— Зря задираешься, — Роберт сожалеющее оглядел его. — Зря. Не до того сейчас, — и отвернулся от него. — Опускайте шторы. А Найджел где?
— Наверх побежал, — Метьюз опускал и тщательно расправлял шторы на окнах в холле.
Прогрохотали по лестнице сапоги, и в полутёмный холл вбежал уже одетый Найджел, на ходу натягивая куртку.
— Ты это куда собрался? — нахмурился Роберт.
— В комендатуру, — отмахнулся Найджел, останавливаясь перед Чаком. — Давай листок, ну…!
— С ума сошёл? — Роберт рванул Найджела за плечо. — Ты что, не слышал?
— Слышал. И понял. Листок давай, ну же, — он вырвал из рук Чака листовку, засунул в карман куртки.
— У беляков на беляков же управу ищешь? — усмехнулся Чак. — Ну-ну.
— Русские за нас.
— Сказано же, — подошёл Метьюз. — Сидеть и не высовываться.
— За непослушание знаешь, что бывает? — издеваясь, поддержал его Чак.
— Знаю, — Найджел хмуро улыбнулся. — Но нас прикрывает Дэннис. Потому что боится Бредли. Это их дела, и мне на это плевать. Но кто прикроет всех остальных? Всё, братья, — он обнял Роберта и Метьюза. — Я пошёл. Вернусь, так вернусь, а не вернусь… живите без меня.
— Аккуратнее только.
— Не зарывайся, Найдж.
— И тогда там пережди.
— Дважды не рискуй.
Насмешливо скривив губы, Чак смотрел на сцену прощания.
Через боковую дверь они вышли на террасу, прислушались. Тихо. Только где-то далеко чьи-то одинокие быстрые шаги.
— Проводить тебя? — неожиданно для самого себя предложил Чак.
И в серо-голубом сумраке блеснула белозубая улыбка.
— Спасибо, но с тобой быстрее залетишь.
— Как знаешь, — пожал плечами Чак. — Удачи тебе, спальник.
— И тебе, палач, — усмехнулся Найджел и стал, осторожно пригибаясь, пробираться к выходу на "белую" улицу.
Чак видел, как он перемахнул через живую изгородь и побежал. Ну, что ж. Значит, догадался. Что телохранителей использовали как палачей, мало кто знал. Ну что ж… палач — так палач. Сегодня он будет казнить по своему выбору.
К рассвету Женя и Эркин всё решили. Женя пойдёт в контору, а Эркин на рынок. Как всегда. Он предупредит Андрея, а тот Дашу и Машу. Соберутся все здесь и отсюда на шоссе ловить попутку. До Гатрингса. Вещи…
— Женя, мне как-то сказали, что ни деньги, ни вещи жизни не стоят.
— Правильно сказали, — Женя аккуратно укладывала в стопку бельё Алисы. — Но подготовиться надо. Ты своё собрал?
— Да. Тебе надо хоть немного поспать.
— Значит, так, — Женя будто не услышала его последних слов. — Я прихожу, всё увязываю и жду вас. И сразу идём. Хэллоуин сегодня. Вечером на улицах такое будет… Пройдём. А если нет, то всё бросим. Ну вот, отобрала. Как нам повезло, что они обыска не сделали. Нашли бы фотографии…
Она не договорила, и Эркин кивнул. Да, повезло, отделались пустяками. Алиса только испугалась сильно, а так… можно считать, пронесло.
— Мне уже за водой идти.
— Да, — согласилась Женя. — Пусть как всегда.
Эркин взял на кухне вёдра и побежал вниз во двор. Светает уже. В Гатрингсе тяжело будет. Ни жилья, ни работы, но… но оставаться здесь нельзя. До Оврага досидишься. Скула саднит. И губы распухли. Всё-таки разукрасили. Не как весной, но всё равно…. А с этой жабой белоглазой, что Женю мордовал, он ещё встретится.
