Роберт Рид Уроки творения
Ее звали Кэтрин. Я был с ней почти незнаком. Судя по зазнайству, кто-то убедил юную особу в том, что творческих способностей у нее через край. Ну-ну...
Она бросила на меня насмешливый взгляд и сообщила:
— Они называют себя «квигглами».
— Какие еще там «квигглы»? — не понял я.
— Обыкновенные! — отрезала она. — Как хотят, так себя и называют. А что?
— Ничего, — неуверенно ответил я.
Ее команда ерзала на стульях и многозначительно переглядывалась. Первый на свете квиггл представлял собой голограмму: безголовый синий шарик с короткими ручками и ножками, кошачьими зелеными глазами на стебельках и огромным ртом, прочерченным ровно по экватору. Ущербность биоинженерии бросалась в глаза. Где у него мозг? Где органы размножения? Как можно орудовать конечностями, лишенными суставов? При таком здоровенном рте необходимы прикрепленные к костям мускулы, но таковых не наблюдалось. Кстати, насчет его рта: куда он, собственно, ведет? Полностью растянув рот в улыбке, существо перерезало бы себя надвое; где же в таком случае у него помещается желудочно-кишечный тракт? Если это только лишь виртуальное создание, то пускай ходит с таким ртом. Но как существовать его белковой копии?
Впрочем, морфологию я оставил в покое — во всяком случае, на время. Рот беспокоил меня еще и по другой причине. Мясистые губы были приподняты в уголках, приглашая полюбоваться двумя рядами больших белых зубов. Всеядная тварь еще и улыбалась мне, приветливо помахивая своей пухлой трехпалой ручонкой.
— Напрасно ваш квиггл улыбается. Наведайтесь в зоопарк, — посоветовал я юной особе. — Залезьте там в клетку к шимпанзе и улыбнитесь самцу-вожаку. Увидите, что произойдет.
— Что же произойдет? — спросила она.
— Самец решит, что вы его запугиваете. И тут же отучит вас улыбаться.
— Я же говорил! — сказал член ее команды, робкий хлюпик по имени Тейлор. — Я знал, что ему не понравится улыбка.
Кэтрин устремила на него воинственный взгляд, потом глянула на меня и сказала презрительно:
— Квигглы улыбаются, чтобы подчеркнуть свое дружелюбие.
Все закивали, хоть и не слишком уверенно. Я решил пока что не углубляться в эту тему, лишь спросил:
— Что еще вы можете рассказать о квигглах? — Ответа не последовало, и мне пришлось уточнить: — Чем они питаются?
— Они вегетарианцы?.. — предположила одна девушка.
Я кивнул. Организмы с тонким внутренним устройством редко злоупотребляют мясом. Но Кэтрин поспешила меня разочаровать, добавив:
— На Квиггле живут одни вегетарианцы. Там вообще нет хищников.
Ее команда внимательно наблюдала за мной, пытаясь угадать реакцию. Мы встречались уже четвертый день, и они успели познакомиться с моими профессиональными склонностями.
— Что скажете на это вы? — обратился я к Тейлору.
Он поежился, пожал плечами.
— Вряд ли так может быть.
— Почему не может?
— Ну, не знаю... — Он уперся взглядом в пол. — Какие-нибудь существа обязательно эволюционировали бы в плотоядных.
— Только не на нашей планете! — отрезала Кэтрин.
— Мясо — это энергия, — напомнил я. — Природа не терпит напрасного расходования энергии.
Взгляд Кэтрин пылал негодованием.
— На целой планете царят миролюбие и покой. Мы так договорились!
Остальные дружно закивали. Спорить с ними было трудно: в конце концов, это их планета. Я предпочел переменить тему.
— Допустим. Сколько квигглов насчитывается в общей сложности?
— Десять тысяч, — сразу ответила Кэтрин.
— На целой планете?
Все, включая Тейлора, опять закивали. Я перевел взгляд на голографическую проекцию, по-прежнему стоявшую посередине стола со своей инопланетной улыбочкой поперек смехотворного тельца. Собравшись с силами, я спросил:
— Какими технологиями владеет этот десятитысячный народец?
— Почти что никакими, — заверила меня Кэтрин.
Внезапно я почувствовал сильную усталость. Ученики искушали меня, провоцируя взрыв неопровержимой логики, но вместо того, чтобы взорваться, я покачал головой и напомнил им:
— У них должно быть радио. Таково одно из моих главных правил.
Кэтрин улыбнулась и, предчувствуя победу, ответила:
— Ладно, одна рация у нас есть.
