— А что там за публика собирается?
Муан пожал плечами.
— Как обычно, самая разная. Кого сетями притащит. Грабители после дела частенько расслабиться могут. Иные там по нескольку дней после удачного дела расслабляются. Бывают совсем поплывшие. Это те, кто без зелья уже не может. Такие все деньги тащат в притон. Поставщики захаживают, конечно. Товар хозяину носят. Бывают и случайные люди, те, кто в первый раз… Всякие бывают, одним словом.
— Ну, этого твоего Щуку мы на крючок, думаю, быстро возьмем, — легкомысленно улыбнулся Герти, борясь с искушением немедленно надеть сюртук и броситься за Стиверсом.
Благоразумие одержало верх. Годы работы в канцелярии мистера Пиддлза приучили Герти к мысли о том, что все поспешные действия, порожденные не тщательным планированием, а лишь энтузиазмом и нетерпением, заканчиваются обыкновенно плохо. Он привык загодя подготавливать все необходимое и знал, что в важном деле спешить крайне противопоказано. Лучше потерять один день, зато провернуть операцию в лучшем виде…
Муан хмыкнул и потер тяжелый подбородок громадной пятерней.
— Тут есть одно дело, мистра…
Тон его голоса заставил Герти внутренне напрячься. Не таким тоном сообщают обыкновенно хорошие новости.
— Что такое?
— Притон-то этот… — Муан наморщил лоб, — Заправляет там Щука, но он лишь обслуживает посетителей да приглядывает за лавкой. Вроде как управляющий. А настоящий хозяин притона — Рюс Сандерс.
Вероятно, имя должно было произвести на Герти впечатление. Но если Муан на это рассчитывал, ему пришлось разочароваться.
— Сандерс? — переспросил Герти, не зная, как на это реагировать, — Признаться, не…
— Рюс Сандерс. По кличке Бойл[78].
— Полагаю, раз уж ты это отметил, этот джентльмен известен не благотворительными лотереями и не выставками в поддержку больных сирот.
— Аэ, мистра. Этот джентльмен известен тем, что сделал сиротами не менее полусотни душ в Новом Бангоре. Его боятся даже в Скрэпси, — лицо Муана, и так темное, как хорошо обработанное сандаловое дерево, потемнело еще больше, — Сильно боятся. Все знают, Рюс Сандерс — он как акула. Если почуял в воде кровь, совершенно пьянеет. И зубы у него острее бритвы. Кто угодил, уже не выберется. Оттого с ним связываться желающих нет. И в притоне все платят по долгам. Пока могут, конечно.
— Этот Сандерс… Чем он занимается?
— Всем понемногу. По юности начинал с контрабанды и уличных девчонок. Потом перешел во взрослый клуб. Сделался содержателем притонов. Видать, понял, откуда и куда идет течение… С тех пор он много лет в деле. Теперь содержит добрую четверть всех притонов в Скрэпси.
— Судя по всему, это не тот джентльмен, с которым стоит портить отношения, я верно понимаю?
Муан усмехнулся. Зубы у него были крупные, белые, как сахар. Очень легко было представить, как эти зубы вонзаются в плоть на ритуальной трапезе, где к столу подают слишком уж самонадеянных белых джентльменов.
— Это уж точно, мистра из шестнадцатого. Это вы верно сказали. Были желающие портить с ним отношения, да все закончились. Тут он ни друзей, ни врагов не различает… Говорят, тех своих людей, кто держит притоны и забывает делиться выручкой, он заставляет съесть рыбку. Это у него так называется — «съесть рыбку». Берут злую голодную мурену — и засовывают провинившемуся прямо в глотку. Если кто везучий, сразу задыхается или кровью захлебывается. А кто покрепче, тем хуже. Мурена от боли и злости все их внутренности рвет… Стервенеет, говорят, как крыса…
Герти поправил воротник.
— Кхм.
