А пока, на «Камалесе», Серафим восстанавливал текст пострадавшей (хотя и получившей «отлично») дипломной работы. И поглядывал наверх. Там, на верхней койке, пыхтел над толстой тетрадкой ненаглядный братец. Что он в ней писал? То ли дневник с впечатлениями о плавании, то ли что-то стихотворное. Однажды Серафим успел разглядеть написанные столбиком короткие строчки. Но Андрюха тут же упал на тетрадь животом.
– Чего надо! Я в твои бумаги не заглядываю!
Сейчас, когда стояли у Плёса, Андрюшка опять засел наверху с тетрадкой.
– Пойдем в город, – позвал Серафим. – Фатяня сказал, что проторчим здесь до вечера.
– Не пойду. Мы ведь были уже утром…
– Тогда книжные магазины еще не работали.
Андрюшка назло Серафиму сообщил, что эти магазины ему нужны, как якорю педали с колокольчиками.
– Лодырь… Пойдем! Знаменитый же город, левитановские места!
– Ну и пусть левитановские… Не мешай.
– Ладно. Только смотри: далеко от судна не шастать и никаких купаний в одиночку.
– Как ты скучен и однообразен, – сказал братец.
– И не суйся в машину к Фатяне. Он и так весь на нервах из-за поломки.
– Он на нервах из-за Сони. Вдруг родила там кого-нибудь, пока он покоряет речные пространства…
– Бал-да! Она только на седьмом месяце! А рожают в девять.
– Спасибо, а то я не знал… Иногда рожают и в семь. И получаются, между прочим, гениальные люди. Ньютон, Наполеон…
– Ты, однако, родился точно в срок, я помню. И вот результат…
– А ты, наверно, с опозданием…
– Как ты разговариваешь со старшим братом, который подтирал за тобой лужи!
– Ну да! От тебя долго пахло этими лужами. Поэтому Соня и не пошла за тебя…
Соня «не пошла» ни за него, ни за Мика.
Однажды, в пятом классе, Симка и Мик торжественно пообещали друг другу, что, если Соня когда-нибудь выберет одного из них в мужья, другой не будет таить обиду и ревность.
Но Соня выбрала Владимира Фатунова, который после окончания речного техникума ходил на сухогрузах, а в перерывах между рейсами появлялся с неразлучной гитарой в Турени.
В один из таких приездов он и сообщил друзьям о своих и Сониных планах.
– Я так полагаю, что вам ее все равно меж собой не поделить, – заявил он, пряча за легкомысленностью шутки некоторую робость.
Симка и Мик не собирались делить. У каждого тогда имелись уже другие предметы воздыханий. Соня же к тому времени оставалась для них боевым товарищем по приключениям школьных лет, а потом – головоломных туристических маршрутов. Но порядка ради они посмотрели на Фатяню строго. И лишь когда довели его до новой степени смущения, Симка снисходительно сказал:
– Ну и фиг с тобой, моржа… – А потом повернулся к Мику: – Нам ее не удержа…
– Остается как следует напиться на свадьбе, – подвел итог Мик.
Ну, нельзя сказать, что напились, однако отметили это дело адекватно ситуации . И когда Симка под утро вернулся домой, мама долго качала головой и предрекала ему печальное будущее. Симка говорил, что «больше не будет»…
Услыхав про запах луж, Серафим стащил Андрюшку за уши вниз, уложил поперек колен и дал леща по тощему заду. Андрюшка заколотил Серафима кулаками по ногам и радостно завопил, он обожал потасовки с братом. Однако в каютке для возни было слишком тесно. Серафим хлопнул Андрюшку еще раз и спихнул с колен. Тот вскочил, сопя и по-боевому растопыривая локти. Потом оттянул боковой карман на шортах.
– Крокодил. Смотри, порвал штаны…
– Они сами расползаются от ветхости.
Шорты были выгоревшие, вытертые на швах. Сшитые больше десяти лет назад на чешской фабрике «Svoboda». Когда-то два лета подряд в них гулял Симка Стеклов, так и не износил, вырос раньше, и потом они достались младшему брату. Теперь они Андрюшке (даже такому тощему) были тесноваты, но он их любил, говорил «счастливые» и в июне выиграл в них областные гонки на яхтах класса «Оптимист» на Михайловском озере под Туренью. Теперь латунный жетон победителя болтался на его бело-зеленой полосатой майке.