Двор тих и безлюден, как всегда по утрам. Эркин подставил ведро и открыл воду. Тугая струя звонко ударило в дно. Эркин обвёл взглядом спящие дома. Спящие? Или кто из них навёл? Не эта ли… Невидимка, что подсматривает за ним каждое утро, когда он ходит за водой и дровами. Ну и чёрт с ней и со всеми.
Наполнив вёдра, он отнёс их домой. Женя уже разожгла плиту и жарила картошку. И правильно. Раз они сегодня уходят, то продукты и беречь нечего.
Женя разбудила Алису. Они позавтракали, и Эркин стал собираться.
— Женя, только будь осторожна.
— Сам не нарывайся.
Они стояли на кухне. Эркин уже в куртке, шапке. На левой скуле наливался синяк, распухшие разбитые губы… Женя обняла его, осторожно поцеловала в щёку рядом со шрамом. Эркин коснулся губами её виска и оторвал себя от неё, от Алисы, державшей его за полу куртки. В дверях он обернулся. Женя уже в юбке и жакете, в которых ходит на работу, Алиса в клетчатом платьице…
— Я только с Андреем переговорю и обратно.
Женя кивнула и улыбнулась ему.
— Мы будем ждать.
И когда за ним захлопнулась дверь, посмотрела на Алису. Господи, оставить её дома, одну, после такой ночи…
— Тебе на работу надо, да? — голос Алисы дрожал от сдерживаемых слёз.
Женя присела на корточки и прижала её к себе.
Стоя в проулке, Рассел видел, как из калитки дома Джен вышел индеец в рабской куртке и надвинутой на лоб так, чтоб затеняла лицо, рабской шапке. Да, но если он ночует у Джен, с Джен, а Спайз никаких нарушений не обнаружил, иначе бы ликвидировал индейца… Ладно, сегодня с этим будет покончено. Индеец огляделся по сторонам и быстро ушёл. На станцию? Или на рынок, где собираются все цветные? Но в любом случае конец будет один.
Город тих и безлюден. Может, ночью только к ним приходили? Но где-то же стреляли. Недолго, правда, и зарева — он, когда стрельба утихла, рискнул подойти к окну посмотреть — не было. Значит, не подожгли ничего. Странно что-то.
Эркин шёл быстро, почти бежал. И с каждым шагом всё явственнее чувство близкой опасности. Нет, к чёрту. Увидеть Андрея, и сразу назад.
Ближе к рынку стали попадаться прохожие. Эркин проходил мимо них, опустив глаза, но успел заметить, что многие в форме, как у ночных. Свора… чего они здесь крутятся? Не видно их было с весны, или и впрямь… поворот?!
Он вошёл в ворота рынка и сразу свернул к развалинам рабского торга. Несмотря на ранний час, там уже толпились. Но Андрея не видно. Эркин с ходу врезался в толпу, жадно ловя обрывки разговоров.
— Не, обошлось, пораскидали всё, посуду побили, мне по морде смазали и велели в Цветной убираться.
— А хозяйка чего?
— А у меня ход отдельный, я до неё не касаюсь.
— Меченый, тебе что, тоже…?
— Тоже-тоже.
— А ты чего?
— А ничего.
— А Губача не видно.
— Стрельбу слышали?
— Кого стрельнули?
— Не меня.
— Видим.
— Хрен вам в глотки всем, нашли, чем шутить.
— Вот и вели к этому.
— Ты смотри, как загнали…
— Да-а, либо за хозяина, либо в Овраг.
— Это что же, всё заново?
— По новой?
— Хрен тебе по новой, по старому!
— Ну и как?
— Чего как?
— Ну, пойдёшь за хозяина?
— Охренел? У меня жена, пискунов трое, а за хозяином этого ж нельзя.
— А мой обещал не прижимать, дескать, разрешит жить, как жил, только числиться за ним буду.
— И ты поверил?
— Видал дураков, сам дурак, но такого…
— Заткнись.
— А пошли вы все…! Лучше в Овраг, чем за хозяина.
— И Рода нет.
— Род характерный, мог и не смолчать.