— Других поплавать пускает. Обычно тех, кто на его территории тайком работает. Человека запихивают в бочку, полную воды почти доверху, и крышку намертво заколачивают. Только дырки небольшие оставляют. Некоторые по нескольку дней так плещутся, пока не тонут.
— Душевный человек, — пробормотал Герти, пощипывая в замешательстве ухо, — Осталось придумать, как попасть в его заведение, а потом выбраться живыми обратно. Сколько там охраны?
— Немного. При дверях человек стоит, да сам держатель притона, Щука. Кто в здравом уме на заведение Бойла руку подымет?
«Только тот, кому нечего терять, — подумал Герти, ощущая в жилах, сделавшихся похожими на холодные медные провода, тревожную дрожь, — Похоже, я между молотом и наковальней. Надо решаться, и действовать предельно быстро. Стиверс — мой единственный способ протянуть достаточно долго, чтоб убраться с острова. Стиверс — мой счастливый билет. И билет этот надо вырвать из руки слепой мисс Фортуны как можно быстрее. Так, чтоб она не успела спохватиться и свистнуть полисменов. Решено. Прочь сомнения. Сейчас как никогда требуется решительность. Аэ. Именно так…»
— Пойдем за Стиверсом завтра, — решил Герти, бросив взгляд на часы, где стрелки уже стремились слиться, образовав вертикальную линию, — Дело нам предстоит серьезное, без подготовки нечего и думать. Жду тебя здесь в восемь пополудни. И вот что, раздобудь мне какой-нибудь одежды?
— Чего?
— Одежды. Сам посуди, не могу же я сунуться в самое сердце Скрэпси вот в этом, — Герти оттянул штанину своих саржевых брюк, — На первом же перекрестке я лишусь бумажника, а на втором — головы. Мне надо будет слиться с местными обывателями. Поэтому захвати что-нибудь такое… неброское. Что-то, что носят старожилы в Скрэпси.
— Вы имеете в виду… Вы и я… — как убедился Герти, Муан соображал весьма быстро для дикаря, иногда даже смущая своего хозяина, так что в данный момент некоторую заторможенность его реакции можно было объяснить только удивлением, — Мы пойдем с вами в Скрэпси?
— Именно. Согласен, дело будет рискованное, даже опасное, но мы с тобой как-нибудь справимся. Выдернем мистера Стиверса на поверхность, так сказать.
Муан озадаченно моргал.
— Скрэпси? В притон? Ночью? Мы?
— Да, мой друг. И без твоей помощи, как понимаешь, мне не обойтись. Будешь моим компаньоном и провожатым.
«А еще — моими мускулами и главным калибром, — добавил Герти мысленно, уже в предвкушении дерзкой вылазки, — В твоем сопровождении головореза вроде тебя мне будет куда спокойнее. К тому же, когда дело дойдет до главного, именно тебе придется хватать Стиверса».
Муан не спешил разделить его душевный подъем. На Герти он смотрел озадаченно, исподлобья.
— Давайте договоримся, мистра. Провести вас в Скрэпси я могу. Дело опасное, но не впервой. Я там все тропы знаю. И притон тоже покажу. Только имейте в виду, что бы там у вас с этим джентльменом ни было, я тут не при чем. Я темными делами не занимаюсь. И с Бойлом отношений портить тоже не хочу.
Подобная осторожность вызвала у Герти улыбку.
«Уж не тебе прикидываться котенком, приятель, — подумал он, разглядывая угрюмое, с перебитым носом, лицо помощника, — Придется и тебе следующей ночью поработать, причем работа, несомненно, будет тебе привычной. Не знаю, сколько жизней ты загубил в прошлом, но завтра ты станешь моей козырной картой. И выложу я ее быстрее, чем мистер Щука успеет спохватиться. В шахматы, говоришь, неудачно сыграл?.. Впрочем, раз ты так нервничаешь, не буду посвящать тебя в детали заранее. Человек ты вроде надежный, ну а вдруг заупрямишься? Заявишь, что завязал с преступлениями, что боишься каторги… Ну нет. Будем, как говорится, держать револьвер в кобуре до поры до времени».
