— Я помню, — упавшим голосом сказал Герти, — Сорок математических операций в секунду. Три контура. Машина, которая никогда не ошибается.
— В том-то и дело, полковник. Нам никак не уничтожить машинную составляющую этого отродья. Насколько Сатана безумен и хаотичен в своей жажде крови, настолько же «Лихтбрингт» рационален и логичен. Вместе они непобедимы.
— Две противоположности, спаянные вместе… Погодите, — Герти облизнул губы сухим языком, — Вы говорили, что каналы ввода информации все еще действуют!
— Действуют, но что толку, если машина превращает любую информационную команду в абракадабру?
— Это не имеет значения, — пробормотал Герти, массируя виски, чтоб стимулировать забрезжившую в голове мысль, еще слабую, но набирающую ясность, — Главное, что мы можем вводить в машину информацию. Она вынуждена ее обрабатывать. Остальное неважно. В данном случае нам нужен не результат, а… Снулый пескарь! Дайте мне скорее микрофон!
Ничего не спрашивая, мистер Беллигейл протянул ему эбонитовый микрофон для связи с «Лихтбрингтом».
— Срочная задача для «Малфаса», — торопливо произнес в него Герти, — Приоритет один. Немедленно составить список всех жителей Нового Бангора с рыжими волосами. Удалить из него тех, кто овдовел или имеет менее двух племянников. Но при этом не удалять те фамилии, что начинаются на буквы «М», «Ф» и «Ю» и тех, кто не любит капусту брокколи. Дополнительно включить в список тех, кто курит исключительно табак сорта «Кавендиш», но только в том случае, если у него есть приятель по имени Гарри и он терпеть не может жимолость.
Показалось ему, или адский скрежет Дьявола сделался на миг неувереннее и тише?.. Герти хотелось это проверить, но он знал, что останавливаться сейчас непозволительно.
— «Фокалор»! Задача! Рассчитать безопасный курс вхождения в гавань для Эйфелевой башни, которая двигается с юго-востока и находится на расстоянии в одиннадцать миль. При этом учитывать, что гружена она бочками с холодными сэндвичами с индюшкой, команда состоит из лемуров, а капитан ослеп восемьдесят лет назад и, вдобавок, вследствие злоупотребления ромом, считает себя одноногой женщиной!
— Полковник…
— Не сейчас! «Асмодей», срочно ввести новую промышленную программу для всех литейных цехов Коппертауна! Рецепт нового слава: одна часть патоки, две части рыбьего жира, часть достаточно выдохшегося одеколона «Кёльн» и треть унции луковой похлебки! Плавить при температуре в три тысячи градусов Реомюра[134] и по мере готовности добавлять вустерского соуса!
Адский оркестр не смолк, но определенно звучал приглушеннее. Так, точно безукоризненно поддерживаемая связь с ним оказалась заполнена помехами. Ликуя, Герти продолжал кричать в микрофон:
— А теперь «Набериус»! Срочно рассчитать, какова будет цена свиных хвостов на новозеландской бирже в первый четверг тринадцатого месяца. Дополнительно учитывать, что курс старых подметок к свечным огаркам будет составлять три к одному, а акции всех компаний, торгующих глиняными гусями, упадут на восемь пунктов!
— Есть эффект, — прошептал мистер Беллигейл, впившись взглядом в шкалы с дрожащими стрелками, — Процесс захвата «Лихтбрингта» не остановился, но явно замедлился!