Интересно, какой толк от одной-единственной рации? Но я проглотил этот очевидный идиотизм, поблагодарил всех и попрощался. Она проводила меня плотоядной улыбкой, в которой не было ни капли вегетарианства, зато наличествовала претензия на власть — такая же древняя, как сам наш нелепый вид.
Прежде чем заняться писательством, я преподавал. Но писательским трудом много не заработаешь, поэтому на протяжении последних тридцати лет мне частенько требовались средства на пропитание. В последнее время меня стала заботить еще и будущая пенсия. Недавно ко мне обратились из университета штата: не желаю ли я немного поработать в научном центре для одаренных старшеклассников? Я издал согласное мычание, в результате чего мне было назначено собеседование.
Администратор оказался заготовкой для будущих квигглов: скорее розовый, чем синий, но в остальном все то же самое, в том числе улыбка. Обуреваемый острым желанием понравиться, он долго тряс мне руку.
— Доктор Митчелл Ларрс. Называйте меня Митч.
— Франклин Сало. Фрэнк.
Кабинет Митча был тесным, как коробка для ботинок. Стены были увешаны голографическими плакатами и художествами его бывших учеников. Пыжась от гордости, он сообщил:
— Я преподавал половине учителей штата. Вы это знали?
В первый раз слышу...
— Рад с вами познакомиться, — продолжил он. — Мне пока что не довелось насладиться вашими сочинениями, но я слышал о них хорошие отзывы.
Я не знал, как мне реагировать.
— Центр начинает работать в июле, — сказал Митч. — Мы собираем со всего штата учеников с буйным воображением. Две недели они ведут чрезвычайно активную жизнь: профильные занятия, семинары, лекции приглашенных профессоров, выезды...
— Идеальный вариант, — сказал я.
Он вручил мне предварительный план занятий. Первое впечатление оказалось не совсем верным. В программе фигурировала «Экология прерий», «Забавы со спектрометром», «НЛО в XXI веке», «Знаменитые дома с привидениями» и прочие диковины.
— Наша главная цель — творчество. Мы хотим дать ученикам представление о самых различных точках зрения, расширить их интеллектуальный диапазон, освободить их зрение от шор. — Видимо, этими речами он надеялся вызвать у меня энтузиазм, но эффект был обратным. — Профильные занятия проводятся по утрам. Всего их будет десять. — Он зачем-то подмигнул. — Ну как, Фрэнк? Какую дисциплину вы бы выбрали?
Я кашлянул в кулак и предложил:
— Как насчет сотворения миров?
Такого Митч не ожидал. Справившись с недоумением, он молвил:
— Предположим, я ваш ученик. Объясните в двух словах, чему вы станете меня учить.
Вводная лекция отняла пять минут. Я разбиваю класс на команды. Под моим въедливым руководством каждая команда, опираясь на все достижения науки и на собственную фантазию, придумывает целый обитаемый мир: планету со всевозможными жизненными формами и разумными обитателями. Когда это задание будет выполнено, я предложу еще один вид деятельности, который обязательно их увлечет...
Митч перебил меня:
— Звучит увлекательно.
Мне тоже хотелось так думать.
— Разумеется, вам будет предоставлен доступ к компьютерам университета, — пообещал он и, не дав мне проявить восторг, добавил: — Уверен, мы подберем для вас полезные программы.
На заре своей преподавательской деятельности я ограничивался мелом, а мои ученики — теперь это люди средних лет — доверяли свои мысли простым тетрадкам...
— Прекрасных программ больше чем надо, — отозвался я. — Скоро они заменят нам мозги.
Судя по выражению лица Митча, он меня не понял. Пришлось назвать пакет простых программ, популярный в моей отрасли знаний. Он закивал.
— Вы получите все необходимое, Фрэнк.
— Главное — это способные и знающие ученики, — подчеркнул я.
— У нас самый образованный контингент, Фрэнк, — заверил он. — Как бы они сами не взялись вас просвещать.
Есть истина, верная от веку: дети мало меняются. В понедельник я вошел в класс и сумел, почти не обращая внимания на их причудливые одеяния и вызывающие манеры, разглядеть подростков того же сорта, что некогда выводили из себя родителей-кроманьонцев. Представившись, я сказал:
— Когда я только начинал вести этот курс, было известно девять планет. — По моему сигналу на экране возникло изображение Солнечной системы. — Девятой планетой ошибочно считался Плутон. На самом деле Плутон — это комета с амбициями.
Передо мной сидели семнадцать учеников. Семеро сгрудились непосредственно передо мной, остальные, включая Кэтрин и Тейлора, предпочли задние места.