— А Белёсый…
— Что Белёсый?
— Он и за беляка сойдёт.
— Да, он вывернется.
— А ты?
— А я в Цветном…
— Ну да, в Цветной не лезли.
— Чего так?
— Пойди и спроси…
— Во, ещё валят.
Подошедшие жили в Цветном, стрельбу слышали, но ничего не знали. Андрея всё не было, и Эркин начал беспокоиться. Что-то случилось? Или Андрей пошёл к нему, и они разминулись? Сбегать, что ли? Тогда уж точно разминутся.
— Во, ещё…
— Ух ты, как тебя отделали!
— Сволочи поганые…
— А хозяйка?
— Я ей ещё приварю, найду случай.
— Толком объясни.
— С ходу, стерва белёсая, она, вишь ли, меня за собой оставляет, так чтоб меня поучили только, а баба моя с дитём ей ни к чему, пусть продают…
— Чего-о?!!!
— А вот того… и этого…!
— А ты?
— Вывел и в Цветной отправил, а сам сюда. А она, вишь ли, чтоб я ей сегодня не меньше трёх кредиток принёс, а то выпорет, сходу подстроилась. Вещи все бросил…
— Плюнь, жизнь дороже…
— Поучи свою бабу…
— Во, Белёсый!
Андрей, злой, взъерошенный, с подбитым глазом, врезался в толпу. Кто-то спросил:
— Белёсый, тебя-то за что? Ты же белый.
В ответ прозвучала такая виртуозная ругань, что остальные не выдержали и заржали.
— Чего-о?! Чего ржёте? — Андрей обводил их блестящими светлыми до белизны глазами. — Не поняли, что ли, ни хрена?
Эркин протолкался к нему, дёрнул за рукав. Андрей досадливо мотнул головой.
— Так тебя-то за что? — спросил Одноухий.
— Чтоб расу не позорил, — Андрей снова выругался и вытащил из кармана сигареты, вскрыл пачку, закурил и пустил пачку по кругу. — Они за меня, гады траханые, решать вздумали: где мне жить и с кем дружить, — и явно передразнивая. — Обдумай своё поведение. Разумеется, с торгов тебя продавать неудобно, но возможны и другие варианты.
— Значит, торги, — упавшим голосом повторил кто-то и всхлипнул.
— Значит, торги, — упавшим голосом повторил кто-то и всхлипнул.
— Я им покажу торги! — вспылил Рукастый. — А в Овраге они полежать не хотят?
— Да что ты можешь против них? — возразило сразу несколько голосов.
— Сдохнуть могу! — рявкнул Эркин. — По своему выбору!
— И с собой, сколько сможем, захватим, — кивнул Арч. — Ну, каждый сам за себя или вместях?
— Или, — отозвалось несколько голосов, но остальные промолчали.
Рынок постепенно заполнялся людьми. В основном торговцами, покупателей почти нет, да и те только прохаживались и приглядывались, но не покупали. На цветных у развалин косились, но близко не подходили. И толпа цветных слабо, еле заметно, но стала редеть. Самые смелые рискнули отойти в поисках работы. Эркин и Андрей отошли чуть в сторону.
— Досиделись, — Андрей зло сплюнул окурок.
Эркин быстро рассказал ему о ночных событиях и о том, до чего они с Женей додумались.
— Вместе и накроют, — отрезал Андрей.
— А по одиночке если, как найдём потом друг друга, — возразил Эркин.
— Выживем, так найдём, — отмахнулся Андрей. — Вот если оцепление выставили… стоп, чего этот чмырь там трепыхается?
Эркин уже тоже увидел седого мужчину в форме самообороны. Тот шёл вдоль торговцев, раздавая им какие-то листки.
— Та-ак, — протянул Андрей. — Щас посмотрим. Жди здесь. Да, держи.
Андрей скинул на руки Эркину свою рабскую куртку и, оставшись в ковбойке, метнулся вбок, ловко затерявшись в толпе. Потом его шевелюра мелькнула между палатками. И вот он уже бежит обратно.