Рядом с жетоном висел стеклянный значок «Выставка чешского стекла».
Когда Серафим увидел этот значок на брате впервые, он ревниво сказал:
– Стоп. Откуда это?
– А чего такого? Мик подарил.
– Бессовестный тип он, этот Мик. Подарки разве передаривают?
– А разве нет? Тебе ведь его тоже подарили! Нора Аркадьевна…
– Всё-то ты знаешь… Не вздумай потерять. Реликвия…
– Не потеряю никогда на свете. Разве что кому-нибудь тоже подарю…
– Лю-бо-пытно. Кому это?
– Пока не знаю. Но когда-нибудь подарю. Мне это предсказано…
– Интересно кем?
– Кем-кем… Внутренним голосом.
– Который Всегда Рядом ?
Андрюшка замигал растерянно, испуганно даже. А Серафим хихикнул и уклонился от всяких «Откуда ты знаешь?!»…
Теперь, уходя с «Камалеса», Серафим напомнил брату еще раз:
– Ты хорошо понял? От судна ни на шаг.
– Ты меня утомил.
– Не хами, а то расскажу маме о всех твоих выходках.
– Доносительство противоречит идеалам Серебряного века, которые ты проповедуешь, – заявил этот тип.
Серафим оценил умную реплику. И, обернувшись на сходнях, снисходительно помахал Андрюхе мятой соломенной шляпой. Всем сердцем старшего брата он любил это двенадцатилетнее существо, похожее на тонкий пучок бамбуковых удочек с лохматой, выгоревшей под солнцем головой и глазами, как зеленые бутылочные осколки (а ведь в младенчестве был пухлый и сероглазый!). Любил и боялся за него. Поэтому иногда и «утомлял»…
В городе Серафиму Стеклову чудовищно повезло. Как попал в букинистический отдел захудалого книжного магазинчика потрепанный «Огненный столп» – посмертный, изданный осенью двадцать первого года в Берлине сборник Гумилева?! Кто осмелился сдать (и главное – выставить на продажу!) книжку расстрелянного и запрещенного поэта?! Впрочем, в провинциальных городках, где книготорговцы не всегда разбирались в старых книгах, такое порой случалось. Например, однокурсник Стеклова Максим Полуянов в подмосковном Дмитрове купил парижское издание бунинских рассказов, в которых Иван Алексеевич ох как нелестно отзывался о советской власти…
Оглядываясь, будто за спиной толпится вся местная госбезопасность, Серафим выложил нужную сумму. Надо сказать, немалую – значит, придется подсократить бюджет поездки! Но Андрюшка не рассердится, он понимающий человек…
Когда Серафим, спустившись с береговых отвесов, вернулся на судно, «понимающего человека» (разгильдяй чертов!), конечно, не было. Ни в каюте, ни на всем теплоходе. И Фатяня сказал, что его не видел.
– Погуляет и придет, не переживай. Может, красотку усмотрел на берегу…
– Я ему дам красотку…
Серафим поспешно сошел на пристань. Даже покупка теперь не очень радовала.
Но тревога была короткой. Андрюшка шагал вдоль воды к судну. Рядом по желтому песку, ломаясь на песчаных бугорках и складках, шагала суставчатая темно-синяя тень. Такая же беспечная и бестолковая, как ее хозяин.
Серафим пошел навстречу.
– Где тебя носило? Я же просил…
Андрюшка сказал на удивление кротко:
– Недалеко носило, чуть-чуть… Видишь, там старая баржа? За ней яхта стоит. Я увидел мачту, пошел посмотреть.
Баржа (видимо, брошенная) осела рыжей от солнца тушей у берега, на отмели. Из-за нее и правда торчала тонкая мачта с вантами и перекладиной – краспицей.
– Я там познакомился с одним парнем…
– Ну да. Рыбак рыбака… Наверно, такой же обормот, как ты…
– Ничего не обормот. Очень даже такой… культурный. Похож на тебя, когда ты был помоложе. Он старше меня на три года… Они пришли сюда из Питера, и теперь им надо обратно…
– Исчерпывающая характеристика…
– А чего ты такой… подозрительный?
