Ему удалось найти кабинет мистера Беллигейла, больше волей случая, чем специально. Тот стоял пустым. Образцовый прежде порядок в обстановке сменился полнейшей разрухой, столь сильной, что можно было подумать, будто в кабинете второго заместителя разорвалась начиненная металлическими обрезками бомба. Мебель разорвана в щепы, книжный шкаф превратился в руины, стены усеяны дырами размером с кулак… Судя по всему, в кабинете разорвался терминал «Лихтбрингта». Накопивший в себе титаническое давление пара, он уничтожил осколками собственного корпуса все, что находилось внутри кабинета и, счастье мистера Беллигейла, что в этот момент он не находился на своем обычном месте…
Может, и на счет Герти у нового хозяина Канцелярии есть свои планы?.. Не случайно же он выделил его из прочих клерков и завел с ним вкрадчивую беседу? Герти на всякий случай перекрестился дрожащей рукой. Он осенял себя знамением безостановочно, с тех пор, как вышел из библиотеки, и к тому моменту, когда добрался до кабинета мистера Беллигейла, кисть почти успела онеметь от непривычных усилий. Помогало это или нет, он не мог сказать. По крайней мере, ему казалось, что всякое действие, отвлекающее тело от тлетворного излучения хаоса, пронизывающего Канцелярию, помогало сохранять трезвость мысли.
Герти нашел кабинет мистера Шарпера, но тот оказался заперт и опечатан. Пришлось двигаться дальше, одной рукой придерживаясь вибрирующей стены, а другой сжимая книгу. И то ли стены начинали двигаться, то ли книга наливалась дополнительным весом с каждой минутой, Герти все труднее было сделать очередной шаг. Давно скинув пиджак, он остался в мокрой до нитке рубахе и без галстука и теперь подумывал о том, не скинуть ли штаны, оставшись лишь в нижних кальсонах. От ядовитых испарений безумно слезились глаза, а желудок ерзал на своем месте, постоянно порываясь подползти поближе к горлу.
Крысы никогда не сдаются. Даже когда их норы заливают ядовитым газом, они из последних сил борются за существование. Только он, Гилберт Уинтерблоссом, не крыса…
— Мистер Беллигейл! Мистер Беллигейл!
Наверно, ему это кажется. Еще одно наваждение.
— Полковник!..
Голос показался знакомым. Герти встрепенулся. Прежде, чем он понял, откуда его зовут, чья-то в высшей степени твердая и уверенная рука схватила Герти за предплечье и втянула в один из кабинетов.
Несколько секунд Герти беспомощно моргал и кашлял, не пытаясь даже понять, где очутился. Здесь царила блаженная прохлада, по крайней мере, кожа на лице Герти, раскалившаяся за время блуждания по Канцелярии так, точно он без защитной маски простоял несколько часов возле домны Коппертауна, ощутила огромное облегчение. Воздух здесь был чище, несмотря на всепроникающий смрад гниения, здесь было меньше ядовитых миазмов.
— Как там снаружи погода? — невозмутимо осведомился мистер Беллигейл, запирая за Герти дверь.
— Начала портиться, — прохрипел тот, дыша широко открытым ртом, — Я подумываю о переезде в края с более спокойным климатом.
— По крайней мере, здесь нет риска схватить ревматизм, как в нашем родном Туманном Альбионе. Но я согласен, здесь не тот воздух, что полезен для здоровья. Если верить показателям термометров, за последние полчаса температура поднялась до ста тринадцати градусов[130].
— Так вот отчего там царит такая душегубка…
— Не только из-за этого. Наш добрый друг «Лихтбрингт» распоряжается не только термостатами во всем здании, но и вентиляционными системами. Последние несколько часов он нагревает Канцелярию, как адский котел, к тому же добавляет в воздух пар с углекислым газом. Боюсь, еще час, и воздух внутри окончательно станет непригоден для дыхания.
Герти наконец нашел в себе силы оглянуться.
Судя по всему, этот кабинет был последним рубежом обороны Канцелярии. Здесь собралось около дюжины клерков в черных костюмах. Все изможденные, осунувшиеся, ставшие еще более угловатыми, они не прерывали работы. Копошились в огромных, расстеленных на столах и полу, чертежах, что-то высчитывали на ручных арифмометрах, исписывали карандашами листки и беззвучно спорили. Двое или трое ожесточенно работали рычагами ручных динамо-машин, обеспечивая гальванической энергией стоящие здесь же вентиляторы и насосы. Именно благодаря этому, понял Герти, в помещении удавалось поддерживать атмосферу хоть сколько-нибудь позволяющую дышать.
