Беляк качает головой.
— Жаль, конечно, что слово Божье ты слышал из осквернённых уст. Но… надежда и любовь — сила Господня. Приходите оба завтра вечером, и слово Господне коснётся сердец ваших.
— Куда? — спрашивает Андрей. — Завтра мы далеко будем.
— Я буду с вами, дети мои. Благословение Божье на вас и на стаде вашем.
С этими словами беляк наконец встаёт и уходит. Андрей озадаченно смотрит ему вслед и спрашивает у позволившего себе захохотать Фредди.
— Он что, псих?
— Да нет, — Фредди вытирает выступившие слёзы и закуривает. — Священник. Ходит и в церковь свою зовёт. Мне уже говорили о нём. Так-то он безвредный. Вздумал пастухам проповедовать.
— А зачем? — не унимается Андрей.
— Да из-за заварухи в церковь не ходит никто, — объясняет Фредди. — Ну, денег у них и нет. Вот сходите завтра, послушаете проповедь и дадите на церковь. Кто сколько может.
— А ты ему давал?
— Да собрали мы немного, — смеётся Фредди. — Слушать нам его некогда, а он приставучий. Заведено так, парни. Что хоть раз в неделю, а сходи и заплати.
— Это мы его дребедень слушать будем, да ещё платить за это?! — возмущается Андрей. — Да ни хрена! Я ему завтра устрою. Такое устрою…!
— Полегче. Шериф под боком, — спокойно говорит Фредди.
— Не боись, — отмахивается Андрей. — Всё будет, а не придерёшься!..
…— Ну, устроил ты тогда, — смеётся Эркин. — Классно! Больше он к нам не лез.
Андрей отвечает широкой ухмылкой и с сожалением вздыхает:
— Здесь это не пройдёт.
— Точно, — кивает Эркин. — Там мы ушли сразу, а здесь…
— Ладно, подвяжем языки, — снова вздыхает Андрей. — Посидим, послушаем.
— И заплатим, — зло фыркает Эркин.
— Обидно, согласен, — Андрей выпрямляется, оглядывая напиленные чурбаки. — Давай колоть.
За разговорами не заметили, как подошло время ленча.
Они опять ели в пустой тщательно убранной кухне. Молоко, сэндвичи, кофе.
И снова работа под осенним мелким дождём. Вот и сарай с короткими, словно игрушечными, поленьями. Андрей рассмеялся:
— Ну, заколупаемся сейчас.
Эркин кивнул, подвигая козлы. Двор по-прежнему пуст. Ни детей, ни отдыхающих на верандах мужчин. Хорошо, когда над душой не стоят. Даже эта тягомотина с поленьями-недомерками не так раздражает. Андрей опять удивляется, что это за печка такая, и высказывает разные предположения о том, что же измеряла эта…
— Леди, — подсказывает Эркин.
— Точно, — хохочет Андрей. — Леди, она леди и есть.
Пошло обычное балагурство. И дождь не мешает работать. Даже лучше, чем в жару.
— Ну вот, — Андрей закрывает очередной сарай. — Ва-аще-то жрать пора. На твоих какое время?
Эркин хлопает себя по животу.
— Обеденное, — и смеётся: — Вон бежит уже.
Ага, — Андрей тоже увидел бегущего к ним мальчишку в пятнистом, явно перешитом из армейского плащике. — Ща мороженого поедим.
Но кухня была другая, и мороженого им не дали. И томатного сока. По тарелке густого супа, тарелке нарезанного кусочками тушёного с картошкой мяса, по стакану кофе со сладкой булочкой. И хлеб. Сытно и достаточно вкусно. Да и после королевского ужина удивить их уже трудно.
Эркин так и сказал Андрею, когда они шли через двор к очередному сараю.
— Оно так, — кивнул Андрей и мечтательно вздохнул.
— Перепёлок вспомнил? — засмеялся Эркин.
— И форель, — ответил, улыбаясь, Андрей. — Надо же. Всю ночь тогда просидели, пили, а ни в одном глазу.
— Хорошо было, — вздохнул Эркин. — Ну, давай, что ли.
