема. Совсем не проблема. Раз его нет, ничто не мешает нам перейти к плану «Б».
– Считаете, пора?
– Приказываю, не считаю! – фыркнул ночной собеседник. – Мне вообще по хрену, кого будут судить за него. Пальцы есть?
– Да. Она сегодня полдня перед ним выделывалась. И я игрушку на всякий случай прибрал.
– Уже хорошо! – похвалил он. – Действуй, Витя…
Шелестов, странно, проснулся! Пьяный же был! Именно в тот момент, когда он в него прицелился. Сонно заморгал на яркий свет. Его пришлось включить, прибора ночного видения у Виктора не было.
– Ты чего, паскуда?! – ахнул Михаил Иванович, пытаясь отползти на дальний край кровати. – Ты чего, Витек?! Ты чего голый-то?!
– Привет тебе от Пронина, сука! – проговорил тот и трижды выстрелил. Дважды в сердце и один раз в голову.
Потом выключил свет, вышел за дверь и стащил с ног бахилы, поднялся на второй этаж, подсунул пистолет, из которого днем безупречно стреляла по мишеням Диана, под шкаф, вернулся в свою комнату. Утопил в унитазе бахилы и тонкие перчатки, в которых стрелял. Принял душ, тщательно намыливаясь и отмывая руки. Надел трусы и майку.
И лег спать…
Глава 19
Пронин уехал тем же вечером после чаепития. Ночевать не захотел. Слава богу! Слушать его и видеть было невыносимо.
– Утром рано на службу, – пробормотал он и, сильно фальшивя, пропел: – Наша служба и опасна и трудна. Сам понимаешь… Ты тут это… Особенно-то не светись. Сиди тихо, пока я не просигналю, что по делу Валентина Стремова есть подозреваемые. Понял меня?
– Так точно. – Рома кисло улыбался, провожая позднего гостя на улицу.
Дождь прекратился, но редкие капли падали с деревьев. Холодные, тяжелые. Рома ежился от влажной прохлады и все пытался снова вернуться к той теме, которая засела занозой в голове. Если Василий Николаевич и заметил его смятение, то никак не давал знать. Заботливо шлепал по плечу, шутил и отечески просил не простывать.
– Ты бы отопление, что ли, включил, – проговорил он, усаживаясь в машину и включая печку на полную мощность. – Дом нежилой, прохладно там. Знаешь, где отопление?
– Знаю.
Рома весь дом облазил снизу доверху. И газовый котел нашел, и с управлением справился. У него все вода в душе плохо нагревалась, вот и пришлось похлопотать.
– Вот и молодец, – похвалил Пронин с очередной теплой улыбкой. – Все, пока, до связи. Сиди тихо!
– Понял… Это, Василий Николаевич, а что насчет того? – Он замялся, не зная, как продолжить.
– Насчет чего? – сделал тот непонимающие глаза.
– Когда я смогу этого… Шелестова?
И Рома отвел взгляд, уставившись на темные силуэты недостроенных домов на соседней улице. Ему вдруг показалось, что любопытная баба там и сейчас сидит с биноклем и наблюдает за ненавистным домом, где любил пьянствовать ее муж Семен. Глупость, конечно, несусветная, но было неуютно от мысли, что за ним может кто-то наблюдать. И еще поганее, что его кто-то может убить!
– Что ты Шелестова – что?! – скривил рот Пронин. – Убить его собрался? Пацан! Желторотый пацан!
– Нет, я серьезно! – воскликнул Рома с обидой, что Пронин не воспринял его угроз всерьез.
– Серьезно он! – фыркнул Пронин почти весело. – Понимаю, эмоции зашкаливают, но… Сиди уж, убивец! За это срок знаешь какой корячится?! Нет? А ты узнай, полистай кодекс-то, полистай.
– И что же теперь? Сидеть и ждать, пока он придет и меня грохнет?
– Да погоди ты! – разозлился Пронин, кажется, не на шутку. – Сиди и не кипешуй! Убить он собрался! Эта гнида свой край отыщет. Она отчаянно последние пять лет ползет именно в этом направлении. Спи давай!
Пронин укатил. Рома закрыл за ним ворота, как следует закрыл, на все замки, что имелись. Хотя и понимал, что это глупо. Забор хоть и высокий, перебраться через него труда не составит. Кругом никого. Жилые дома аж на самом краю поселка. И если он станет орать, то вряд ли кто услышит. А если бы даже и услышали, никто не придет ему на помощь. Побоится!
Место идеальное, вдруг подумал он, входя в дом. Если кто-то захочет с ним разделаться, то сделать это нужно будет именно здесь. И вдруг почудились странные шаги над головой, на втором этаже, а следом и странные шорохи. И сделалось так жутко, что он, выхватив из сумки, что привез Пронин, теплую кофту с капюшоном и кроссовки, выбежал на улицу. Спрятался за угол дома, быстро переобулся. Натянул кофту, надел капюшон, с неба снова принялось сыпать мелким дождем. Перемахнул через забор и пошел.