— На это я и рассчитывал, — Герти позволил себе слабую улыбку, — Сатана отчасти сам загнал себя в ловушку. При всем своем могуществе он связан с машиной, а машина, даже лишившись управления, остается машиной с присущей ей логикой. Сейчас хаос и логика сражаются в ее недрах, нарушая все возможные связи и порождая полную бессмыслицу…
— ЖАЛКИЙ ЧЕРВЬ! Я ВЫСОСУ ТВОИ ГЛАЗА, УИНТЕРБЛОССОМ, Я БУДУ ОБГЛАДЫВАТЬ ТВОИ КОСТИ, Я…
— Новые задачи, — быстро сказал Герти в микрофон, — Свободное распределение между блоками, приоритет один, параллельное исполнение. Подсчитать стоимость административных расходов в связи с переименования Лонг-Джона в Район Имени Ее Величества Джейн Остин. Создать неприкосновенный городской запас сладкой ваты для чрезвычайных потребностей. Установить ширину всех тротуаров в сорок шесть двойных шагов[135]. Для решения административных вопросов учредить Национальное Собрание Нового Бангора, в состав которого пригласить депутатами девятнадцать конюхов, шестьдесят старых дев, двадцать два хромых жестянщика и миссис Эмму Гамильтон[136]. С этого дня жалование всем портовым служащим и газетчикам выдавать старыми лошадиными подковами и дёгтем. Отправить срочную депешу руританскому[137] послу с предложением создать торговую блокаду Либерталии[138]. Засевать ямсом только те поля, по которым не ступала нога больных подагрой. За счет города подарить каждому ребенку Нового Бангора серебряные запонки и краткий свод биржевых правил. Городской типографии издать серию книг, популяризирующих совиное мясо как лучший диетический продукт современности. Техническому бюро разработать восьмиколесный велосипед, совмещающий в себе патефон, мухобойку и антресоль. Ввести уголовное преследование за насвистывание мелодий в среду с трех до пяти. «Серебряному рупору» с этого дня в колонке светских новостей печатать нонпарелью биографии всех жителей города лютеранского вероисповедания, в роду у которых был хоть один лысый.
Герти запыхался так, точно отмахал бегом добрую милю, но внутренне он ликовал. Дьявольский голос машины превратился в неразборчивое бормотание, заглушаемое визгом и треском.
— Работает, — сказал один из клерков, сравнивая ломанные кривые графиков, — Процесс замедлился и вот-вот остановится полностью. Судя по всему, «Лихтбрингту» приходится тратить значительное количество своих программных мощностей, чтоб обработать полученную информацию.
— На это и был расчет, — устало улыбнулся Герти, — Представляю, как сейчас зол Дьявол. В эту минуту он похож на всадника, под которым взбесился конь. И рад бы спрыгнуть, да поздно… Его логическая часть оказалась в ловушке. А теперь все за работу! Загружайте в него столько абсурдной информации, сколько удастся. Составляйте нелепые запросы! Забивайте его механический мозг бессмысленными вычислениями!
— Неплохо, — оценил мистер Беллигейл, взирая на Герти с явным уважением, — Неплохо, полковник. А ведь оставалось всего две минуты до полуночи. Как думаете, это поможет изгнать заразу из машины?
Герти смахнул со лба пот. Теперь это был пот облегчения, выступивший в тот миг, когда он понял, что адская расселина, к краю которой он подошел близко как никогда, немного отодвинулась.
— Надеюсь на то. Логический компонент «Лихтбрингта» будет вынужден обрабатывать гигантское количество хаотической информации, увеличивающееся с каждой минутой. Думаю, предел прочности есть даже у детища профессора Неймана. Рано или поздно нагромождение противоречий разрушит все его логические контуры, связь между ними сделается невозможной. Что-то вроде инсульта, полагаю. Ну а лишившись тела, адская сущность станет беспомощной, ведь только оно держало ее в нашем мире…
— ГЛУПЕЦ.
Герти побледнел. Ему пришлось схватиться за стол, чтоб удержаться на ногах.
— НИКЧЕМНАЯ ЖАЛКАЯ КРЫСА. НЕУЖЕЛИ ТЫ ДУМАЛ, ЧТО ЭТО ТЕБЕ ПОМОЖЕТ?
Несколько приборных панелей в кабинете полыхнули, циферблаты лопнули, превратившись в слепые глаза, из которых уже потянуло дымом. Кто-то из клерков молча рухнул с изрезанным осколками лицом. Адский оркестр грянул вновь, с такой силой, что Герти показалось, будто из ушей его вот-вот хлынет кровь, а мозг превратится в комья липкой каши. Но теперь это был не бессмысленный скрежет, а хор воющих от боли человеческих голосов, в котором Герти на мгновение, оцепенев от ужаса, расслышал и свой собственный.
— ГОТОВЬТЕСЬ УЗРЕТЬ СВЕТ. МЫ СКОРО БУДЕМ ВМЕСТЕ. ОДНОЙ БОЛЬШОЙ ДРУЖНОЙ СЕМЬЕЙ.
— Он отключил часть блоков! — крикнул один из техников, задыхающийся и истекающий кровью, — Все контуры ввода не функционируют.