– Потому что знаю. Сейчас ты скажешь: «Они позвали меня пройтись с ними под парусом…» И вас унесет неведомо куда, а я буду прыгать на берегу, потому что Фатяня к тому времени наладит двигатель…
Андрюшка посмотрел брату в переносицу. Потом на свои кеды.
– Да не в этом дело…
– А в чем?
– Да так…
– Андрей!
– Ну, чего «Андрей»! Я ничего… Просто он рассказал, что у них аварийная ситуация. Было их четверо, но один заболел, пришлось сойти где-то… не помню где… А другой недавно на очередной стоянке позвонил домой, а ему говорят: тебя ищут, срочно вызывают на завод, там горит проект. У них какой-то такой завод… и такой проект… И остались на яхте этот Олег и его старший брат, капитан…
– Ну, управятся как-нибудь…
– Вдвоем-то? Это же большая яхта. Не килевая, правда, туристский швертбот «Тэ-два», но все равно нужен экипаж… Олег поглядел на мою медаль с парусом и говорит…
– Что он «говорит», я знаю, не продолжай… Он что, всерьез думает, что я тебя отпущу? Мама убьет меня даже не дома, а заранее, на расстоянии.
– Я так и сказал! А он говорит: «А если с братом?»
– Новое дело!.. Интересно, что сказал бы Фатяня? «Дезертиры паршивые! Я за вас хлопотал, а вы…»
– Да почему дезертиры! Мы же пассажиры, а не матросы! Фатяне с нами только лишняя морока. У него с пыхтелкой во сколько забот!..
– Андрей, ты соображаешь? Незнакомые люди… Ты знаешь, что такое психологическая несовместимость?
Андрюшка сказал с печальным пониманием:
– Сим, я же ничего не прошу. Просто рассказываю… Просто жалко, что у них срывается плавание… А никакой несовместимости, наверно, не было бы. У нас с Олегом с первого взгляда получилась совместимость…
– Такой же обормот, как ты… – сказал Серафим. Заметил, что повторяется, и разозлился. На себя.
Разговаривая, они незаметно пошли вдоль воды, причем не к теплоходу, а к барже. Теперь видна была уже не только мачта, но и корма яхты. Серафим решительно повернул брата за плечи – к пристани с «Камалесом».
Андрюшка не сопротивлялся.
И эта покорность младшего брата была хуже каприза и споров.
– Черт тебя дернул встретиться с этим Олегом. Теперь будешь пилить меня до самого Ленинграда. Мол, упустили такую возможность…
Андрюшка быстро глянул влажными осколками и опять опустил голову.
– Небось на яхту к ним лазал… – брюзгливо сказал Серафим.
– Никуда я не лазал. Олег сам подошел, когда я стоял и смотрел… Он бы и не подошел, но, когда мимо проходил, вдруг заметил значки. Сперва даже не парусный, а стеклянный. Остановился и спрашивает:
«У тебя откуда такой?»
Я говорю:
«Это мне друг моего брата подарил».
А он:
«У меня такой же есть. Тоже подарок, от старшего брата…»
«Длинь», – словно сломалась внутри у мальчика Симки тонкая стеклянная палочка.
– А у брата… значок-то откуда? Тот, что ли, был когда-то на этой выставке?
– Нет. Олег сказал, что брату тоже подарили…
«Длин-нь…»
– А они что, правда из самого Питера?
– А что такого? Парус хороший, а для штиля и для шлюзов движок есть… Ты чего остановился?
– Так… Кстати, никогда не видел большую яхту вблизи. Пойдем посмотрим, все равно делать нечего…
– Пойдем!
– П р о с т о п о с м о т р и м. Издалека.
– Ага!
Когда они были на полпути, с яхты прыгнул в воду, вышел на берег и зашагал навстречу желтоволосый гибкий паренек в подвернутых джинсах и тельняшке. На полосатой материи блестела стеклянная капля.
– Андрей! Вот, я нашел «Катера и яхты» с чертежами нашей лодки! Можешь взять насовсем, у нас дома есть еще… – Он протянул Андрюшке журнал и потом сказал Серафиму: – Здравствуйте.
– Здравствуйте… Олег, да?.. Можно взглянуть на вашу яхту? Хотя бы с берега.
– Можно и не с берега! Идемте! – Он зашагал впереди.
Теперь был виден уже весь корпус большого черного швертбота с голубой полосой у борта и белой рубкой. На низкой корме белели буквы пока еще неразличимого названия. Серафим прищурился.
