— Ну, я стучу, — тихо сказала Женя по-русски.
Он молча кивнул. Женя подняла руку и постучала.
— Войдите, — ответили по-русски.
Женя открыла дверь, и они вошли. Все вместе.
Просторная из-за нехватки мебели комната в два окна. На стене чей-то портрет и русский флаг. Под ними большой письменный стол, перед столом два стула. Ещё стулья и простой стол у стены. В углу большой несгораемый шкаф. Румяный голубоглазый офицер — Женя сразу узнала его: он приезжал тогда на Весенний Бал — со спокойным ожиданием смотрел на них.
— Здравствуйте, — начала Женя. — Я русская, это моя дочь и мой муж. Мы хотим оформить все документы и подать заявление на выезд в Россию.
Казалось, ни речь Жени, ни их вид нисколько не удивили офицера. Похоже, его вообще невозможно удивить — подумала Женя.
— Здравствуйте. Проходите, садитесь, — он показал на стулья перед столом. — Пожалуйста, поподробнее.
Женя села и достала из сумочки пакет с документами. Эркин вытащил свои справки и сел на другой стул. Алиса стояла рядом с Женей, строго разглядывая офицера.
— Я вас слушаю.
Рассел мерно покачивался в такт вагонным толчкам. Маленькое двухместное купе, мягкий кожаный диван, за отмытым до прозрачности окном мирный осенний пейзаж. Всё как когда-то…
…— Я рад, что ты становишься самостоятельным, — отец, сидя напротив, смотрит на него насмешливо блестящими глазами. — Не скажу, что одобряю твой выбор. Но всё равно, рад.
— За меня или за себя? Что наконец избавился от такой обузы.
— Обузы? Да, ты прав. Мне теперь будет легче.
— И ты наконец женишься, — усмехается он.
— Это не твоя проблема, Рассел. Я оплачиваю твоё обучение…
— Начну работать, верну, — перебивает он отца. — Мы об этом уже говорили. Не беспокойся, я проживу.
— С чего ты взял, что я беспокоюсь? — отец подчёркнуто удивлённо пожимает плечами. — У меня свои проблемы, у тебя свои. И не надо мешать. Разумеется, ты можешь приезжать на каникулы и праздники.
— Я предупрежу о возникновении такого желания. Не думаю, что оно скоро появится.
— Меня это устраивает, — кивает отец.
И молчание. Стук колёс, плавное покачивание и летящая за окном земля.
— Ты сейчас в столицу?
— Нет. В Русскую зону. Там выявлено много помесей, хочу посмотреть контингент.
— Не мелко для тебя, отец? Это работа надзирателя.
— Не дерзи. Сортировку надзирателю не поручают. Невыгодно. Тем более для отбора племенного материала, — отец задумчиво глядит в окно, усмехается. — В университетском городке студенток мало и Паласа нет, тебе придётся ездить…
— Я слишком хорошо знаю, — опять перебивает он, — как они делаются, чтобы меня это привлекало.
Взгляд отца становится жёстким.
— Ты не должен выделяться. Будь как все.
— Да, я знаю, — он повторяет привычные отцовские слова. — Бравада неуместна.
— И невыгодна, — отрезает отец…
…Рассел развернул газету. "Вестник Джексонвилля". Глупая провинциальная болтовня. Ладно — остановил он себя — не заводись. Всё равно её никто не читает, только объявления. А вкладыш комиксов для цветных, как и предсказывал Хьюго, пользуется успехом только у белых дураков. В купе он один, прикрываться газетой не от кого. Сиди, смотри в окно и вспоминай…
…— Я не понимаю твоего беспокойства.
— Отец, война проиграна.
Отец пожимает плечами. Они сидят в холле у камина в глубоких уютных креслах. Коричневые с вытканным узором шторы прикрывают светомаскировку на окнах, от камина мягкий приятно-красный свет.
— Я не вижу причин для беспокойства.