— Дьявольская прозорливость, — произнес мистер Беллигейл с горькой иронией, — Эта тварь оказалась слишком хитра, чтоб позволить запереть себя в ловушке. Стоило это предвидеть. Но сейчас, конечно, уже слишком поздно. От ада нас отделяет одна минута. И, судя по всему, на этот поезд мы с вами не опоздаем…
Герти готов был закричать от отчаяния. Как глупо с его стороны было надеяться на то, что жалкий человек способен изгнать существо столь могущественное, что дерзнуло бросить вызов самому Творцу! Он и в самом деле хотел запрудить море, бросая в него гальку. И второй секретарь совершенно прав. В сущности, все уже кончено, хотя они еще ощущают себя живыми. Дьявольскую машину невозможно остановить. Еще несколько секунд и Сатана ступит в орущий от ужаса и боли мир, превратив весь Новый Бангор в распахнутую багровую рану.
— БЕЗ ОДНОЙ МИНУТЫ ПОЛНОЧЬ. ДА БУДЕТ СВЕТ.
— БЕЗ ОДНОЙ МИНУТЫ ПОЛНОЧЬ. ДА БУДЕТ СВЕТ.
Мистер Беллигейл хладнокровно перезарядил свое оружие. Даже сейчас, на пороге мучительной смерти, он выглядел собранным и уверенным в себе.
— Жаль, что все произошло именно так, — пробормотал он, протирая в последний раз неизменное пенсне, — Хотелось бы выкроить еще немного времени. Выпить бокал хорошего вина, выкурить сигару, кое-что вспомнить… С другой стороны, не стоит обставлять такую ничтожную вещь, как смерть, излишне громоздкими ритуалами. Что ж, господин Сатана не понаслышке знает, как умирают подданные Ее Величества. Придется уж нам соответствовать образу. Вашу руку, полковник! Нам не довелось быть сослуживцами долгое время, но, клянусь старой доброй Англией, работать с вами было для меня удовольствием. У короля много![139]
Герти машинально пожал протянутую ему руку.
И больше сделать ничего не успел, потому что в Канцелярию ступил Несущий Свет.
Мир изменился. Его черты вдруг стали плыть и уродливо искажаться, как у больного проказой. Все, что окружало Герти, начало принимать иной облик, трансформируясь во что-то чудовищное и невозможное. Кабинет словно накрывало алым маревом, в котором, пока еще смутно и медленно, появлялись адские порождения.
Медные рупора стали превращаться в оскаленные человеческие рты, торчащие из голого камня. Они шевелили распухшими языками и исторгали вперемешку с гноем и пеной звучащие песнью гиены слова давно мертвых наречий. Из всех углов гигантскими змеями выныривали и скользили ржавые цепи, сплетаясь в немыслимые узоры. На стенах распускались алыми звездами нарывы, извергающие из себя потоки дурно пахнущей несвежей крови.
— НАКОНЕЦ МЫ СМОЖЕМ С ВАМИ ПОЗНАКОМИТЬСЯ ЛИЧНО, МИСТЕР УИНТЕРБЛОССОМ. ВАМ СТРАШНО? НИЧЕГО СТРАШНОГО. ВАМ БУДЕТ СТРАШНО ЕЩЕ МНОГО ТЫСЯЧ ЛЕТ, ПОКА Я БУДУ МЕДЛЕННО УНИЧТОЖАТЬ ВАШЕ ТЕЛО И РАЗУМ. ВЫ ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, КАК МНОГО МОЖЕТ ВЫТЕРПЕТЬ БРЕННОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ТЕЛО И КАК БОГАТА МОЯ ФАНТАЗИЯ. ВЫ БУДЕТЕ МОИМ ГЛАВНЫМ БЛЮДОМ. Я БУДУ НАСЛАЖДАТЬСЯ КАЖДЫМ ВАШИМ КРИКОМ, КАЖДЫМ СТОНОМ, ДАЖЕ КОГДА ВЫ УТРАТИТЕ ПРОБЛЕСКИ РАЗУМА, ПРЕВРАТИВШИСЬ В ВИЗЖАЩУЮ И УМОЛЯЮЩУЮ УМЕРТВИТЬ ЕЕ ПЛОТЬ.
Один из клерков, не выдержав, бросился к двери кабинета. Но миновать ее не успел. Неведомая сила, мерцающая в дверном проеме, мгновенно смяла его, легко и бесшумно, как комок бумаги. Еще один выхватил револьвер и принялся стрелять по стенам, но не успел сделать и трех выстрелов, когда плоть, размягчившись, стала стекать с его костей на пол.