— Давай. Пошёл?
— Пошёл.
И снова струя опилок из-под пилы на их ноги. Андрей сегодня опять в ботинках. Сапоги теперь только на станцию обувает. Да и в самом деле… А под таким дождём завтра на станции грязища будет. Пожалуй, тоже в сапогах лучше. Чего кроссовки рвать.
— А ничего у нас сегодня идёт.
— Ничего, — кивает Эркин. — Не жарко, и дождь несильный. Вот и легче, чем тогда.
— Может, и так. А ужином нас кормить не будут?
— Королевским? — улыбается Эркин.
— Можно и ковбойским, — смеётся Андрей. — Яичница здоровская была. На сорок-то яиц. Помнишь?
— Так на каждого всё равно по десятку пришлось.
— Всё-то ты рассчитал!
— И десяток за раз тоже… не хило. Только нам никакого не дадут. Ленч и обед по уговору.
— Сверх уговора — это уже перебор будет, — соглашается Андрей. — В следующий раз уговариваемся и на ужин.
— Может, и на ночлег? — фыркает Эркин.
— Точно! Тётенька, дай попить, а то так есть хочется, что аж переночевать негде.
Эркин так хохотал, что бросил пилу и заткнул себе рот кулаком, чтоб не накликать кого лишнего. Андрей со скромной улыбкой переждал этот взрыв и участливо спросил:
— И часто это у тебя?
— Когда ты рядом, то часто, — ответил Эркин, берясь за пилу.
— Тронут, — тряхнул шевелюрой Андрей. Хорошо его Скиссорс подстриг аккуратной такой шапкой. — Сколько там ещё? Два?
— Два, — кивнул Эркин.
Как ни храбрились, а последние два сарая дались тяжело. Женин они доделывали, держась уже только на привычке не показывать слабости и на самолюбии. И, как и тогда, к концу работы во дворе появились женщины. Белые леди. И, как и тогда, Андрей впереди, а Эркин за ним, стараясь не волочить ноги, подошли к ним. Андрей принял деньги. Сто пятьдесят ровно пачкой мелких кредиток. Андрей поблагодарил, Эркин молча кивнул. И, как и тогда, они ушли со двора вдвоём. За воротами Андрей отдал деньги Эркину и закурил. Эркин за спиной Андрея поделил деньги пополам, подумал и, отделив от своей пачки несколько кредиток, добавил к доле Андрея.
— Прекрати, — сказал, не оборачиваясь, Андрей. — Врежу.
— Затылком видишь? — улыбнулся Эркин.
— Задницей, — огрызнулся Андрей и повторил: — Прекрати. Клади поровну.
Эркин подравнял пачки. И Андрей повернулся к нему, взял и убрал свою пачку. Темнеющая улица была пустынной, только где-то очень далеко послышались и тут же затихли чьи-то шаги.
— Нормально заплатили, — улыбнулся Андрей.
Эркин кивнул и спросил:
— Завтра на станцию?
— Давай туда, — сразу согласился Андрей. — Ну, бывай.
— Бывай.
Инцидент с деньгами они уже не поминали. Эркин проводил Андрея взглядом до угла и повернул домой. Вошёл через калитку, запер её за собой, тронул по пути дверь сарая. Заперто. Значит, Женя уже наверху. Эркин запер за собой нижнюю дверь и потащил себя наверх по крепко сидящим, не скрипящим под его шагами ступенькам. Вошёл в прихожую, снова запер за собой дверь и ввалился в обдавшую его своим теплом кухню.
— Эркин, — Женя колдовала у плиты. — Кроссовки газетой набей, а то форму потеряют. И джинсовку развесь. К утру просохнет.
— Женя, деньги…
— Успеются деньги, — весело командовала Женя. — Грязное всё в ведро кидай.
Эркин послушно выполнял все указания. Он так устал, что сил на фразу: "А чего ты раскомандовалась?" — не было, даже улыбнуться не было сил.
— Алиса, быстро в комнату.
— А Эрик…
— Он мыться будет, в комнате посидишь.