— Отец, из-за чего мы воевали с русскими? Все эти территориальные споры и претензии — чепуха. Они против рабства. И победив, они освободят рабов. Питомники, распределители, Паласы… ничего этого не будет.
— И тебя это волнует?
— А тебя нет?
И снова пожатие плечами.
— Конечно, мне жаль, что моя работа… так закончится. Но…я начну другую. Я решал и решил одну проблему. Теперь буду решать другую.
— Реабилитации?! — догадывается он.
— Да. Я всё рассчитал, Рассел. Пока я делал спальников и… не будем вдаваться в детали. Так тогда мне давали всё. Давала Империя, потому что ей были нужны спальники и многое другое, что мог дать только я. Русским не нужны спальники. И уже они мне дадут всё. Для моей новой работы. Я решу проблему реабилитации, Рассел. И русским будут нужны и другие мои работы. Но поговорим о спальниках, — отец отхлёбывает коньяк и улыбается. — Нет, Рассел. Я нужен. Я один знаю весь процесс, рецептуру, методику… Мне нечего бояться русских. И не четыре спальника, а все Паласы будут в моём распоряжении. Это будет большая интересная работа. А попутно продолжатся те, другие, которые нужны всем и всегда. Разумеется, — отец подмигивает ему, — тебе найдётся место.
— Облучение необратимо.
— Необратима только смерть, Рассел. И то… пока я не брался за эту проблему. Но потом… посмотрим…
…Рассел скомкал газету, открыл окно и выбросил комок. Ворвавшийся ветер ударил его по лицу. Он закрыл окно и сел на своё место. Что толку в этих воспоминаниях? Как и в любых других. Смерть необратима. А вон и Гатрингс на горизонте.
Бумаг было много. Анкеты, заявления, ещё что-то. Сидя за столом у стены, Женя писала, писала и писала. То сверяясь со своей метрикой, то шёпотом спрашивая Эркина. А он словно впал в какое-то оцепенение, изо всех сил стараясь не дать прорваться наружу внутренней дрожи. Он отвечал на вопросы русского офицера и Жени, двигался, улыбался, но это был не он, а кто-то другой. Слишком это странно, непривычно, невероятно.
— Эркин, а отчество?
— Андрей сказал: Фёдорович.
— Хорошо, — кивает Женя, старательно выписывая русские буквы.
Алиса стоит у стола и смотрит, как она пишет, потом вздыхает. Так, что Женя поднимает голову и улыбается ей. И увидев эту улыбку, Алиса прислоняется к Эркину, а потом забирается к нему на колени. Он же не пишет, ему она не мешает. И у Эркина обрывается сердце, но офицер молчит. Не видит? Эркин осторожно косится на русского. Улыбается?! Значит… значит…
— Эркин, дата рождения?
Он вытягивает правую руку, засучивая рукав.
— Девяносто шестой.
— А дата? Ну, день, месяц…
— Женя, нам считали сразу после Нового Года.
— Первое января, — улыбается Женя. — А место рождения?
— Питомник.
— Нет, это не годится. Я напишу просто Алабама.
Женя встаёт, собирает бумаги и несёт их офицеру. Алиса спрыгивает с его колен и бежит за ней, оглядываясь на него. Эркин встаёт, тоже подходит к столу. Офицер быстро просматривает заполненные Женей бланки.
— Отлично. Всё правильно. Идите сейчас в тринадцатый, там сфотографируетесь и уже с фотокарточками приходите сюда.
— Спасибо. Всем фотографироваться?
— Для метрики не надо. Только на удостоверения. Но, — офицер улыбается, — если захотите, сделаете общую фотографию. Семейный снимок.
— Спасибо, — улыбается Женя и берёт два металлических жетона, поправляет висящую на плече сумочку. — Эркин, пойдём.
Алиса, не выпуская её руки, хватает его за руку, тянет за собой. Так втроём они и выходят в коридор.
В коридоре никого нет, но он уже продышался и осторожно высвобождает палец из цепкой ладошки Алисы. И она, посмотрев на него снизу вверх, хмурится и отпускает его.