— Во, ухватил, — потряс он листком с аккуратно отпечатанными строчками.
Эркин накинул ему на плечи куртку. Арч, Одноухий, их ватаги, ещё цветные, да все столпились вокруг. Андрей быстро пробежал глазами текст — неграмотным прикидываться уже незачем — и присвистнул.
— Ни хрена себе, что придумали. Слушайте.
Андрей читал негромко, очень чётко выговаривая слова, и с каждой фразой окружающие его люди опускали головы и вздрагивали, как под ударами.
— …принадлежащие к расе, самим Господом предназначенной к повиновению, и потому неспособные к самостоятельному существованию… регистрация и продажа с торгов… безусловное запрещение самовольной деятельности… помеси и ведущие нехарактерный образ жизни приравниваются к цветным и подлежат утилизации в общем порядке… препятствующие восстановлению закона и порядка, ликвидируются немедленно…
— Утилизация — это что? — вдруг спросил Арч.
— Медленная ликвидация, — быстро ответил Андрей. — Тут ещё адрес, куда подавать заявки на рабов.
Андрей скомкал листок, но тут же расправил и сунул в карман куртки.
— Ладно. Кто кого ликвидирует, это мы ещё посмотрим.
— Рвать надо, — вздохнул кто-то.
— Куда? — спокойно спросил Андрей.
— В Гатрингс, к русским.
И заговорили все разом.
— Они тоже белые.
— Беляки все заодно.
— Они только за своих.
— За угнанных?
— Ну да.
— А за нас…
— Мы за себя, — выкрикнул Дин.
— А что мы можем?
И так же разом замолчали. Потому что к ним шёл белый. В светлом плаще, засунув руки в карманы, он шёл на них как… как будто их не было, и они невольно расступались перед ним. Остановившись в двух шагах от Эркина, белый кивнул.
— Ты. Иди за мной, — и улыбнулся. — Есть работа.
Эркин сразу узнал его. Тот самый, как его Женя называла? Да, Рассел. Выследил, сволочь белая, ну… Андрей быстро шагнул вперёд, заслоняя собой Эркина.
— Мы работаем вместе.
Улыбка Рассела стала насмешливой.
— Работа есть только для него.
Эркин плечом отодвинул Андрея.
— Какая работа, сэр?
Двое в форме самообороны остановились чуть в стороне, внимательно разглядывая их. Один, что помоложе, поигрывал стеком. У обоих карманы оттопырены.
— Не перетрудишься, — издевательски спокойный тон Рассела заставил Эркина стиснуть зубы и опустить глаза.
— О плате спроси, — шепнул кто-то за спиной.
Но разговоры о плате не допускались уже с месяц, и нарываться сейчас, когда на рынке свора… Нет, придётся так.
Рассел повернулся и пошёл, не оглядываясь. Эркин двинулся следом. Сам понимал, что рискует, но привычка к послушанию и опасения нарваться не позволили в открытую отказаться.
Работой оказался мешок картошки. Его нужно отнести на квартиру. Эркин взвалил на спину мешок — фунтов сто тридцать, не меньше — и пошёл за Расселом. Когда они выходили из ворот рынка, Эркин заметил, что "своры" здесь заметно больше, а вот полиции совсем не видно. Потом сзади раздался вроде шум и голос Андрея, но оглядываться из-под мешка было неудобно.
Рассел шёл быстро, слыша сзади напряжённое, но ровное дыхание. Отлично, пусть попыхтит — спокойнее станет. Физическая нагрузка хорошо разряжает. Но рефлекс послушания ещё действует. Явно не хотел идти, но подчинился. А может… может, оставить его за собой? И понаблюдать. А с Джен оформить аренду или временное пользование. Отец бы полжизни отдал за такой экземпляр. Просроченный работающий спальник. С ума сойти! Но это если всё пройдёт благополучно. Сомнительно, конечно, очень сомнительно. Но это всё потом.