— Все в порядке, — поспешил сказать он, — Ничего противозаконного мы делать не станем. Просто я хочу попасть в упомянутый тобой притон и поговорить с мистером Стиверсом. Ты же можешь мне это устроить?
Муан раздумывал недолго, но когда он заговорил, в его глубоком голосе явственно слышалось сомнение.
— Это, пожалуй, могу.
— И вот еще что… Прихвати-ка на всякий случай… кхм… — Герти на миг запнулся, соображая. Револьвер? Кастет? Кинжал?.. — В общем, прихвати с собой инструмент, которым владеешь лучше всего. Просто на всякий, понимаешь? Мало ли как сложатся обстоятельства.
— Инструмент? — не понял Муан.
— Инструмент, — со значением произнес Герти.
Муан что-то неодобрительно проворчал, но все же кивнул.
— Прихвачу.
— Вот и отлично, — Герти одобрительно хлопнул помощника по литому, как пушечное ядро, плечу, — Тогда жду тебя завтра в восемь. И не забудь про одежду для меня.
Но Муан не спешил выходить, неловко топтался на месте.
— У меня есть еще кое-что.
— Что ты имеешь в виду?
— Рыба. Для вас. Я принес рыбу.
Мысленно планируя схему захвата Стиверса, Герти совершенно забыл про свое недавнее поручение, — Рыба! Благодарю, Муан. Наверно, непросто было найти ее в этом городе, а?
— Еще бы. Я взял для вас пару.
— А что за рыба?
— Я не разбираюсь в этом. Просто рыба. Держите.
Муан осторожно положил на стол два длинных узких свертка, больше похожих на упакованные в газетные листы сигары. От Герти не укрылось то, как серьезно относился новоявленный секретарь-референт к доставке своего груза: свертки были тщательно упакованы в несколько слоев вощеной бумаги и обернуты тканью. Но когда он снял многочисленные оболочки, Герти понял, что ошибки не было. По всей комнате распространился отчетливый и пронзительный рыбный дух, который невозможно с чем-то спутать, не очень свежий, но от того не менее соблазнительный.
Герти отчаянно хотелось рыбы.
Хотелось погрузить зубы в мягкое податливое мясо, тающее во рту, ощутить на губах морскую соль. Негласный запрет на рыбу, царивший в Новом Бангоре, причинял ему даже большие страдания, чем он мог предположить поначалу. Природа этого запрета оставалась все еще неясна. Но стоило ему лишь упомянуть рыбу в разговоре, как собеседник менялся в лице, после чего стремился сократить беседу до минимума, не озаботившись даже рамками приличий. Попытка же заказать рыбу в лавке или ресторане, как убедился Герти, почти непременно приводит к попытке вызова полисмена. Этого он понять решительно не мог. Отчего вдруг триста с лишним тысяч человек ополчились против того, что издавна составляло весомую часть любой кухни мира, и отнюдь не самую плохую ее часть?..
Попыткам угадать, отчего рыба вдруг впала в немилость на острове, он уделял то время, что оставалось после размышлений о Новом Бангоре, Канцелярии, Бангорской Гиене и Стиверсе, и времени этого было явно недостаточно, чтобы создать стройную и естественную теорию. Быть может, рыба испокон веков была табу для населявших остров полли. Табу, которое с пришествием бледнокожих не растаяло, подобно многим прочим, а завладело всеми и укрепилось. А может, употребление рыбы считалось здесь дурной приметой? Кажется, было что-то такое у древних мореплавателей… У Герти было достаточно хлопот, чтоб забивать себе рыбой голову. Но вот от искушение забить ею собственный желудок делалось все сильнее изо дня в день.
Не скованный более жесткими финансовыми рамками, он мог позволить себе питаться в любых заведениях города на свое усмотрение. После памятной двухнедельной аскезы в «Полевом клевере», о котором он сохранил самые дурные воспоминания, Герти поспешил наверстать упущенное, и даже тень мистера Шарпера была бессильна повлиять на его аппетит.