Седьмой, восьмой… Нечётные по другой стороне? Да, вот и тринадцатый. Заперто? Женя пробует дверь и стучит.
— Минуточку, — доносится из-за двери.
Эркина снова начало трясти. Но, поймав отчаянный взгляд Жени, он заставил себя улыбнуться.
И тут открылась дверь. Седой мужчина в форме, в очках.
— Заходите. На удостоверения? Пожалуйста.
Женя сбрасывает на стул у стены плащ, поправляет перед зеркалом волосы.
— Эркин, сними куртку. И причешись. Держи расчёску. Алиса, ты посиди пока. Вот так. Умница. Куда идти? Сюда?
Женя уходит за ширму, перегораживающую комнату, а он встаёт на её место перед зеркалом и водит расчёской по волосам, укладывая падающую на лоб прядь, узнавая и не узнавая себя.
— Откиньтесь назад. Вот так. Отлично, — доносится из-за ширмы. — Ну, вот и всё.
— Спасибо. Эркин, иди сюда.
Он рывком кидается к ней, едва не опрокинув ширму.
— Садись, — Женя забирает у него расчёску.
Эркин садится на стул.
— Сейчас-сейчас, я только поправлю
Руки Жени расправляют воротничок его рубашки, застёгивают пуговицу.
— Вот так. А верхнюю так оставим.
Фотограф, улыбаясь, ждёт, пока она закончит.
— Всё? Благодарю вас, — Женя уходит за ширму. — По-русски понимаешь?
Он молча кивает.
— Отлично. Смотри сюда. Сядь прямо, не сутулься. И улыбнись, а то так тебя только на плакат о розыске за убийство снимать.
За ширмой фыркнула Женя, и у Эркина невольно дрогнули губы в ответной улыбке. Щелчок.
— Отлично. Всё. Девочку будете фотографировать?
— Да, конечно, — сразу отозвалась Женя, входя к ним.
Эркин встал, повёл плечами, словно стряхивая тяжесть. Женя договорилась о снимках. Алиса одна, с ней, с Эркином, и они все вместе, втроём. Четыре фотографии, альбомный формат. Цена… Эркин едва не присвистнул, услышав сумму. Но Женя строго посмотрела на него, и он промолчал.
Женя сняла с Алисы пальто. Алиса была в платье со складчатой юбочкой, большим закрывающим полспины воротником с полосатой каёмкой и полосатой вставкой на груди. Берет ей Женя сделала чуть набок, а Алиса приобрела такой лихой вид, что фотограф рассмеялся.
— Ну, адмирал!
Алиса посмотрела на него и засмеялась.
— Так и сиди, — метнулся тот к аппарату. — Мамаша, шаг назад, пожалуйста.
Фотограф сыпал шутками, смешил их и смеялся сам. Сколько длилась эта весёлая суматоха, Эркин не понял. Потом их попросили подождать.
— В коридоре? — спросила Женя.
— Нет, можете здесь, за ширмой.
И фотограф ушёл в маленькую дверь в дальнем углу, а они сели на стулья под зеркалом. Алиса совсем успокоилась и залезла к Эркину на колени, потребовав немедленной игры в щелбаны. Но Женя не разрешила.
— Не место для игр, так посиди. А тебе надо расчёску себе купить. Смотри, как так хорошо, — Женя поправила ему прядь на лбу.
— Ага. Обязательно. Женя, эти фотки, нет, снимки, так? Ну, где мы вместе…
— Я их спрячу. Пока.
— Да, Андрей же отдельно…
— Я написала о нём в твоей анкете. Брат Андрей Фёдорович Мороз. Сто первого года рождения. Ты же сам мне говорил.
Да, он помнит. Заучил с голоса Андрея. Двадцать седьмое марта сто первого года, Русская Территория. Странно, что не придрались к этому. Или одно место рождения для братьев не обязательно? Хотя… пока документ не на руках, загадывать нельзя.