— Кто-нибудь знает, как были открыты первые планеты за пределами Солнечной системы?
— Кто-нибудь знает, как были открыты первые планеты за пределами Солнечной системы?
Я люблю задавать вопросы: так легче всего прощупать аудиторию. На сей раз ответом мне было молчание. Пришлось поведать им о миллисекундном пульсаре и причудливых планетах вокруг него, образовавшихся, как теперь известно, из остатков сверхновой.
Ноутбуки ребят усваивали все, что я говорил и делал. Почти все лица выражали вежливое равнодушие. Исключение составляла разве что девица решительного вида со всклокоченными волосами и золотой цепочкой в носу: подавшись вперед, она сверлила меня взглядом.
Я продолжал лекцию. Я излагал основные правила образования планет, сопровождая изложение фотографиями, сделанными новыми телескопами. Остановиться удалось лишь на нескольких из четырех сотен известных планетарных систем, но и этого должно было оказаться достаточно, чтобы продемонстрировать диапазон возможностей. После этого я вернулся к наиболее изученной планете — Марсу.
— Автоматы обнаружили под поверхностью этой планеты обширные отложения. Некоторые надеются найти в водоносных слоях глубокого залегания живые организмы. Но подобное произойдет только в том случае, если удастся наскрести средства для отправки туда людей...
В заднем ряду нетерпеливо взметнулась рука. Обладатель руки не стал ждать разрешения открыть рот.
— Вы говорите только о микроорганизмах. Никто не нашел пока ничего более существенного. Или это не так?
— Существенного?
— Микроорганизмы — это скучно, — последовало предупреждение.
Судя по многочисленным кивкам, так считали многие. Я быстро принял решение. Вместо того, чтобы распинаться на темы о составе атмосферы Европы или чудесах Титана, сулящих биологам немало открытий, я сразу перешел к требованиям, предъявляемым к жизни существ: энергии, атмосфере, растворителям, способности к росту и размножению...
Я увидел еще одну поднятую руку. Хрупкая девчушка призналась:
— А вот я не очень-то верю в эволюцию. Это мне повредит?
— Да, — вынужден был предупредить я, — повредит. — Следующая тирада была обращена ко всему классу: — Две недели мы будем работать в особенной вселенной — той, которая известна науке. Предупреждаю: для вас я Демиург.
Выдержав торжественно паузу, я провозгласил на манер громовержца:
— Теория естественного отбора — мой фундаментальнейший принцип!
Уже на следующем занятии я недосчитался троих: они перешли в класс НЛО.
— Всего желающих перейти было пятеро, — поведал мне Митч, недовольный то ли ими, то ли мной. — Но двоих мне удалось переубедить: я пообещал, что вы не будете пытаться перевербовать их в свою веру.
— Какая еще вера?
— Не будете, Фрэнк? Вот и хорошо.
У меня осталось четырнадцать подопечных — в самый раз, чтобы сколотить две команды творцов.
Один из главных моих принципов состоит в том, что в каждой команде должна быть своя «свеча зажигания» — знающий игрок или энтузиаст, способный вызвать доверие к своему творческому потенциалу. В этом классе я разглядел две таких «свечки». Одной был Тейлор — тихий парень, знавший гораздо больше остальных, хотя знания его были неупорядоченными, как это часто бывает у молодежи, и не слишком укладывались в общую картину мироздания. В другую команду я определил девицу с цепочкой в носу: в классном журнале она именовалась Салли Мастерсон, но на табличке с именем у себя на груди она начертала «Зараза».
Их я и назначил капитанами команд.
Кэтрин тогда еще не существовало. Вернее, она была всего лишь симпатичным созданием шестнадцати лет в заднем ряду, смотревшим сквозь меня, пока я разглагольствовал, и не проявляющим ни воодушевления, ни скуки, ни разочарования. За первые два занятия она не произнесла ни одного словечка. Я, соответственно, не помнил, как ее зовут.
Ее и остальных заднескамеечников я определил в команду Тейлора. Причина была проста: Зараза и другие из первого ряда уже проявляли командный дух — обзывали друг дружку последними словами и отвешивали оплеухи. Зачем их разлучать?
Я настоятельно призвал всех держать в секрете цели творения, после чего переместил Тейлора и его подручных в соседнюю аудиторию. Потом я избавил всех их от своего присутствия, чтобы через некоторое время начать метаться между двумя командами, давая ценные подсказки.
На зачатие обитаемого мира, как и человека, требуется примерно час. Начало можно зафиксировать, но дальнейший процесс не имеет конца.