Он ел рассыпчатый рисовый пудинг в ресторации Баффера и холодную говядину с горчицей в модном «Тростниковом дворце». Уписывал исходящий паром ростбиф с вустерским соусом в какой-то забегаловке Шипси и с аппетитом хлебал куриный суп с расплавленными комками сыра, ужиная в «Дедушке-Маке». Смаковал изысканный галантин[79], гордость мсье Жуфре из французской траттории, и причудливый окономияки[80], приготовленный узкоглазым крикливым поваром-японцем.
Но рыбы не значилось ни в одном меню. Сперва это казалось ему несущественным (слишком свежа была память об обществе тушеной макрели) затем удивительным, а потом и досадным. Внезапно выяснилось, что именно рыба оттеняла насыщенный вкус европейской кухни, придавала ей легкую и пикантную нотку, казалось бы неслышимую в общем оркестре.
Некоторое время Герти намеренно не обращал на это внимания. В симфонии из лимонных поссетов[81], сэндвичей с беконом, йоркширских пудингов, чеширских паштетов, свежих багетов, чизкейков, свинины по-валлийски, картофельных пирогов и тостов с черничным джемом присутствие рыбной ноты не казалось обязательным. Новый Бангор отлично обходился без рыбы. Рыба была объявлена на острове персоной нон-грата и без сожаления изгнана с территории всех ресторанов, пабов и закусочных.
Однако вскоре Герти испытал подобие легкой тоски. Переваривая фунты мяса и бушели овощей, его желудок все чаще стал напоминать о явственном пробеле, заполнить который оказалось невозможно ни яблочным пирогом, ни маффинами, ни яйцами по-шотландски. Довольно скоро он вынужден был признаться, с намерением облегчить если не печень, так совесть, что, пожалуй, съел бы немного рыбы. Самую толику. Просто, чтоб освежить память.
Однако это оказалось невозможно. Рыба на острове была подвергнута не столько остракизму и презрению, сколько полному бойкоту. Ее попросту не замечали. Спросив в ресторане кеджери[82], Герти обнаружил, что рыбы там не больше, чем католиков на праздничной мессе в Вестминстерском соборе. К чипсам вместо традиционных ломтиков поджаренной рыбы[83] полагался вездесущий бекон. Даже японская кухня, которую Герти привык считать посольством рыбного мира на суше, была бессильна ему помочь — вместо рыбы он находил там лишь сухие водоросли и жестких каучуковых моллюсков.
Доходило до нелепого. Во всем Новом Бангоре Герти ни разу не встретилось даже изображение рыбы. Рыб не было даже на картинах, открытках и обложках. Возникало ощущение, что рыба была изгнана из новобангорского общества, решительно и на все времена. Когда Герти однажды спросил в книжной лавке роман Германа Мелвилла, продавец взглянул на него с искренним непониманием — и это при том, что кит, в представлении Герти, не вполне относился к рыбам. Поневоле возникало ощущение, что Господь Бог при сотворении острова так вымотался на четвертый день, что на пятый откровенно работал спустя рукава и кое-что пропустил[84].
Так что когда Муан положил рыбные свертки на стол, так осторожно, словно сжимал динамитные шашки, Герти ощутил, как его рот наполняется слюной. Искушение оказалось огромным. Он и сам не подозревал, что настолько соскучился по рыбе.
«Проклятый синдром запретного плода властен не только над мальчишками, — подумал он, стараясь удержать руки в карманах, — Если бы в здешних ресторанах подавали рыбу, я бы в лучшем случае вяло поковырялся разок в ней вилкой. Но рыбы не сыскать на всем острове, поэтому она кажется мне соблазнительной как ничто иное. Как все-таки глупо и странно устроен человек. И все-таки, благослови Господь Скрэпси и его рыбаков!..»
— Не желаешь поужинать со мной? — спросил он Муана, силясь отвести глаза от рыбы.