Куда? Он толком не знал. Шел для начала в сторону жилых домов. Там были люди. Там, ему казалось, будет не так жутко. Дошел. Домов насчитал пятнадцать. Семь с одной стороны улицы с расхлябанным тротуаром. Восемь – с другой.
Куда? Он толком не знал. Шел для начала в сторону жилых домов. Там были люди. Там, ему казалось, будет не так жутко. Дошел. Домов насчитал пятнадцать. Семь с одной стороны улицы с расхлябанным тротуаром. Восемь – с другой.
Ну и где тут живет Семен? Почему не спросил у него, когда пили вместе? Не постеснялся – точно. Просто не счел нужным. Просто считал, что никогда не попросит у него убежища. А вот поди же ты! Сейчас был бы рад увидать даже его пропитую морду.
И Рома осмелился. Перелез через низкую загородку дома номер четыре, дошел до крыльца и громко замолотил в окно. За окном было тихо и темно. Никто не шевелился. И вдруг в лицо ударил резкий свет. Кто-то светил ему фонарем в лицо в щель в плотной занавеске в цветочек.
– Чего надо??? – нарочито грубо заорал какой-то мужик, возможно, чтобы просто прикрыть свой страх.
– Семен мне нужен? В котором доме он живет?
– Через дом отсюда! – чуть тише и чуть веселее ответил мужик, поняв, что его дом обойдут стороной. – Вот алкашня, а! Совсем обнаглела! Ни дня им, ни ночи! Вали отсюда, пока ствол не достал!
Ствола наверняка никакого не было, Рома не напугался угроз. Куда страшнее ему сейчас казалась тишина, сквозь которую прорывались странные шорохи, вздохи, щелчки.
Он снова перелез через загородку. Хозяин следил, провожал его мощным фонарным лучом. Потом свет погас, и Рома снова очутился в темноте. Но нужный дом нашел без проблем.
Нормальный домик, не развалюха. Добротный пятистенок с пластиковыми стеклопакетами, нарядным палисадником, хорошим забором. То ли Семен придуривался, корча из себя алкаша распоследнего. То ли супруга его могла не только с биноклем в засаде сидеть.
Здесь он в окно стучать не стал. На калитке имелась кнопка звонка. Он нажал. Ни звука, ни намека на то, что где-то там, в глубине дома звенит. Он не убирал палец минуты три. И наконец над входной дверью зажегся свет, потом дверь распахнулась, и на крыльце появился Семен. В старых трениках, какой-то кофте, то ли женской, то ли больничной – не поймешь, босой, сморщенный и недовольный.
– Кто там? – слабым голосом окликнул он.
– Это я! – крикнул Рома, по ходу вспоминая, как он теперь зовется. – Саня.
– Какой такой Саня? – Семен почесывался и ежился на крыльце. – Не знаю никакого Сани! Вали отсюда, мил человек.
– Как не знаешь, Семен? Как не знаешь? Мы с тобой на днях пили! В доме Ростовского.
– И чё? – Семен неуверенно оглянулся на закрывшуюся за спиной дверь. – Щас-то я не буду пить. Поздно. Да и баба не позволит. Это… А есть чё?
– Да нету.
Роман с досады закусил губу. Его сюда не пустят. Но он точно знал, что возвращаться не станет. Ему было жутко в пустом доме. Жутко так, как никогда не бывало раньше. Его там убьют, с чего-то втемяшилось ему в голову.
– А чего тогда, раз ничего нету, Санек? – заметно рассердился Семен. – Чего пришел-то?
– Поговорить, – неуверенно топтался возле высокой калитки Рома.
– Чего говорить, раз у тебя ничего нету?! – заорал вдруг Семен и неубедительно топнул босой пяткой. – Кто говорит-то на сушняк?!
И тут дверь за его спиной не открылась, нет, неправильно, она разверзлась! Да с такой силой, что Семена, кажется, сквозняком шатнуло. Он прыгнул со ступенек прямо на сырую землю и съежился.
В дверном проеме, в огромной, как автомобильный чехол, ночной рубахе стояла жена Семена. Руки в бока, волосы по плечам, взгляд свирепый. Рома даже в тусклом свете лампочки над их входной дверью это рассмотрел.
– Вы чего, скоты?! – гавкнула она и шагнула вперед. – Совершенно обнаглели?! Дня вам мало?! Сема – в дом!
Сема странными непослушными движениями, будто шел против ветра, взобрался сначала на ступеньки. Потом протиснулся мимо широкого бока жены и исчез в недрах дома.
– Кто там? Что надо? – снова гавкнула жена Семена и приложила козырьком ладонь ко лбу. – Ни черта не вижу!
– Это я, Саша, – проговорил Роман неуверенно.
А про себя просто взмолился, чтобы эта надежная, как скала, баба впустила его в дом. Он бы согласился уснуть даже на пороге.
– Какой, на хрен, Саша?! Кто такой, откуда? – спросила она грозно и цыкнула на кого-то за своей спиной.
Видимо, Семен разъяснял ей, спрятавшись в сенцах.