На экране красовался новорожденный мир: красочная, даже чересчур яркая сфера с двумя океанами на полюсах — лиловым и зеленым, а также единственным континентом, прицепившимся к экватору. Континент прочерчивали реки. Я затребовал увеличенный масштаб, и компьютер пронес меня над континентом. Местность оказалась по большей части плоской и пустынной — симптом молодости, временное явление. Подчиняясь команде творцов, программа, беспрерывно совершенствуясь, знакомила меня с участками площадью в сотню, десять, один квадратный метр. Карта могла бы достичь точности в один кварк, хотя для этого потребовался бы слишком большой компьютер.
У меня сразу возникла уйма вопросов. Я задал первый и основной:
— Какая у вас атмосфера?
Тейлор повесил голову, пряча румянец смущения. Молчаливая особа, вперив в меня свои зеленые глаза, отчеканила:
— Чистый гелий.
Я все еще не помнил ее имени. Сначала я прочитал его на табличке, потом спросил:
— Почему именно гелий, Кэтрин?
— Он ни на что не похож, — заявила она.
Я выдержал длинную паузу, надеясь, что кто-нибудь подметит очевидное. Но этого не произошло, и я спросил:
— Что вам известно о гелии? Его химические свойства, атомный вес?..
— Инертный газ, — пискнул Тейлор.
— Еще его называют идеальным, — уточнил я. — Он не вступает в реакцию с другими элементами. Если вам потребуются обменные процессы, это вырастет в проблему.
— Никаких проблем! — отрезала Кэтрин.
— К тому же гелий очень легок, — продолжал я. — Как у вас там насчет поверхностной гравитации?
— Семьдесят процентов земной, — доложил Тейлор.
— Тогда планета в один геологический миг лишится своей атмосферы.
Кэтрин что-то пробурчала, явно способная только на презрение, а никак не на раскаяние.
— Этот вариант попросту немыслим, — огласил я приговор.
— Вы не знаете нашу планету, — предупредила меня девушка. — Она не такая, как все.
Чушь, подумал я и высказался соответственно.
— Я же говорил, что ничего не... — начал Тейлор.
— Тихо! — прикрикнула на него Кэтрин и удостоила меня холодным уничтожающим взглядом.
— Вы крайне ограниченная личность, — поставила она мне диагноз. — Надеюсь, вам это известно.
Быстро переварив услышанное, я ответил:
— Благодарю за критику.
Внимание остальных было приковано к ней. Я чувствовал разлившуюся в воздухе солидарность. Слишком поздно до меня дошло, что в команде произошла смена власти: бедняга Тейлор был свергнут — если и раньше хотя бы минуту играл ведущую роль.
Мы выработали компромисс. Их планета окружена атмосферой земного типа, уровень полярных морей претерпевает сезонные изменения, реки часть года текут на север, а потом меняют направление. В реальном мире подобная система не обладала бы стабильностью, зато я принудил команду смириться с тем, что представляет собой гелий...
Другая команда, напротив, радостно принимала мои советы.
— Мы думали о кислороде, — поведала Зараза. — Но предпочли бы что-нибудь получше.
— Лучше? — переспросил я.
— Позабористее!
Команда дружно заулыбалась, подтверждая, что девица выступает от имени всех. Я предложил варианты: хлор, фтор, но ни в коем случае не гелий. Далее я напомнил им о реальной распространенности кислорода во Вселенной.
— Наши телескопы нашли много миров вроде Земли, но единственным биологически активным газом как будто остается один кислород. — Дождавшись, пока до них дойдет смысл неприятного уточнения, я добавил: — Конечно, кислород сам по себе — тоже злобный газ. Существует несколько огромных планет земного типа с высоким парциальным давлением. Некоторые ученые считают, что жизнь может приспосабливаться и к таким концентрациям. В подобных условиях мельчайшая искра вызывает грандиозный пожар, а любое горючее вещество взрывается, как динамит.
Команда Заразы дисциплинированно переглянулась и произнесла в один голос:
— Здорово!
Последовали дружественные, но сильные пинки и толчки.
Обитаемые миры создаются по тематическому принципу.
Квиггл представлял собой маленькую планету умеренной категории при небольшом солнце G-типа. Его жители были круглыми и улыбчивыми, питались исключительно золотыми листьями и имели очень большую продолжительность жизни. Ни ферм, ни городов у них не было, как и какой-либо промышленности. Квиггл — воплощение очарования, как ухоженная лужайка. После некоторого размышления творцы снабдили планету кольцами.