Эркин стащил намокшую джинсовку, развесил её на верёвке и стал раздеваться. С Женей спорить, когда она так командует, бесполезно. Вон, уже корыто вытащила, вода в баке кипит. Раздевался медленно: так устал.
— Кроссовки оставь, я сама сделаю. Давай, Эркин, Алисы нет.
— Мг, — пробурчал он, осторожно садясь в корыто, полное приятной горячей воды.
— Давай, подставляй спину.
Женя натёрла ему спину, бросила мочалку ему на колени и метнулась к плите со словами:
— Ой, бежит уже.
Великое дело — возможность вымыться. Он тёр себя мочалкой, отмывал слипшиеся от пота пряди, отфыркиваясь от пены, и чувствовал, как отпускает усталость, как тело становится мягким и упругим.
— Женя, — осторожно позвал он.
— Чего? — откликнулась она от плиты.
— Я обмываться буду, ты… — он замялся.
— Я не смотрю, — сразу поняла Женя и лукаво добавила: — ничего ж нового я не увижу.
Эркин даже застыл с открытым ртом. Такого от Жени он не ожидал и растерялся. Ответить ей, как ответил бы Андрею, ну, это никак нельзя…
— Женя, — выдохнул он, — я ж… я ж это так…
— Не смотрю, не смотрю, — успокоила его Женя. — Давай обливайся и вытирайся, у меня уже готово всё.
— Ага, — Эркин перевёл дыхание и улыбнулся. — Сейчас уберу всё только и подотру.
Он облился из ковша, вытерся, натянул рабские штаны и стал убирать.
— Женя, переступи, а то лужа… Ага. Ну, вот и всё.
— А теперь руки мой, тряпка-то грязная. И за стол иди, — Женя убежала в комнату с шипящей сковородкой в руках.
Он ополоснул руки, взял из кладовки рябенькую рубашку — тоже вроде тенниски стала, ползёт вся, на работу уже не наденешь, с плеч свалится — а полуголым за едой сидеть, тоже неловко: это ж не летом и не на выпасе.
Мытьё отогнало усталость, но ненадолго. Эркин даже плохо соображал, что ест, и чай пил, сонно моргая вроде Алисы. А пока Женя укладывала Алису, заснул за столом.
— Эркин, — Женя осторожно тронула его за плечо.
— Да, Женя, — глухо ответил он.
Глухо, потому что лежал лицом на своих скрещённых на столе руках.
— Я постелю сейчас…
— Я сам, — Эркин оттолкнулся лбом от своей опоры и встал. — Я пойду спать, Женя, хорошо?
— Конечно-конечно.
В полусне он добрёл до кладовки, вытащил и развернул постель, разделся и лёг. Всё, кончился день.
Вымыв посуду, Женя заглянула в кладовку, послушала его сонное дыхание и прикрыла дверь.
Эркин проснулся посреди ночи и с минуту лежал, соображая, что же его разбудило. Тихо, темно. Тёплая безопасная темнота. И тишина… тоже безопасная. Что же, сон, что ли? Да нет, вроде не снилось ничего. Что же? Вроде… Ах вот что, деньги! Он и забыл о них.
Эркин вылез из-под одеяла и осторожно вышел в кухню. Хорошо, все спят. Он на ощупь нашёл свою джинсовку и вытащил бумажник. Ага, вот и деньги, он их так и засунул одной пачкой, чуть бумажник не порвал. Семьдесят пять кредиток — это что-то! Как Андрей говорит? Не зря корячились.
Он убрал бумажник, бесшумно вошёл в комнату, добрался до комода и положил деньги в шкатулку. Ну, вот теперь всё.
Эркин так же бесшумно вернулся к себе, прикрыл дверь и лёг. Блаженно потянулся под одеялом. Хорошо дома! Ничего ему не надо, пусть бы так и было. Всегда.
* * *
Ни война, ни капитуляция не помешали двухместному купе первого класса оставаться комфортабельным и респектабельным.
— Уфф, — Фредди бросил свой кейс в верхнюю сетку и опустился в кресло. — Садись, Джонни. Кажется, всё.