Из пола, расчерченного багровыми пульсирующими венами, начали выпирать зубы, огромные и уродливые. Остатки мебели стали сплетаться между собой, сделавшись хитиновыми, как отломанные члены гигантских насекомых. Конструкции, которые они порождали, не могли относиться к миру смертных и нарушали все мыслимые законы физики и геометрии. Одного взгляда на них было достаточно, чтоб сознание начало трепыхаться в черепе, не в силах воспринимать окружающее.
Герти, полумертвый от ужаса, мог лишь беззвучно открывать и закрывать рот, наблюдая за тем, как меняется комната, делаясь филиалом адского царства. В ней больше не было воздуха, он превратился в ядовитый газ, непригодный для дыхания и раскаленный настолько, что обжигал кожу.
— ДЛЯ ВАС Я ПРИДУМАЮ ЧТО-ТО ИЗЫСКАННОЕ, МИСТЕР УИНТЕРБЛОССОМ, — прошептал с ужасающей нежностью голос, — НЕЧТО ТАКОЕ, ЧТО ВЕЛИЧАЙШИЕ МУЧЕНИКИ ВАШЕЙ ИСТОРИИ ПОКАЖУТСЯ ЖАЛКИМИ САМОЗВАНЦАМИ.
Герти побежал бы, если б его ноги не превратились в неподвижные и мертвые отростки. Он даже не мог закричать, горло стиснуло спазмом, жестким, как гаррота опытного убийцы. Возможно, спасением было бы просто закрыть глаза, но даже этого он сделать не мог. Он мог лишь наблюдать за тем, как сходит с ума мир, все стремительнее превращавшийся в чудовищное порождение нечеловеческой фантазии.
Оскаленные рты в потолке вопили как безумные, роняя на пол осколки зубов. Страдальчески кричали тела, вплавленные в камень, чья кожа бурлила и покрывалась пузырями. Скрежетали дергающиеся в багровой завесе аппараты, сложенные из человеческих костей и хитина.
Но все это на миг замолкло, когда в мир ступило то, что было их хозяином.
Кровь, извергаемая язвами, вдруг перестала быть жидкой и подчиняться каким бы то ни было законам. Она начала сплетаться в грязно-алые струны подобно тому, как сплетается, твердея на глазах, паучья паутина. Эти струны устремились в центр кабинета и словно шелковая нить на клубок, стали наматываться на что-то, что находилось там, пока еще бесплотное и невидимое. И лишь только обозначились контуры, Герти пожалел обо всем на свете. Даже не о том, что оказался в Новом Бангоре. А о том, что до сих пор жив. Потому что каждой колотящейся от ужаса клеткой своего крошечного тела вдруг осознал жуткую и естественную правду. Что ничего страшнее из того, что появляется сейчас из пустоты, в человеческом мире никогда не существовало.
Это тело не было человеческим. Хоть в его основе и угадывались человеческие черты, они были настолько искажены, что казались отвратительными пародиями на самих себя. Это тело никогда не могло бы существовать в реальности. От одних лишь его очертаний разум начинал осекаться, россыпью теряя осколки реальности. Нечто огромное, трехметрового роста. С острыми зубами, торчащими наружу прямо сквозь кожу. С немыслимыми конечностями, извивающимися и тянущимися вслед за ним по полу. С изломанной кривой спиной, хрустящей при каждом движении. С руками, словно переломанными дюжину раз и торчащими под нелепыми углами. Князь Тьмы обозревал свои новые владения, ужасный и величественный в своем уродстве.
Но хуже всего были его глаза. Их невозможно было с чем-то сравнить, потому что в мире смертных людей не существовало ничего подобного им. В одно мгновенье они казались озерами кипящей ртути. В следующее космическими газовыми гигантами или налитыми кровью раковыми опухолями. Их взгляд был невыносим для человека. Одного их касания было достаточно для того, что мясо само начало отделяться от кости.
— ВЫ ДАЖЕ НЕ ПОПРИВЕТСТВОВАЛИ МЕНЯ В МОЕМ НОВОМ ДОМЕ. ОЧЕНЬ ГРУБО. ОЧЕНЬ ВЫСОКОМЕРНО.