— Как знал, что рано или поздно этот хлам пригодится, — одобрительно произнес мистер Беллигейл, разглядывая гудящие аппараты, — Конечно, это не спасет нас от козней «Лихтбрингта», но, по крайней мере, даст небольшую фору. В противном случае, мы уже превратились бы в галлюцинирующих безумцев. Я приказал раздать всем клеркам газовые маски, но не уверен, что это сильно поможет. Осталось мало времени.
Герти не стал спрашивать, до чего. Его собственные часы показывали половину одиннадцатого. Полтора часа до конца отпущенного срока. После чего не спасут ни вентиляторы, ни вся проницательность мистера Беллигейла. Возможно, спасет лишь божественное чудо, но и на него Герти не стал бы полагаться с полной уверенностью.
— Есть успехи? — устало спросил он, заранее предполагая, что успехов нет.
Мистер Беллигейл невесело улыбнулся.
— Как сказать, полковник, как сказать. Используя медицинскую терминологию, мы поняли, что больной умирает, но можно ли в полной мере считать это успехом?
— Вы поняли, что происходит с «Лихтбрингтом»?
— В некотором роде. Мы постоянно снимаем все доступные показания. И картина вырисовывается крайне сумбурная. Судя по всему, бой еще не закончен, хоть и движется к своему логическому финалу.
— Я полагал, война закончилась, не начавшись… — удивился Герти.
— Нет. Система старого «Лихтбрингта» оказалась более стойкой, чем можно было предположить, она еще не полностью покорилась захватчику, хоть и безнадежно теряет одни рубежи за другими. Мы отслеживаем тысячи процессов, текущих сейчас в банках данных машины. То, что пытается их захватить, действует совершенно непредсказуемыми и бессмысленными методами. Мы видим поток из тысячи хаотичных команд, которые постепенно вытесняют из памяти машины все то, что было в нее вложено изначально. Это своего рода наступление бушующего моря на прибрежную полосу. Увы, в противостоянии моря и суши всегда выигрывает море как более сильная стихия.
— Мы ничего не можем предпринять?
— Последние два часа мои люди только этим и заняты, полковник. Мы ввели все аварийные команды и постоянно бомбардируем «Лихтбрингт» всеми мыслимыми формами и запросами.
— Без какого-либо успеха, как я понимаю?
— Успехом это и в самом деле не назвать. «Лихтбрингт» пока не смог полностью заблокировать контуры, предназначенные для входящей информации, то есть, наши команды пока еще проникают в его мозг. Но, оказавшись там, в средоточии хаоса и вывернутой наизнанку логики, уже ни на что не могут повлиять. Какая-то сила постепенно захватывает себе все большее и большее жизненное пространство. И делается все более ясно, что помешать ей мы не способны.
— Сколько… ей осталось? — дрогнувшим голосом спросил Герти.
— Если тенденции не изменятся, «Лихтбрингт» перейдет под чужой контроль приблизительно за… восемьдесят или девяносто минут.
— К полуночи.
— Да, — мистер Беллигейл скривился, — Как и прогнозировал наш механический друг. Вот, отчего он сказал про двенадцать часов. Именно к этому сроку он установит полный и безапелляционной контроль над всем тем, что раньше именовалось «Лихтбрингтом». После этого мы окажемся в его власти уже безо всяких оговорок.
Герти не стал спрашивать, что случится после того. На этот счет у него у самого были предположения самого неприятного толка.
Полтора часа. Быть может, уже меньше. Слишком малый срок, чтоб на что-то повлиять. Но, как известно, крысы борются до последнего глотка воздуха.
— Мистер Беллигейл, возможно, в моем распоряжении есть нечто, способное нам помочь, — выпалил Герти, едва лишь смог толком отдышаться.
Второй секретарь, вернувшийся было к пристальному изучению очередной мемокарты, вскинул на него удивленный и настороженный взгляд.
— Простите?
— Мне кажется, я знаю подходящее оружие против того, что захватило машину. И оно у меня в руках.
Герти торжественно продемонстрировал захваченную из библиотеки книгу. Потрепанная, в строгом переплете, она была массивной, как кирпич, и внушала необъяснимое уважение одним лишь только своим внешним видом.
— Мне казалось, вы говорили, что не являетесь специалистом по машинной логике, — настороженно сказал мистер Беллигейл, глядя на книгу.
— Так и есть, я ничего не понимаю в машинных командах. Мы ошибались с самого начала. Слишком увлеклись механической частью проблемы, не попытавшись понять ее природу в комплексе. Возможно, еще не поздно это исправить. По крайней мере, я очень на это надеюсь.