— Кажется, — Джонатан сел в кресло напротив.
— От Краунвилля пешочком?
— Не так уж там далеко, — усмехнулся Джонатан и добавил уже серьёзно: — Возьмём такси. Дорого, конечно, но…
— Я думал, ты предложишь купить машину, — улыбнулся Фредди.
— Мысль неплохая, но немного преждевременная, — Джонатан благодушно смотрел в окно. — Я прикинул. В принципе, нам легковушка нужна, грузовик не всегда удобен.
— Согласен, но…
— Но пока мы этого не можем себе позволить. Разве только после Рождества.
— Следующего?
— Или после следующего, Фредди. Или этого. Когда это будет нам по средствам.
— Неправильно, Джонни. Когда это будет очень нужно.
— Резонно, — кивнул Джонатан. — Но пока не очень. И понадобится шофёр. Он же механик. За двумя машинами между делом не приглядишь.
— Шофёр нужен для престижа, — возразил Фредди.
Джонатан кивнул.
— Правильно. Но мы пока не на той ступеньке. А лишний выпендрёж… — он скорчил выразительную гримасу. — Ладно. Что-то мы долго это мусолим. Подобьём итоги, Фредди?
— А что подбивать? — пожал плечами Фредди. — В Колумбии порядок. Через месяц можно будет завернуть, посмотреть, как идут дела. Парни старательные, сообразили, что подгонять их никто не будет, сами крутятся. Строители не подведут. Я поговорил с подрядчиком.
— С Дэннисом?
— Да.
— Тогда надёжно, — кивнул Джонатан. — О Дэннисе можно сказать многое, но слово он держит.
— Сделает всё, как надо. Чертежи у парней толковые.
— Сам смотрел?
— С Дэннисом и, — Фредди усмехнулся, — у него теперь свой архитектор. Бедолага, но толковый. Говорит, что чертежи профессиональные.
— Где это Дэннис раздобыл архитектора? — удивился Джонатан.
— Прикрыл дезертира. И кое-чего подкинул его семье. Бедолага теперь предан ему… — Фредди не закончил фразу, пережидая чьи-то шаги в вагонном коридоре. — Дэннис кое-что рассказал. Он и раньше хотел этим заниматься. Война, стройка выгодна как никогда. Но "Феникс" всё перекрывал. А с капитуляцией "Феникс" исчез. Во всяком случае, не возникает. Дэннис подсуетился, вложил всё, что накопил, и стал шуровать.
Джонатан задумчиво кивнул.
— Значит, "Феникс" погас. Интересно, Фредди. С чего бы это? Ведь знаменитая фирма. Всё строительство в их руках было.
— Да. Дэннис говорит: все остальные имели только то, что им давал "Феникс", и отдавали за это, сиди крепче, Джонни, от шестидесяти до семидесяти пяти процентов от дохода. И все материалы закупали у "Феникса". Ну, Джонни?
— Знакомый почерк, — Джонатан улыбнулся. — Есть о чём подумать. Значит "Феникс"… Интересно. Ты обрисовал Дэннису проблему?
— В общих чертах. Он обещал подобрать цветную бригаду. Во избежание недоразумений.
— С этим тогда всё, — кивнул Джонатан. — Сделаем, я думаю, так. Сейчас домой. Через недельку сгоняю верхом в Бифпит, приглашу Генни. Хочу это утрясти перед аукционами, — Фредди кивнул. — Затем везём Ларри к Юри.
— И как раз подойдёт время завернуть к парням в Колумбию.
Джонатан быстро прикинул в уме дни и согласился:
— Да, как раз около месяца. Строительство уже закончат. Примем работу.
— Подстрахуем парней на приёмке, — поправил его Фредди.
— Да, правильно. Это их дело. Заодно покажешь им, как вести книги.
— Уже, — коротко сказал Фредди.
— Как это, Фредди? Они же неграмотные.
— Цифры они знают, Джонни. Вот я и показал им, как записывать расходы. Что купили, пусть рисуют, а за сколько, пишут, — и передразнил Джонатана: — Резонно?