— Пожалуйста. Эти на удостоверения. А эти в альбом.
— Ой, как хорошо! — ахнула Женя. — Большое спасибо. Вот.
Она протянула фотографу деньги. Тот взял, спрятал, не пересчитывая, в нагрудный карман форменной рубашки и… протянул Жене пакет из чёрной плотной бумаги.
— Возьмите. Уберёте снимки, — и улыбнулся. — От лишних глаз.
Эркин удивлённо вскинул на него глаза: этот беляк так всё понимает? Это потому что он военный или потому что русский? Но думать над этим было уже некогда. Женя отдала ему подержать снимки для удостоверений, а остальные убрала в пакет и в сумочку, ещё раз поблагодарила.
— Всё, пошли. Алиса… Большое спасибо, до свиданья.
Эркин отдал Жене снимки, сгрёб в одну кучу её плащ, пальтишко Алисы и свою куртку. Так они и шли по коридору. Женя с Алисой впереди, а он за ними с вещами. Хорошо, идти недалеко. И опять уже знакомый кабинет.
Эркин складывает вещи на стулья у стены и следом за Женей подходит к столу.
— Садитесь, — улыбается офицер, берёт у них фотографии, быстро вклеивает их в удостоверения, ставит печати и расписывается. — Пожалуйста. Мороз Эркин Фёдорович, — Эркин берёт такую же, как у Андрея тёмно-красную книжечку и пожимает протянутую ему руку. — Мороз Евгения Дмитриевна, — с Женей повторяется та же процедура. — Мороз Алиса Эркиновна и свидетельство о браке, — оба документа забирает Женя. — Поздравляю вас.
— Спасибо, — улыбается Женя.
— Вы не указали адрес, по которому вам можно будет сообщить о результате по рассмотрению вашего заявления.
— Я подъеду сама, — быстро отвечает Женя. — Или… муж.
Эркин кивает и отдаёт своё удостоверение Жене. Справки ему оставили, так что он и Бифпитовской обойдётся, незачем полиции о его русском удостоверении знать. Женя быстро прячет документы в сумочку.
— Пожалуйста, — кивает офицер. — Через месяц. Двадцать первого ноября.
Они прощаются. Женя быстро одевает Алису, надевает плащ, Эркин накидывает куртку, они ещё раз прощаются и выходят.
В коридоре Женя остановилась и посмотрела на него. Сейчас они выйдут на улицу, и им нельзя будет даже посмотреть друг на друга.
— Здесь есть кино, — нерешительно сказал Эркин. — Ну, и так погулять.
— А ты?
— Пойду попутку ловить. И домой.
Женя покачала головой.
— Есть место, где мы можем побыть вместе? Хоть недолго.
— Ну-у, — Эркин замялся. — Мне сказали про одно место. Туда ни цветные, ни белые не ходят. Я только не очень понял почему.
— Вот и отлично, — кивнула Женя. — Где это?
Эркин огляделся и быстро объяснил:
— Вы идите туда, будто гуляете. А я отдельно. Если всё спокойно, сам подойду.
Эркин отпрянул вовремя. С лестницы в коридор заворачивали трое. Две женщины и мальчишка-подросток. Женя, поправляя на Алисе беретик, дала им пройти мимо них к седьмому кабинету и пошла к лестнице. Эркина уже и не видно.
— А теперь пойдём гулять, — сказала Женя Алисе.
Они не спеша спустились по лестнице. Эркина нигде нет. Ушёл. Женя, прижимая локтем сумочку, прошла мимо дежурного, попрощалась с ним улыбкой и вышла из комендатуры.
Народу на площади заметно прибавилось, но уже через два шага они смешались с толпой и теперь — как с радостью подумала Женя — никто не сможет доказать, что они были в комендатуре. Да и кто будет за ней следить? Глупости. Это же Гатрингс, а не Джексонвилль, где все всех знают. Конечно, это безумие, что они решили побыть вместе. Кто-то увидит, кому-то скажет, и пойдёт, но… но ведь это их свадьба. Она вышла замуж! Надо же это хоть как-то отпраздновать?