— Так и есть, я ничего не понимаю в машинных командах. Мы ошибались с самого начала. Слишком увлеклись механической частью проблемы, не попытавшись понять ее природу в комплексе. Возможно, еще не поздно это исправить. По крайней мере, я очень на это надеюсь.
Герти медленно положил книгу на стол. Мистер Беллигейл молча смотрел на нее не менее пяти секунд, прежде чем поднял взгляд на Герти. Теперь, помимо настороженности, в этом взгляде явственно было еще и искреннее беспокойство.
— Библия? Вы принесли Библию, полковник?
Герти почувствовал, что готов смутиться, точно школьник, принесший на урок неверную книгу. Вместо этого он стиснул зубы и уверенно встретил отточенный прозрачным стеклом взгляд второго заместителя.
— Да, мистер Беллигейл. Если что-то и может нам помочь в этой проигранной войне, так это Святое Писание.
— Я сомневаюсь, что машина, уже не способная реагировать на аварийные команды, окажется потрясена посланиями из Ветхого Завета, — не скрывая язвительности, пробормотал мистер Беллигейл, — Или же вы успели за это время узнать что-то, чего мы все, специалисты по машинной логике, еще не знаем.
— Успел, — подтвердил Герти, — Все это время я провел в библиотеке. И теперь могу утверждать кое-что наверняка.
— Мы все ждем, полковник.
Герти набрал побольше воздуха в грудь. Здешний воздух, несмотря на все усилия вентиляторов и насосов, был зловонным и едким, но сейчас это не играло никакой роли.
— Мы ошибались, когда пытались оценить нашего врага. Это была изначальная ошибка, которая породила неверную тактику. То, что пытается захватить Канцелярию и весь Новый Бангор, это нечто особенное. То, с чем мы никак не могли столкнуться, но волей покойного профессора, столкнулись.
— Вы говорите о мыслящей машине, которая пытается захватить власть у умирающего «Лихтбрингта»!
— Нет, — убежденно сказал Герти, обозревая присутствующих и поневоле ощущая себя пророком перед толпой филистимлян, — Нет. Наш враг — не мыслящая машина. И не логический сбой, спонтанно породивший в механических недрах злонамеренное сознание. И даже не мертвый профессор Нейман.
— Тогда кто? — нетерпеливо воскликнул мистер Беллигейл, — Кто наш враг?
Герти почувствовал, что ему нужен еще один глоток обжигающего воздуха, чтобы закончить свою речь, пусть даже произнести оставалось лишь одно слово.
— Это сам Дьявол, — тихо сказал он.
???Герти подумалось, что мистер Беллигейл отпустит какое-то колкое замечание, но второй заместитель вместо этого долго молчал, сверля своими бесцветными глазами подчиненного. Пожалуй, с его стороны это было неоправданной тратой драгоценного времени.
Молчали и прочие присутствующие. На минуту перестала шуршать бумага, стихли приглушенные разговоры. Герти ощутил себя центром внимания во всем кабинете. Не очень-то приятное, оказывается, чувство.
— Повторите, — попросил мистер Беллигейл, выглядевший скорее удивленным, чем насмешливым, — Что вы сказали?
— Дьявол, — упавшим голосом повторил Герти и безотчетно положил правую ладонь на переплет Библии, — Сатана. Люцифер. Князь Тьмы. Вельзевул. Мефистофель. Воланд.
Во взгляде мистера Беллигейла, которым можно было резать листовой металл, появилось что-то вроде сочувствия.
— Я понял, полковник. Все в порядке. Мне следовало догадаться. Вас не затруднит принять эти пилюли? Лучше отдохнуть, здешний климат скверно воздействует на самочувствие. Пожалуй, вот что, примите пилюли и попытайтесь вздремнуть. Хотя бы там, в углу…
— Я не душевнобольной! — воскликнул Герти, с негодованием отстраняя от себя ладонь с пилюлями, — И не рехнулся от страха. Это Дьявол, мистер Беллигейл! Дьявол во плоти! Он завладел нашим «Лихтбрингтом» и с каждой минутой подчиняет себе его содержимое.
— Вы говорите о…
— О машине, одержимой Дьяволом. Все верно. Возможно, это первый в истории случай одержимости, только речь идет не о человеке, а о счислительной технике.
— Я придерживаюсь англиканской церкви! — заметил мистер Беллигейл с истинно-британским возмущением. Как если бы Герти осмелился произнести что-то, порочащую честь королевской семьи или Англии.
— Я тоже, — вздохнул Герти, — Я тоже[131]. Только Дьяволу, кажется, плевать на конфессиональные споры. Пожалуй, с его стороны это даже можно считать проявлением изначального коварства…
— Не представляю, как подобное вообще могло придти в вашу голову, полковник! Я-то всегда полагал вас трезвомыслящим джентльменом!