– Олег, а как называется ваш корабль?
Тот весело оглянулся на ходу.
– Называется «Лисянский»!
Теперь был уже сплошной стеклянный звон.
– Олег, а почему?
– Для исторической справедливости! Потому что в честь Крузенштерна есть громадный четырехмачтовый барк, а в честь Лисянского ничего. А он ведь обошел вокруг света раньше Крузенштерна!
– Олег… подождите.
Олег остановился. Повернулся к Серафиму и Андрюшке с ожиданием в глазах.
– Олег… а ваш брат… когда вы были маленький… он не дарил вам игрушечный кораблик с названием «Лисянский»?
Олег мигнул. Глянул на Серафима, на Андрюшку. Опять на Серафима. И скачками кинулся по песку к яхте. Пробурлил ногами по воде, взлетел на палубу. Согнулся над люком рубки.
– Макс! Максим!.. Там к тебе… пришли…
Высокий парень с косым взмахом желтых волос над узким лицом, в тельняшке и белых брюках, вытолкнул себя из низкой дверцы рубки. Встал на палубе. Посмотрел на берег. Постоял… Потом, не разуваясь, не подвернув брюк, прыгнул в воду и пошел к песку. И по песку. К Серафиму и Андрюшке.
Он шел сутулясь, он смотрел. И начинал понемногу улыбаться.
А Серафим… Симка Стеклов… видел, как знойный волжский полдень превращается в светлую балтийскую ночь с растворенными в ней отблесками янтаря.
29 июня 2003 г. – 2 апреля 2004 г.
Несколько слов после конца
Еще приступая к этой книге, я знал, что ее будут ругать. Если не все читатели, то, по крайней мере, те, кому известны другие мои романы и повести. Скажут (и вполне справедливо): «Опять все то же. Старый город, лопухи, откосы над рекой, тополя, деревянные переулки и десятилетние обитатели этих переулков – с ободранными коленями, шелушащимися от загара плечами и неприятием всяких мерзостей жизни».
Да, это так.
Оправданием (для себя самого, перед другими чего мне оправдываться) в какой-то степени служит книга Генриха Гейне с его поэмой «Атта Троль». Напечатана она в издательстве «ACADEMIA» в 1936 году – аж за два года до моего рождения (как-то я купил ее из любви к старым изданиям). В этой книге – не только сама поэма, но и предисловие поэта, и комментарии редакции. Кстати, удивительно, как издательство отважилось выпустить эту вещь, где и в стихотворных строчках, и в предисловии немало язвительной переклички с теми советскими временами, когда многих писателей и поэтов одного за другим отправляли в северные лагеря, а то и дальше, на тот свет. Может быть, издатели рассуждали так: Генриха Гейне на Колыму уже не сошлешь. Но ведь можно было это сделать с издателями и редакторами (впрочем, не знаю – не исключено, что вскоре так и поступили)… И вот в одном из примечаний приводится отрывок письма, в котором Гейне, понимавший в 1846 году, что времена романтизма безвозвратно уходят, писал: «…меня страстно влекло еще погарцевать при лунном свете со старыми товарищами моих грез, и я написал «Атта Троля», лебединую песню умирающего периода…»
Мне тоже очень хотелось снова «погарцевать» со старыми товарищами – мальчишками из моего родного города, жившими там в середине прошлого века. С теми, кто строил самодельные телескопы и кораблики, зачитывался Жюлем Верном и Гайдаром, а мамину любовь, привязанность к друзьям и зеленую волю родных окраинных переулков ценил больше сокровищ мира.
Такими были не все, но такие были . Я сам из их клана и поэтому опять вернулся к мальчишкам, которые ненавидели слякотную осень, школьную форму, тупых и жестоких одноклассников, злобных взрослых и всякую неправду. К тем, кто часто бывал боязлив, но в решительные моменты мог проявить безоглядную храбрость. К тем, кто мучился загадками вселенной и отчаянно страдал, когда понимал, что может потерять друга…
В самом деле – ничего нового…
Разве лишь одно: в этой книге я смотрел на мир не только своими детскими глазами, но и глазами младшего брата. Ему в том, шестидесятом году было примерно столько лет, сколько герою этой истории. И поэтому роман я посвятил братишке…
Владислав Крапивин Апрель 2004 г.