Они пошли по Мейн-стрит, рассматривая витрины. Алиса, сначала вертевшая головой, высматривая Эркина, постепенно отвлеклась и словно забыла о нём. Шум, автомобили, масса людей… нет, всего этого было слишком много для Алисы. И, видя, что она устала и вот-вот начнёт капризничать, Женя свернула с Главной улицы на боковую, тихую и малолюдную. Теперь они шли медленно, Алиса рассеянно глазела по сторонам и постепенно успокаивалась. Одинаковые коттеджи, газоны перед ними, низкие живые изгороди, гипсовые раскрашенные гномики, уточки и зайчики в траве… Этот квартал ничем не отличался от подобного в Джексонвилле. А вон и ограда, о которой говорил Эркин. На невысоком, не выше колен, каменном основании кованая ажурная решётка из высоких копий, соединённых затейливыми завитушками. За оградой густой красно-жёлтый от осенней листвы лес. Теперь направо или налево? Эркин сказал только, что вдоль ограды до пролома.
— Мам, — Алиса потянула её за руку, — это лес, да? Мы пойдём в лес, правда?
— Да, — кивнула Женя, — тебе хочется в лес?
— Ага! — обрадовалась Алиса.
Мама ей столько раз рассказывала про лес. И в сказках всякие чудеса случались именно в лесу. Нет, лес — это здорово!
Они шли вдоль ограды долго, Женя уже начала беспокоиться, пока не увидели действительно пролом, будто изнутри по ограде ударили чем-то в рост и ширину человека, выломав каменную кладку, выпятив и раздвинув прутья.
И Женя с Алисой вошли в этот пролом.
— Лес! — радостно выдохнула Алиса, выдёргивая руку.
Женя рассмеялась, отпуская её.
— Алиса, далеко не отходи.
— Ага, — рассеянно ответила Алиса, перебегая от дерева к дереву.
"От пролома прямо и прямо", — говорил Эркин. Ну, что ж, будем надеяться, что проломов немного, и они найдут друг друга в этом парке.
Женя шла между деревьями, без дороги, наугад. Оглядываясь, она уже не видела ограды. Значит, и её оттуда не видно. Как бы не заблудиться. Хотя она нигде не сворачивала, но… Но как же хорошо в лесу, тихо, спокойно… Идти и ни о чём не думать, дышать запахами вянущей листвы и слушать счастливый смех Алисы. Господи… И птицы поют.
Тихий переливчатый свист повторился ближе. Женя остановилась и стала разглядывать листву над головой. Интересно, что это за птица? И где она? Жалко, совсем птичьих голосов не знает. Свист повторился у неё над ухом. Женя обернулась и натолкнулась на смеющегося Эркина.
— Господи, — вздохнула Женя, — Ты?
— Ага, — согласился Эркин, обнимая её.
— И меня, — потребовала Алиса, утыкаясь им в ноги.
Эркин взял её на руки, и она обхватила его и Женю за шеи так, что они столкнулись лбами.
— Алиса, не хулигань. Опусти её, Эркин.
— Ну-у, — запротестовала Алиса, но Эркин уже поставил её на землю.
— Ты легко нас нашёл?
— Побегал вдоль забора, ничего.
— Мам, это что?
— Не знаю. Эркин?
— И я не знаю. Ты есть хочешь? Я купил…
— А чего?
— Ой, Алиса, подожди. Сейчас. Надо присесть где-нибудь.
— Я знаю где. Вон за деревьями.
Поваленное дерево стало и столом и стульями. Эркин выложил из карманов купленные им два яблока, плитку шоколада и пакет с сэндвичами, а курткой накрыл ствол.
— Вот, Женя. И не сыро, и не запачкаешься.
— А ты?
— А я с другой стороны.
— Нет, садись рядом.
Наконец устроились, и Женя разорвала пакет, превратив его в салфетку.