— И вот до чего нас довело трезвое мышление, — Герти обвел рукой кабинет, — Мы пытались мыслить логически и рационально, как бедняга «Лихтбрингт». И именно поэтому терпим одно поражение за другим. Мы неверно определили тактику, неверно выбрали метод. И вот следствие. То же самое, что явиться на дуэль с рапирой, в то время, как противник взял в руки пистолет.
— Но Дьявол!..
— Я все могу объяснить. Возможно, у меня нет времени на развернутые объяснения, но все же…
— Да уж постарайтесь, — процедил мистер Беллигейл, все еще взирая на Герти с выражением разочарования и удивления.
— Все было очень просто с самого начала, — Герти принялся объяснять, оправив на себе мокрую от пота рубашку, — Любой из нас мог догадаться. Это все из-за самоуверенности. И нашей, и счислительной машины. Машина изначально была слишком самоуверенна, чтобы понять, с чем столкнулась. Она привыкла мыслить категориями, в которых не было места всему тому, что считается нерациональным. Поэтому Дьяволу не стоило ни малейшего труда свить логово в ее внутренностях и начать планомерную экспансию…
— Если вы не потрудитесь предоставить каких-либо приемлемых доказательств, полковник, я буду вынужден приказать, чтоб вас отвели в отдельную комнату и заперли там. В этот роковой момент я не могу позволить, чтоб на настрой моих людей влияли… подобным образом.
— «Лихтбрингт». Откуда взялось это название? — напрямик спросил Герти.
Мистер Беллигейл наморщил лоб.
— Не могу припомнить… Кажется, машина изначально так называлась. Полагаю, профессор Нейман…
— Верно. Так назвал ее профессор. Безумный математик, нашедший себя среди оккультных учений. Вы знаете, что означает это слово? Если перевести его с немецкого, родного языка профессора, оно звучит как «Несущий свет».
— «Я тот, кто несет свет»… — едва слышно пробормотал второй заместитель.
Герти устало улыбнулся. Он чувствовал себя так, точно последние двенадцать часов провел в полыхающей паровозной топке, но язык, даже безмерно высохший, все еще ему повиновался.
— Именно. Мне тоже врезалось это в память. Несущий свет. Лучезарный. Светоносный. Знаете, как в переводе с английского на греческий звучит «Несущий свет»?
— И как же?
— «Люфицер».
Стоило Герти произнести это слово, как уцелевшие лампы в кабинете издали серию ярких вспышек, а сквозь забитые паклей громкоговорители донесся леденящий кровь звук, похожий на удовлетворенный вздох какой-то громады.
— Одно из имен Дьявола? — уточнил мистер Беллигейл, даже не вздрогнув.
— Да. Уже одно это могло навести на подозрения. Профессор Нейман строил свою счислительную машину не для того, чтоб облагодетельствовать Новый Бангор или Канцелярию. У него с самого начала имелись собственные планы. Он вознамерился создать колыбель для существа, которого собирался призвать в наш мир!
— Безумие!
— Он и был безумен. Но где-то на стыке математики, философии и оккультизма ему открылось новое видение. Его безумие стало тем двигателем, который сделал его возможным.
— Видение чего, черт возьми?
— Чего-то нового. Существа иного порядка. Того, что Нейман посчитал сверхчеловеком, по иронии судьбы не имеющим ни единого человеческого атома. Обычное тело, полагал он, слишком хрупко и несовершенно для того, чтоб стать пристанищем нечеловеческого, высшего, духа. Наша плоть слишком слаба, а психика чересчур примитивна для того, чтоб выдержать контакт с чем-то, что несопоставимо с нами по образу мысли. То же самое, что пытаться засунуть кошку в портсигар…
— Профессор заключил договор с Дьяволом?
— Профессор Нейман именовал его иначе. С его точки зрения, это было воплощение математической бесконечности. Что-то, что не могло существовать в рамках фундаментальной науки и привычных нам законов физики. Впрочем, теперь уже никакой разницы, конечно… Нейман специально создал свой «Лихтбрингт» как огромный сосуд, способный вместить в себе дьявольскую волю. И сам же поместил ее туда, воспользовавшись одному ему известными ритуалами… Заразил созданный им самим организм.
Тряпье, которым были забиты медные рупора, стало медленно тлеть, распространяя по кабинету едкий дым. Но никто не обратил на него внимания.
— Это совершенно дикое предположение, — ледяным тоном заметил мистер Беллигейл, — И ваши допущения, полковник, определенно не могут служить ему порукой!