Искоса поглядывая по сторонам, Эркин запоминал дорогу. Чего это вздумалось белой сволочи картошку закупать? Хотя… и сволочь жрать хочет. Заплатить беляк, конечно, не заплатит, но и хрен с ним и с его деньгами. Главное… главное — убраться отсюда. Целым. И не подставить никого.
Работа в конторе шла, как всегда. Ночные визиты расписывались и обсуждались в юмористических тонах. Да и приходили, оказывается, только к Этель. Но их черномазые ночуют в Цветном и приходят на день, на работу. Рози, Женя и миссис Стоун не участвовали в обсуждении. Миссис Стоун несколько раз кидала быстрые взгляды в сторону Жени, но разговора не заводила.
— А у вас, Джен, побывали?
Толстушка Майра смотрела на неё по-детски открыто и доверчиво. Женя спокойно ответила:
— Да, были.
— И как?
Женя пожала плечами.
— Побили посуду, напугали дочку и всё, пожалуй.
— И ничего особого?
— Вы так говорите, Джен, будто для вас это самое заурядное событие.
— Или, — Этель улыбнулась с еле заметной хитринкой, — вы ждали этого?
— Ждала? — переспросила Женя. — Нет, конечно, я не ждала такого. И что командовать ими будет Мервин Спайз, тоже.
— Да-а? — удивилась Ирэн. — Кто бы мог подумать. А у вас, Этель, кто командовал?
— Я не рассматривала их, — отмахнулась Этель. — Меня это не касается.
Женя снова углубилась в работу. Нет, бежать отсюда, бежать. Не надо было ей идти на работу. И Эркина нельзя было отпускать. Надо было ночью, сразу, брать документы и деньги и уезжать. Но… но Эркин не поедет без Андрея. Они — братья. Нет, уходить надо сегодня же. Вечером. Как и решили. В карнавальной суете Хэллоуина их и не заметят.
Рассел открыл дверь и посторонился, пропуская индейца вперёд.
— Поднимайся по лестнице.
Пружиня всем телом, балансируя, Эркин поднялся по крутой узкой лестнице на второй этаж. Теперь куда?
— Вперёд, — подтолкнул его в спину голос. Будто дубинкой ткнул.
Дверь одна. Эркин толкнул её коленом и вошёл. Маленькая комната. Жилая. Кой чёрт тащить сюда картошку?! Причуды у беляков… Он стоял посреди комнаты, ожидая указания, куда сбросить мешок.
Рассел удовлетворённо кивнул: рефлекс послушания у индейца нужной интенсивности, уже легче. Он улыбнулся, тщательно закрыл дверь и подошёл.
— Опускай.
Индеец, всё ещё придерживая мешок обеими руками за верхние углы, стал выпрямляться, и тогда Рассел коротко, без замаха, но вложив весь свой вес в кулак, ударил его в солнечное сплетение. И сразу отпрянул. Потому что, качнувшись под тяжестью мешка, индеец стал падать вперёд. Молча рухнул ничком. И остался лежать, придавленный своей ношей.
Рассел вытащил пистолет, удачным пинком — сам не ожидал, что получится с первого удара — спихнул мешок и отошёл к столу. Вынул из другого кармана и бросил на стол книгу с вложенным в неё рекламным буклетом, и, не снимая плаща, присел на край стола, не выпуская индейца из-под прицела. И стал ждать.
Влетев ворота госпиталя, Крис столкнулся с Андреем и Солом.
— Далеко?
— В город, — недоумённо пожал плечами Андрей.
— А что? — сразу насторожился Сол.
— Хренотень какая-то, — Крис часто, загнанно дышал, выталкивая застревавшие в горящем после бега горле слова. — Цепляют… Кто такой да чего ходишь… Да за кем числишься…
— Чего-о?!
— Про госпиталь слышат… отстают.
— Кто цепляет?
— Беляки… в форме какой-то… я не видел такой… я… кого заметил… свистнул… и бежать… наших… в городе… много?
Сол и Андрей переглянулись.
— Не так уж очень.
У Андрея заметно посерело лицо.
— Это… это что ж такое… это ж…