— Резонно, — рассмеялся тот. — Так, это у нас займёт… ну, к концу октября мы вернёмся и на месяц засядем дома.
— Отлежимся, — кивнул Фредди. — А где-то в середине декабря к парням. Бобби приглашал к Рождеству. Имеет смысл опередить.
— Имеет, — согласился Джонатан. — К Рождеству надо вернуться и заняться контрактами и расчётами.
— Всех будем оставлять?
— Я думаю, да. В принципе команда сработанная. А новых… Посмотрим по обстоятельствам.
— Понятно. Да, вот ещё, Джонни. Что будем делать с мелюзгой? Лето они проболтались, но надо их как-то определить.
— От комиссий они прячутся ловко, — засмеялся Джонатан. — Раз — и нету никого. И тихие сразу. Но ты прав. Сойдёт листва, да ещё снег ляжет…
— Поморозятся, — кивнул Фредди.
— Думаю, когда будем с Генни решать тот вопрос, то и этот заодно.
— Да, в этом Генни можно доверять.
За окном стремительно летели назад зелёные холмы и пожелтевшие рощи. Изредка мелькали маленькие городки. Джонатан откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Фредди шевельнул плечами, устраиваясь поудобнее. Что ж, можно и отдохнуть. С каким вкусом Джонни выговаривает: "дом", "домой". Что ж… Это его дом. Джонатан Бредли, лендлорд…
… Серое, в потёках грязи, с полузасохшей ссадиной под глазом и свежими синяками на лбу — у ковбоев руки тяжёлые, уж коли бьют в лоб, то на совесть — мальчишеское лицо. Ярко-синие настороженные глаза. Серые от грязи слипшиеся волосы. Ковбойка, джинсы, сапоги — всё грязное, рваное. А видно, что совсем другого табуна жеребёнок. Из дома, что ли, сбежал?
— И кто у тебя висит на хвосте, малец?
— Это моя проблема, сэр.
— Не ершись, малец. В одиночку не выживешь.
— Но и никого не подставишь, сэр.
Он кивает. Мальчишка держится из последнего. Сдохнет, но не сдастся. Видал таких.
— Садись рядом, малец, И запомни: сэров здесь нет. За сэра да милорда и врезать можно.
Мальчишка молча кивнул и сел рядом, устало опустил плечи. Камера просторная, но уж больно много натолкали в неё сегодня, ног не вытянуть.
— Мустанг, сыграем?
— Не на что.
Отвалили. Не лежит сегодня душа к игре. Вот и выпил, и в морду кому-то дал. Хорошо дал, раз на трое суток сунули. А тоска не отпускает. Подраться, надраться и трахнуться. Радости ковбойские. А сегодня чего-то… не то. Из какого же табуна такой… светленький? Грязь корой, а видно.
— А ну… исчезни, мелюзга!
Мальчишка дёрнулся, но он тяжело опустил руку на костлявое мальчишеское плечо и поднял глаза на покачивающегося опухшего ковбоя.
— Тебе места мало?
— А тебе что…?!
— Оставь мальца.
— Молод он у стенки сидеть!
Ну ладно. Раз напросился, так и получи. Он вскакивает на ноги и одним ударом отбрасывает приставалу к противоположной стене.
— А ты полежи!
Общий хохот и ругань.
— Ну, Мустанг лягнёт, так лягнёт.
Лязг отодвигаемой решётки, и шериф на пороге.
— Тебе, Мустанг, добавить, что ли?
— Я не жадный, шериф, но что моё, то моё.
Шериф одобрительно хмыкает, а камера дружно хохочет. Над побеждённым. Отсмеявшись, шериф начинает распоряжаться:
— Ты, ты и ты… На выход! Ты тоже. А ты до утра посиди, остынь. Ты… чёрт с тобой, на выход.
Он сидит спокойно. Его трое суток только начались. Взгляд шерифа скользит по его лицу и останавливается на мальчишке.
— А ты чего сидишь? На выход. Ну!
Мальчишка медленно встаёт, оглядывается. И вдруг звонким, аж звенящим голосом:
— Сказали, двое суток…