– Я в доме Ростовских живу временно, – говорил Рома.
– Зачем?
– Так вышло. Меня там поселили пока.
– Кто? – продолжала допрашивать его женщина.
– Друзья, – неуверенно объяснил он.
– Друзья, говоришь? – Она громко хмыкнула. – А чего же ты от тех друзей по ночам в чужих домах себе пристанища ищешь, а, Саня?
– Не поверите… – Рома вздохнул, задирая голову к непроницаемо черному небу. Глаза вдруг предательски защипало, а горло перехватило. Но закончил: – Мне там страшно.
И она неожиданно двинулась вперед, развевая подолом огромной ночной рубахи, как парусом. Подошла к калитке, щелкнула щеколдой, толкнула ее, схватила Рому за рукав, втащила внутрь.
– Заходи, сынок, коли тебе страшно, – проговорила женщина, подталкивая его в спину к крыльцу. И как рявкнет: – Семка!
– Да, дорогая? – Семен услужливо выгнул спину.
– Постелешь парню в комнате. Белье на верхней полке. Подушка с одеялом знаешь где. Все, ступай, не ежься.
Семен исчез. Женщина завела Романа в дом, впихнула в кухню. Опрятную, вкусно пахнущую чем-то съестным и горячим.
– Щи кислые есть, час назад выключила, только сварились. Будешь? – спросила она, заметив, как забегал кадык на Роминой шее.
– Буду.
– Руки вымой.
Он послушно вымыл руки с мылом над маленькой раковиной, вытерся чистым полотенцем, висело рядом на крючке в виде смешного гусенка. Повернулся, а стол уже странным образом накрыт. В глубокой тарелке дымятся щи с огромным куском постного мяса. Три ломтя мягкого хлеба. Тарелочка с домашним салом, нарезанным тонкими ломтиками, маринованные огурчики в другой тарелке. Неожиданно две стопки и пол-литра чего-то с самодельной пробкой.
– Садись, сынок, поешь.
Женщина, когда успела, надела поверх ночной рубахи байковый халат приятной нежной расцветки в голубой горошек. Села напротив него. Уставилась, скорбно поджав губы.
– Чего вы? – Он смутился, хватая ложку со стола.
– На отца похож, – вдруг проговорила она и неожиданно погладила его по голове.
Он чуть не задохнулся и ложку не выронил. Он же шифровался! Чего она?!
– На какого отца? – Рома принялся громко есть, старательно избегая смотреть на хозяйку.
– На своего! – фыркнула она, со странным хлопком выдернула пробку из бутылки, налила в две стопки. – На Игоря Романыча Ростовского. Ты ведь его копия. И зовут тебя Ромкой, а не Саней никаким. Так ведь?
Он неопределенно пожал плечами, продолжая есть щи. Они были божественными! Густыми, наваристыми, душистыми. Отец такие любил. И заставлял мать варить, а та все ворчала и называла его плебеем за то, что он любит такую простую еду. Вот он от этого ворчания и смывался в ресторан обедать.
– Мать-то поминал? – спросила она и пододвинула к нему наполненную стопку.
– Нет. – Он неожиданно выронил ложку, замер. Горло снова сдавило. – Не вышло. Не с кем было.
– Давай помянем, – предложила она и махнула стопку, как моргнула.
Рома тоже выпил, чуть не задохнулся от крепости, понял, что это самогон и что его сейчас может развезти, и снова принялся есть. Щи, сало, огурчики. Все было невероятно вкусным, домашним. И тепло было в доме, и покойно, у него глаза даже через минуту принялись закрываться сами собой.
А женщина не унималась.
– А теперь давай отца твоего помянем, Игоря. Хорошим мужиком был, – снова разлила она по стопкам.
Из-за двери в комнату выглянул Семен то ли в бабьей, то ли в больничной рубахе, глянул жалобно, проскулил что-то. Видимо, к ним просился. Женщина не позволила, цыкнула, и Семен исчез.
– Отца? – Рома поднял стопку, посмотрел на свет, чистоты напиток был поразительной. – А я даже не знал все эти годы: умер он или сбежал? Мать перед самой смертью сказала, что нет его уже пять лет.
– Нет его, сынок. – И женщина выпила, не поморщившись и не закусив. – Пять лет как нет. Вернее, в августе пять лет будет. Помяни, помяни. Грех это! Человек пять лет в земле сырой лежит, а его только я и поминаю, поди…
– Вы?! А почему вы?! Вы разве знали, что его нет?! Его официально не признали умершим. Пропал без вести. Вот так! Вы-то откуда знали, зачем поминали?
И Рома послушно выпил. Опустошил тарелку, сделал себе бутерброд из краюхи хлеба и сала, начал жадно кусать. Он сто лет так вкусно не ел. Даже мясо от шеф-повара из любимого ресторана его отца таким вкусным не казалось. Проглотил, все сразу же.
– Я-то? – Женщина уставила на него немигающий тоскливый взгляд, вдруг начавший заплывать слезой. – Потому что знала, Рома! Потому что этими вот глазами все видела!