Хаудах мистера Беллигейла окутался дымом, но существо, движущееся к Герти дерганной походкой, даже не остановилось. Пули попросту испарились сразу после того, как покинули ствол.
— НЕ СЕЙЧАС. НЕМНОГО ПОЗЖЕ МЫ С ВАМИ РАЗВЛЕЧЕМСЯ, МИСТЕР БЕЛЛИГЕЙЛ, ЕСЛИ ВАМ ЖЕЛАТЕЛЬНО ТАК СЕБЯ НАЗЫВАТЬ. НО НЕ СЕЙЧАС.
Губы, распухшие, словно края воспаленной раны, сложились в трубочку и дунули. Мистер Беллигейл мгновенно обмяк и повалился на пол безвольной куклой, так и не выпустив оружие. И Герти понял, что он остался единственным человеческим существом в материализующейся на глазах камере пыток.
Кипящая ртуть обдала его, развеяв мысли в мелкий пепел сродни тому, что всегда кружит в воздухе вокруг крематориев. Сердце остановилось где-то у горла, ударив в последний раз. Легкие перестали работать. Герти растворился в этом взгляде, сделавшись не способной ни мыслить, ни чувствовать субстанцией. Он впал в оцепенение, в гибельный транс, из которого нет возврата. В свете этих глаз, от которого мог плавиться металл, Герти ощутил себя крошечной песчинкой, увлекаемой ураганом.
— ВАШЕ ТЕЛО НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ДЛЯ МЕНЯ ИНТЕРЕСА, МИСТЕР УИНТЕРБЛОССОМ. О, С НИМ МЫ ПРОВЕДЕМ НЕМАЛО ВРЕМЕНИ, НО ПО СВОЕЙ СУТИ ЭТО ЛИШЬ ПРЕЗРЕННАЯ ПЛОТЬ. А ВОТ ТО, ЧТО ПОД НЕЙ… ВЫ С САМОГО НАЧАЛА ПОКАЗАЛИСЬ МНЕ… ИНТЕРЕСНЫМ. В ВАС ЧТО-ТО ЕСТЬ. КАКОЙ-ТО ВРОЖДЕННЫЙ ДЕФЕКТ. ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНО. Я ИЗДАВНА КОЛЛЕКЦИОНИРУЮ ДЕФЕКТЫ. ВЫ КАЖЕТЕСЬ ДРАГОЦЕННЫМ КАМНЕМ, ИСПОРЧЕННЫМ НЕПРАВИЛЬНОЙ ОГРАНКОЙ. ПОЗВОЛЬТЕ ПРИКОСНУТЬСЯ К ВАШИМ МЫСЛЯМ, МИСТЕР УИНТЕРБЛОССОМ. К ВАШИМ ВКУСНЫМ, СОЧНЫМ, ИСТЕКАЮЩИМ УЖАСОМ, МЫСЛЯМ.
Существо протянуло свою изувеченную вывернутую руку и прикоснулось ко лбу Герти. Одно это прикосновение могло мгновенно превратить человека в пускающего слюни безумного идиота, но Герти каким-то образом удалось сохранить не только разум, но и сознание.
Он ощутил короткий ожог и сразу вслед за этим почувствовал, как чужая воля, нетерпеливо ворчащая, как голодный пес, вторгается в его мысли. От нее несло разложением и гнилью. Герти для нее был лишь готовым блюдом, поданным на стол, трепещущим и источающим соблазнительный запах.
Герти чувствовал себя так, словно его, еще живого, распяли на столе патологоанатома и теперь чья-то властная рука уверенно копошится в его внутренностях.
— О, ВОТ ОНО… ВАША ДУША КАК СВЕЖИЙ ПУДИНГ, МИСТЕР УИНТЕРБЛОССОМ. УДИВИТЕЛЬНО ПРИЯТНО. И ВСЕ ЖЕ… ЧТО ЭТО?
В голосе адского порождения было то, чего в нем не могло быть. Недоумение. Безмерное удивление прозектора, обнаружившего при вскрытии лишний орган.
— ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ? КАК… НЕВЕРОЯТНО. НО ЧТО ЗА…
Тварь вдруг вздрогнула всем своим массивным коренастым телом. Как если бы ее ударил короткий гальванический разряд, источником которого служил сам Герти. Ничего не понимая, она взглянула на свою руку и вдруг издало страшный скрежещущий крик. Кончики его распухших пальцев на глазах покрывались белесым узором плесени.