— Я не ем рыбы, — ответил тот хмуро, — И вам не советую.
— Ерунда! Я ем рыбу с детства.
— По вам и не скажешь, — пробормотал Муан, — Но дело ваше. Ладно, пойду я. Паи-по[85]!
Лишь только Муан вышел, Герти мгновенно развернул свертки, успевшие покрыться пахучими маслянистыми пятнами. Свертки были совсем небольшие, но у Герти дрогнуло сердце, когда он увидел под бумагой тускло-серебристую рыбью чешую и мутные, навеки застывшие, озерца глаз.
Корюшка. Мелкая рыбешка длиной едва ли больше чернильной ручки. Но Герти обрадовался ей так, словно собственноручно вытащил из реки сорокафунтового сома.
— Самая прекрасная рыба, что я когда-либо видел, — пробормотал Герти растроганно, ухватив корюшек за липкие хвосты, — Сейчас я покажу, как расправляются с вами у нас в Англии…
???Кухонька, которая имелась в его меблированных апартаментах, не могла поразить размерами, но в ней имелась современная газовая плита и набор сковородок, а большего Герти и не требовалось. Печеный картофель, грибы, сметана, немного карри — прекрасный гарнир к рыбе. Не удержавшись, Герти сбегал в лавку, что располагалась в том же здании, и купил бутылку приличного белого вина.
— Особенный вечер? — улыбаясь, спросил его хозяин лавки, смахивая пыль с пробки.
Видимо, улыбка прилипла к его лицу так же основательно, как рыбья чешуя к пальцам.
— В некотором роде, — ответил Герти с достоинством.
— Старая подруга?..
— Скорее, прекрасная незнакомка.
Вернувшись в апартаменты, Герти взялся готовить. Он никогда не считал себя прирожденным поваром, да и обедать обычно предпочитал вне дома, но полагал, что достаточно неплохо разбирается в рыбных блюдах. Этому было простое объяснение.
В бытность студентом Герти предпочитал столоваться в одном небольшом рыбном ресторанчике на берегу Темзы. Местечко было сырое, насквозь пропахшее рыбой и водорослями, но оно имело одно несомненное достоинство — питаться там было несравненно выгоднее, чем где бы то ни было еще. Вынужденный экономить деньги на учебу, Герти сделался его постоянным посетителем и вскоре мог прочитать наизусть все меню, от запеченного с овощами минтая и лосося под имбирем до форели в горчичном соусе и филе карпа с луком. Длительная рыбная диета благодаря высокому содержанию фосфора хорошо влияла на учебу и успеваемость, однако, как он убедился впоследствии, обладала свойством со временем угнетать дух. Оттого, закончив обучение, Герти решительно порвал с рыбой.
Пришло время исправить эту ошибку.
Герти легко выпотрошил корюшку, избавив ее от внутренностей и черной пленки, придающей мясу горечь. Нежное мясо не требовалось долго мариновать, хватило неполного часа в емкости с маслом, чесноком, имбирем и фенхелем. Дрожащими руками, как молодой хирург, впервые взявшийся за ланцет, Герти выложил стройные рыбьи тельца на скворчащую сковородку и стал наблюдать, как мясо темнеет, покрываясь ароматной коричневой корочкой. Рыба пахла восхитительно. Дожидаясь, пока она приготовится, Герти выпил в качестве аперитива бокал белого вина и приготовил гарнир.
Правильнее было бы устроить праздничный ужин завтра, разделавшись с неуловимым Стиверсом, но Герти ничего не мог с собой поделать. Он бы не простил себя, если бы рыба, оставленная на леднике, пропала, а в здешней жаре подобному недолго случиться. Пусть рыба, благословенный плод морских глубин, станет символом начала его освобождения от Нового Бангора. От этого острова, который кишит безумцами и чудаками, от его душного ландшафта, от черной тени Канцелярии, которая вечно витает за плечом и холодит зимним сквозняком спину…